Никон - Владислав Бахревский

Ребята полезли за стол, но Анастасия Марковна взяла ложку и постучала по краю чашки:

— А ну-ка, оденьтесь!

И подала Аввакуму чистую рубаху.

Сели за стол, помолясь.

— Ух, квасок-то у тебя в окрошке! — похвалил Аввакум жену.

— Квасок бьет в носок! — засмеялся маленький Пронька.

Аввакум погладил его по вихрам.

— Ешь, сыночек! Скоро мы хорошо заживем.

Анастасия Марковна посмотрела на мужа. Аввакум улыбнулся.

— Не хотел говорить, да проговорился. Приходил к нам в Казанскую Стефан Вонифатьевич. Протопоп Сила помер. Стефан Вонифатьевич говорил про меня царю. Бог даст, в Кремле буду служить.

— В Успенском, батюшка? — спросила Агриппина, и глазки у нее наполнились восторгом.

— Не в Успенском, в соборе Спаса-на-Бору. Это, Агриппинка, тоже большое дело.

И призадумался, даже ложку отложил.

— Ты чего? — встревожилась Анастасия Марковна.

— А знаешь, и не больно-то хочется… Привык к Казанскому, хоть и не хозяин себе… Слушать книжки ко мне ведь ходят. Неронов, он ведь — протопопище! Всей Москве — отец родной, а меня все ж таки тоже знают.

— И любят! — сказала Анастасия Марковна.

— Любят, — согласился Аввакум и снова взял ложку. — Поповское житье у людей на глазах. Не корыстуемся — вот и любят.

— Никогда мне не забыть, как ты проповедь в Юрьевце говорил. Все, кажется, душеньки так и вспрыгнули на твои ладони. Нет, протопоп! Ты ступай в собор, коли дадут. Твоя слава впереди!

— Эко! — засмеялся Аввакум и повернул смеющееся лицо к детям. — Как матушка-то нас взбодряет!

Проня тоже засмеялся, показывая на мать ложкой. Анастасия Марковна улыбнулась, опустив рукою Пронину ложку.

— Ешьте, ешьте! У меня для вас, молодцов, оладышки испечены.

— У патриарха-то — собор, — сказал Аввакум. — Я потому и служил нынче, что Неронов на соборе. Муромского протопопа Никон судить взялся по воеводскому извету.

— Бог даст, не засудит, — откликнулась Анастасия Марковна.

Аввакум снова отложил ложку, посмотрел Марковне в глаза просительно.

— Не отступился ли только Бог-то от нас, коли Никона, как чуму, наслал? Креститься-то чуть не палками переучивают. Я, грешный, погордился вот перед тобой — ко мне, мол, люди книги слушать идут. Да не ко мне ведь! К правому Богу! Неронов за двоеперстие, и я с ним — потому и припадают к нам люди, опоры ищут.

— Ты ешь, — сказала Анастасия Марковна.

— Вспомнил обо всем — охота пропала. Боюсь за Логина муромского, а еще больше за Неронова. Неронов и толики неправды не потерпит.

Вышел из-за стола. Тотчас и дети поднялись.

— Вы, ребятки, ешьте, — сказал Аввакум, трогая их руками за головы. — Матушка оладышков напекла. Скусно. Угощайтесь, а я помолюсь пойду. В сарай дровяной, там тихо.

Суд над Логином устроили в Крестовой палате. После ремонта была она во всем великолепии новизны, и многому чему дивились старые иерархи русской церкви. Всем было понятно — незатейливые времена патриарха Иосифа канули в вечность. Припугнуло нежданное великолепие Никона и его свиты.

Патриаршее место было столь изукрашено драгоценными каменьями, что свет играл на нем ярче, чем звезды. Саккос сплошь в жемчуге, а рубинов и бриллиантов столько, что на царском большом наряде и вполовину не будет. Ладно бы патриарх, но и всякий патриарший человек был одет богаче любого из приглашенных на собор, хоть тех же митрополитов.

Всем действом заправляли греки.

Они, приведя Логина, поставили его перед патриархом, да упаси бог — не близко, на другом конце Крестовой, чтоб человек патриарху комариком казался.

Вину Логина объявлял Арсен Грек.

Голос у него был как иерихонская труба, зычный, серебряный:

— О хулении икон Спасителя, Богородицы и всех святых протопопом муромским Логином. Сей Логин спросил у жены муромского воеводы, когда она пришла к нему под благословение: «Не белена ли ты?» За жену воеводы вступились. Логину было сказано: «Что ты, протопоп, хулишь белила? Без белил не пишутся образа Спасителя, Богородицы и всех святых». На что протопоп Логин ответствовал: «Какими составами пишутся образа, такие и составляют писцы, а как такие составы положить на ваши рожи, так и сами не захотите. Сам Спас, Пречистая Богородица честнее своих образов». Как видите, сказанное есть прямая хула на божество и святые иконы.

Архимандрит нового Иверского монастыря грек Дионисий поднялся с места и, поклонясь патриарху, сказал, будто конец света протрубил:

— Виновен! И воздастся ему за святотатство от власти земной и небесной.

— Виновен! — торопясь опередить других, выкрикнул архиепископ Илларион, свой же человек, нижегородец.

— С этим делом покончено! — сказал Никон. — Протопопа Логина для вразумления отдать за жестокого пристава.

— Да очумели вы все, что ли?! — вскочил на ноги Иван Неронов. — Вы хоть самого Логина послушайте, что он скажет.

— Говори, протопоп, да скорее, у меня дела важней твоего, — разрешил патриарх.

Логин был для Крестовой палаты и росточком маловат, и голосом худ, где ему до греков! Откуда ей, породе, взяться, когда из крестьян вышел. Впрочем, как и патриарх, который к тому же был из мордвы.

— Не токмо не говорил, но и помышлять не помышлял хульного об образах! — крикнул Логин, взмахивая перед лицом кулачком и подрагивая коленями. — Дело-то было в воеводском дому. Жена воеводы подошла ко мне к благословению, а я и спроси ее: «Не белена ли ты?» Тут рядом стоял Афанасий Атлев, человек воеводы. Он-то и завопил: «Протопоп хулит белила, а без белил не пишется образ Спаса!» Я ему в ответ назвал состав красок и смеюсь: «Хотите ли наложить такие составы на ваши рожи?» Вот и все! Ни единым словом святые образа я не похулил.

Неронов с места крикнул:

— Василий Великий речет: «Образу поклоняемся, первообразное почитаем»!

— Зачем лишние толки, когда всем видно, что протопоп Логин кругом виноват?! — рассердился Никон. — Я созвал собор не ради суда. Предлагаю обсудить дело воистину великое. Ныне мы посылаем в афонские монастыри монаха, старца Арсения Суханова, который ездил в Иерусалим, чтоб удостовериться в чуде явления огня в Великую субботу. Суханов рассказывал, что, будучи на Афоне, он стал свидетелем одного важного для нас события… Греческие монахи объявили еретиком одного серба за то, что он крестился двумя перстами. Когда же этот серб показал им Кириллову книгу и Псалтырь, изданные московским печатным двором, то греки прокляли наши книги и сожгли, как ересь.

Никон, говоря все это, впадал во многие неточности. Не видел Суханов сожжения книг, а слышал о происшествии от игумена Зографского монастыря. Не был он и свидетелем чуда явления огня, он видел только, как из часовни Гроба Господня выходит патриарх с пуками горящих свеч. Умолчал Никон и о том, что Суханов спорил с греками, отстаивая двуперстие. И рассказал-то патриарх всю эту историю ради того только, чтоб речь не получилась чрезмерно короткой.