Древняя история секса в мифах и легендах - Владислав Петров

Или к примеру, культурный герой индейцев умотина Хари, которому втемяшилось в голову переспать с девушкой с самой большой вагиной. Призванный в качестве эксперта клещ заявил, что вагины больше, чем у Баруколоти, сестры Хари, нет ни у кого. И что же, это остановило распутника? Ничего подобного.

И как объяснить поведение персонажа индейцев вай-вай Нуа? Чтобы сестра не заподозрила его в своем таинственном любовнике, Нуа раздваивался: телесная его оболочка предавалась сладострастным утехам, а живущий в ней дух в это время играл на флейте, и сестра, таким образом, была уверена, что брат музицирует. И, только облив однажды любовника иссиня-черным соком генипы и увидев поутру запачканную физиономию Нуа, девушка поняла, во что ее втравил братец.

У африканцев тангале есть миф о брате, которому страсть настолько затмила разум, что он отрубил своей сестре ноги, дабы она не убежала к другому. Правда, безногая сестра все равно убежала и даже счастливо вышла замуж, став восьмой по счету женой местного вождя, а потом и ноги у нее снова отросли, но не всем так везло... Девушку из мифа гондов после ряда перипетий брат посадил в клетку, под которой развел костер, и предложил ей выбрать, кем стать — обедом или женой. Героическая девушка выбрала первое. Так этот маньяк не только сделал из нее жаркое — он еще и родителей накормил: кушайте, дорогие, чего уж, коли так вышло, мясцу пропадать. А те тоже хороши — наелись до отвала и давай горевать по потерянной дочери...

Трагедия шекспировского накала случилась у карелов. Сестра Огой и брат Гаврила прижили троих сыновей, но потом вдруг Огой подумала, что все это как-то не очень хорошо, сыновей удавила и удавилась следом сама. А Гаврила, увидев такое дело, отсек себе голову. На могилках Огой и Гаврилы выросли березки, которые переплелись ветвями. Трогательно и в то же время назидательно, ибо, похоже, сам рок нашептал Огой и Гавриле лишить жизни себя и своих детей, плодов инцеста.

А брату и сестре из атаялов рок ничего нашептывать не стал, а просто не позволил рассоединиться после совокупления, и, как ни пытались им родственники помочь (дело даже до фаллотомии дошло), оба умерли.

Менерийо, дочь демиурга макуна, увидев, как мучается ее брат Умакан, пытаясь сойтись с вагиной, слепленной из песка, решила — из жалости — разок отдаться ему. Но брату это так понравилось, что он стал забираться в гамак сестры каждую ночь, довел ситуацию до скандала, был измазан генипой и от стыда утопился. Правда, демиург его оживил и забросил на небо в качестве месяца, а на земле от Умакана осталась выросшая из песочной вагины папайя. Сердобольная же Менерийо была отдана на съедение ягуарам и умерла безвозвратно. Куда гуманнее выглядит наказание у австралийских аборигенов тиви: аборигену по имени Ящерица, овладевшему своей сестрой чуть ли не в присутствии ее мужа Орла, всего лишь крепко намяли бока...

Измазать чем-нибудь ночного визитера было у мифических девушек самым распространенным методом выяснения его личности, но наряду с ним применялись и другие. Например, в алеутском мифе красавица, чтобы узнать, кто же такой заваливает ее каждую ночь на спину, незаметно (!) подрезает любовнику сухожилия на ногах, а утром слышит, что ее брат, разорвав сухожилия, сорвался со скалы во время охоты. Алеутка при этом известии ничуть не опечалилась. Она спела задорную песню, смысл которой сводится к приглашению братнему трупу прийти и посмотреть на ее гениталии, затем превратилась в калана и, вильнув хвостом, уплыла в море, оставив на берегу умирающую от горя мать.

Иногда кажется, что лучше бы уж правда в таких случаях оставалась тайной за семью печатями. Ибо пока не наступал момент истины, в семьях царила гармония, а как только все выходило наружу, жизнь и самой девушки, и ее брата, да и всей семьи летела кувырком. В мифе кус барышня умерла на месте, узнав, что ее любовник — брат. В мифах индейцев лиллуэт, клаллам и халкомелем брат и сестра, затравленные родственниками, подвергли себя самосожжению. Тех же, кто сам моральных страданий не испытывал, наказание настигало свыше. Развратную девушку камаюра пожрали водные чудовища, у трумаи согрешивший брат был превращен в водное страшилище...

Однако, несмотря на неминуемость возмездия, тяга к собственным братьям и сестрам у некоторых мифических героев принимала запредельные формы. И ладно, если бы страдали только они сами, как персонаж пайванов по имени Кулеле, бросившийся на копье, когда узнал, что сестра вышла замуж. Но вот манси рассказывают, как некая Мось-нэ проколола свою невестку насквозь лыжами, труп спустила под лед, переоделась в ее одежду и так обманула брата. Тот сестру не узнал и стал жить с ней, как с женой. И только когда у них родился мальчик и товарищи по играм сообщили ему, что мать приходится ему не только матерью, но и тетей, и кроха-сын к отцу пришел, — лишь тогда муж-брат прозрел и порубал жену-сестру, а заодно и ни в чем не повинного ребенка на кусочки.

Ничуть не меньшие страсти возникали во взаимоотношениях отцов — дочерей и матерей — сыновей. Едва ли не главный красавчик древнегреческой мифологии Адонис, успевший за свою относительно короткую жизнь побывать в любовниках и у Афродиты, и у Диониса, был плодом связи царя Кипра Кинира и соблазнившей его дочери Смирны, она же Мирра. У индейцев пиароа на заре мироздания некто Квоймои, змеиного происхождения, пришел в гости к своему зятю Вахари, как раз когда тот изготовил свеженькую смесь на основе йопо, нанюхался и в галлюциногенном угаре изнасиловал свою дочь Квавааму, которая забеременела и родила змея. Этот змей, достигнув половозрелого состояния, совокупился с племянницей Вахари — Вавава-райю, и у них родилась дочь-маниок, от которой пошли все сорта маниока. Но тут — хотя бы в глазах самих пиароа — есть оправдание: воздействие наркотика и последующая, через поколение, польза в виде культурного растения. То есть родительское изнасилование, хотя и задним числом, прибрело сакральный статус.

Однако хватает, надо признать, и таких сюжетов, связанных с отцами, в которых ни осуждение, ни оправдание действий главного персонажа даже не предполагается. У индейцев, например, отцы — это часто не связанные никакими моральными узами трикстеры, которые, почувствовав влечение к дочери (а иногда и к нескольким дочерям сразу), идут на любые хитрости, лишь бы удовлетворить похоть. Главный их прием — имитация своей смерти, изменение внешности и появление в поле зрения вожделенной дочери в качестве жениха. Как под копирку действуют трикстеры Койоты в мифах кароков, винту (у них трикстер зарекомендовал себя еще и как некрофил), китанемуков, пайютов южных (тут инновация: Койот совершает инцест вторым, запасным, пенисом) и пайютов северных, серрано, навахо и других индейских народов.

У варрау в роли отца-трикстера выступает Олень, разоблаченный по двупалой руке (в чем проявилось его парнокопытное прошлое), у мехинаку — Дятел, а у нутка — Ворон. Последний персонаж оказался самым изобретательным: перед тем как инсценировать свою смерть, он посоветовал дочерям поправить здоровье, присевши на целебный красный сучок в лесу, а сам зарылся в землю, выставив наружу пенис. Нечто похожее мы наблюдаем и у западноафриканских аньи, только трикстер здесь не самый обычный — паук по имени Экендеба.

Проживающий на острове Саибаи персонаж мифа аборигенов островов Торресова пролива по имени Вамалади тоже притворился умершим (тем более что имел веский повод умереть — у него нос провалился от проказы), затем выбрался из могилы, превратил себя в красавца с помощью восковой маски и стал навещать дочь ночами. Дело даже дошло до беременности. Но однажды восковой нос у порочного папаши отвалился, дочь его узнала, и он, понимая, что вот-вот будет расплата — гулять так гулять! — напоследок за одну ночь обрюхатил всех женщин племени. Расплата явилась в облике скопы, которая унесла Вамалади в неизвестном направлении, предположительно на Новую Гвинею.

В мифе российских эвенков инцест, совершенный с дочерью неким переменившим внешность стариком, тоже привел к беременности и рождению мальчика. И никто бы ничего не узнал, но отец проговорился сам: он зачем-то сочинил песню, в которой рассказал о собственном грехопадении, и спел ее при дочери-жене. Как бесхитростно сообщает миф, та после этого «ушла от старика отца к хорошему мужу». Видимо, эвенкские мифотворцы посчитали это достаточным наказанием для развратника.

Куда более жесткий подход к вопросу демонстрируют похожие один на другой мифы австралийских аборигенов нгулувонга и варрай. В варианте варрай дело было так: старик Авананангку, живущий с семьей на Млечном Пути, совратил на глазах жены одну из дочерей. Она ничего ему не сказала, но, дождавшись, пока он спустится на землю ловить рыбу и начнет подниматься с уловом, обрезала веревку, и Авананангку грохнулся вниз, пробив дыру в районе Южного Креста. Кстати, на языке варрай Млечный Путь так и называется — Ампик, что в переводе значит «веревка».