Кружным путем - Джеймс Сигел

Он имел власть и средства найти девочку и настойчиво, упорно этим занимался. Те люди на болоте хотели не денег и наркотиков – вернее, не только денег и наркотиков. Они искали чью-то дочь. Сопоставляли одно с другим и были близки к решению.

Вот теперь «дерево причин» распустилось во всем своем великолепии.

Созерцая его, Пол подумал, что может укрыться за его «стволом» от бури. И спрятать Джоанну и Джоэль.

Оставался лишь один вопрос.

Та девочка, которую адвокат обещал приютить у себя… внучка Галины…

Где она?

Глава 39

Орнитолог заглотнул наживку. Пол пообещал привести его к редкой птице. Во всяком случае, к ее надежно спрятанному потомству. Показать гнездо.

– Забавная история, – буркнул агент. – В какой раздел ее поместить: художественной прозы, научной литературы или, может быть, фантастики?

Но Пол заметил, что он был более заинтересован, чем хотел показать. Уже хотя бы потому, что засунул в смятую пачку сигарету, которую только что оттуда достал и не стал закуривать. Распрямился и воззрился на него так, будто впервые решил, что он того достоин.

– Готов признать, ты сформировал во мне стойкий предрассудок недоверия. Но вот в чем загвоздка: Мануэль Риохас – не мое дело. Он – закрытое дело. Сидит в федеральной тюрьме и не пикнет – за ним присматривают двадцать четыре часа в сутки. Так скажи на милость, на кой хрен он мне?

– На тот, что Мануэль Риохас в тюрьме, но его люди на свободе. – Пол говорил словами одного ныне покойного юриста. – Они убили двух человек в Нью-Джерси.

– Таких же колумбийских говнюков, как они сами. Так я еще раз спрашиваю: на кой они мне?

– Если Риохас до сих пор подсылает наемных убийц, значит, он все еще занимается контрабандой наркотиков. Его люди этим занимаются. Разве ваша работа заключается не в том, чтобы их остановить? – Пол решился на опасную перемену ролей: он поучал своего тюремщика, что и как тот обязан делать. И каждую минуту ждал, что его лицо снова вмажется в стол. Только Том и на этот раз отсутствовал, и за спиной у Пола никто не стоял.

– Что такое моя работа, Пол, – спорный вопрос, – ответил орнитолог. – Обычно это определяет правительство США. И сейчас оно вменяет мне в обязанность заниматься делом Майлза – то есть тобой. А никаким не Мануэлем Риохасом. Хотя, согласен, он намного сексуальнее тебя. Но это не значит, что я волен бросить одного ковбоя и закрутить с другим. Подумай, что будет с порядком, если каждый станет решать, что ему делать. И еще вспомни, сколько понадобится всякой писанины.

– Риохас все еще ожидает суда. И его дочь будет вам полезной.

– Возможно. Если эта дочь существует. Давай-ка посмотрим правде в глаза: это очень сомнительно. Признаю, я заинтригован. Бандиты Риохаса – область не моего расследования. Но если ты говоришь правду, то эти говнюки вторгаются в мою вотчину – денежный трафик. Поэтому можно считать, что они – мои люди. И я имею право раскинуть сеть пошире, хотя не вижу, как это отразится на твоем положении.

– Я могу вам помочь.

– Это ты так считаешь. Каким образом?

– Я – последний человек, который видел Майлза живым.

– Поздравляю. И что из того?

– Рейчел. Она производит впечатление очень достойной женщины. Думаю, она не знает.

– Чего не знает?

– Что он делал. О его сговоре с Галиной. О наркотиках. О похищении людей. О девочке.

– Хорошо, пусть не знает. Что дальше?

– В таком случае она в курсе чего-то другого. Может быть, сама не понимает смысла того, что знает. Но она не откажется со мной поговорить. Захочет выслушать, что сказал мне Майлз перед смертью.

– Кстати, раз мы об этом заговорили: что сказал тебе Майлз перед смертью?

– Что я придумаю, то и сказал. Все, что угодно, если это заставит Рейчел направить меня в нужную сторону. К девочке. И к деньгам, которые припрятал Майлз.

– Пол, да у тебя вероломное сердце агента АКН, как я посмотрю! Кто бы подумал! Что ж, давай посмотрим, к чему мы пришли. Ты хочешь, чтобы я тебя отпустил вытрясти информацию из несчастной вдовы? И чего ты хочешь от правительства в обмен на твою невероятную щедрость?

– Ничего. Помоги мне вызволить жену и ребенка. – Это был его шанс, его последняя надежда.

– Извини. Мне кажется, ты забыл о своем нынешнем положении личности без гражданских прав. Тем не менее всякая, скажем так, помощь со стороны обвиняемого будет учтена согласно закону о патриотизме. И будут предприняты законные меры, чтобы разрешить проблему с твоей женой и ребенком.

Это было лучшее, что мог выторговать Пол.

Он ответил «да».

Шива.

Еврейский аналог поминок.

Члены общины спешили в дом Майлза темным потоком, словно муравьи, которые тащат матке крошки пищи. Крошки уважения, крошки соболезнования и кофейного пирога.

Орнитолог, обшарив шкафы Пола, нашел приличествующий случаю достаточно темный костюм. И Пол принял вид одного из скорбящих.

Первое, что он отметил, когда переступил порог, – запах. Запах большого количества людей, сгрудившихся в слишком тесной комнате. Кондиционер не включали – возможно, это считалось непочтительным по отношению к усопшему. А непочтительности и без того хватало. В доме сгущалась неловкость, такая же ощутимая, как жара.

«Знаете, Пол, какой самый большой грех в ортодоксальном иудаизме?»

Да, Майлз, теперь знаю.

Пола увлекли вперед, и вскоре его засосала чернота. Он оказался перед тремя черными стульями. На них – все оставшиеся члены семьи адвоката. Два его сына в черных костюмах и еще более черных кипах напрягали спины и поджимали губы, будто мечтали только об одном – оказаться где угодно, лишь бы не здесь. А Рейчел выслушивала соболезнующий шепот с таким видом, словно это была неприятная лесть.

Старший мальчик внимал Полу, бормотавшему «я сочувствую вашей потере», с молчаливой отстраненностью. Несмотря на грехи отца, Пол испытывал к его сыновьям искреннее сострадание. Если бы не кипы, эти мальчуганы в точности походили на него самого в возрасте одиннадцати лет. Тогда мимо него тоже шли люди, и каждый спрашивал, что он может для него сделать. А он хотел одного – чтобы ему вернули мать. Пол понимал, что следующие несколько лет сыновья Майлза будут неотступно размышлять: если Бог всемогущ, отчего же Он не использует своих возможностей?

Похоже, Рейчел потребовалось немало времени, чтобы вспомнить, кто он такой. Она подняла на него глаза, затем опустила их и бросила косой взгляд, будто стараясь сфокусировать зрение…

И самым натуральным образом упала в обморок.

Это вызвало общий вздох.

Пол услышал, как кто-то прошептал:

– Бедняга… Такое потрясение…

Мальчики повскакали со стульев, словно их спихнули. Они явно испугались, что останутся в этот день круглыми сиротами.

Рейчел отнесли в соседнюю комнату. Пол робко последовал за родственниками семьи. И когда веки Рейчел дрогнули и она сумела сесть, снова наклонился над ней.

Орнитолог сделал несколько звонков. Версия – как же без версии? – была такова. Пол покинул кабинет Майлза, когда хозяин был еще жив. Закончил с ним свои дела – ох уж эта незадача с чертовой визой! – и откланялся. Именно так было заявлено полиции. Другими словами, Пол был чист.

Но его вид всколыхнул в Рейчел много разных воспоминаний.

– Когда я в последний раз видела своего мужа, вы стояли с ним рядом, – сказала она. – Тогда я надеялась, что он не станет показываться из кабинета. Извините…

Теперь они разговаривали почти наедине.

– Это я должен извиняться, – ответил Пол. – Не подумал, что мой вид произведет на вас такое впечатление. Просто хотел выразить вам свое уважение.

– Да-да… Спасибо, что пришли.

Пол соображал, сколько времени потребуется вдове, чтобы начать задавать вопросы. Она была предпоследним человеком, кто видел Майлза живым. Но он-то, Пол, был самым последним.

– Вы же понимаете, его самоубийство было для меня полным потрясением. – Парик Рейчел слегка сбился набок, отчего стало казаться, что ее оглушили ударом по голове – в самом прямом смысле.

– Наверное, это естественное чувство для любой жены. Любой вдовы. – Она опустила глаза, словно только теперь, впервые произнеся это слово, ощутила реальность потери. – В самом деле… он не казался ни злым, ни подавленным. Был… Майлз как Майлз. В последнее время, пожалуй, немного более встревоженный, чем обычно. Но я решила, что это связано с тем, что он помогал вам. Как-то бросил, что колумбийское правительство совершенно рехнулось. Вашу жену и ребенка не выпускают из Боготы.

– Да, это большая головная боль.

– Вы что-нибудь почувствовали? Что-нибудь такое, чего не замечала я. – Рейчел, стараясь держаться официально, избегала называть Пола по имени. Но что может быть более официальным, чем смерть? – Он был расстроен? Испуган? Что-нибудь указывало на его намерение покончить с собой? – Ее глаза слезились и покраснели. Она, наверное, не спала всю ночь – лежала на кровати, смотрела в потолок и пыталась увидеть там ответ на все тот же вопрос, который, казалось, отпечатался на ее веках: «Где же я недоглядела?»