Как я изменил свою жизнь к лучшему - Сергей Литвинов

Она не проснулась.

Прошло шесть лет, а я до сих пор помню в деталях свои ощущения: гнев, обиду на судьбу, опустошенность.

У меня ничего не получилось. Снова.

Сколько бы я ни старалась, как бы ни работала – результатом оказывался лишь вновь разбитый в напрасных усилиях лоб. Наверное, все это время я шла не туда. Менее упрямый и более умный человек уже давно б сошел с пути, нашел другую тропу.

Я вспоминала, как легко и бодро, что твоя Золушка, скакала когда-то по хрустальным ступенькам карьерной лестницы в Париже. Той лестницы, которая ведет не вниз, а только вверх и вверх!

Все это было, но закончилось.

И почему я решила, что теперь, сидя в Брюсселе, лучшее, что я могу сделать, – это писать сценарии? Откуда взялась во мне эта смешная самонадеянность?

«Сколько же нужно тому парню, сверху, объяснять тебе, что следует заняться чем-то другим? – спрашивала себя я и не находила ответа. – Тебе уже не восемнадцать лет, чтобы стоять вот так, перед разбитым корытом, не зная, что делать со своей жизнью…»

Я застыла в полутьме детской, прижимая к себе свою дочь, и несмотря на горький комок, застрявший в горле, чувствовала, как вместе с ее ровным, мирным дыханием, теплом и тяжестью маленького тела постепенно расслабляются мускулы и я сама начинаю дышать ровнее и больше не сжимаю до боли челюстей.

«Как-нибудь, – повторила я себе то, что только недавно говорила мужу. – Прорвемся. Не такая уж это трагедия в жизни, да и не трагедия вовсе. Черт с ним, с каналом, с его изысканными в макиавеллистических потугах и примитивными в маркетинге редакторами, уверенными, будто лучше всех знают, что нужно российскому зрителю. Не обижайся на судьбу. Это уж совсем бессмысленное занятие. Дыши. Дыши».

Здесь я позволю себе сделать небольшое лирическое отступление.

Лилиана Лунгина, блестящий переводчик, прекраснодушный и мудрый человек, в гениальном, с моей точки зрения, фильме-монологе «Подстрочник» говорит:

– Нужно надеяться и верить, что даже очень плохие ситуации могут неожиданно обернуться совсем другой стороной, хорошим. Я покажу, как в моей жизни многие беды потом оборачивались невероятным счастьем, богатством, удивительными поворотами… Верить, надеяться, и постепенно многое может оказаться с другим знаком.

С другим знаком.

Шли, уж простите за банальность, годы.

Моя девочка выросла из двухлетнего херувима в нахальнейшую девицу пяти лет. Теперь ее вряд ли можно было подхватить так легко на руки, прижав к себе в глубокой печали.

Но, к счастью, глубокие печали обходили меня стороной.

С М. мы старались с тех пор не касаться болезненной темы с неудавшимся проектом. Он ушел «на вольные хлеба», основав собственную компанию. Я же потихоньку влилась в профессиональную армию сценаристов, пописывая уже на почти регулярной основе то один, то другой сценарий. Некоторые, пройдя через мясницкие ножи редакторов, кое-как добрались до экранов, другие испустили дух еще на этапе разработки. Да и ладно: ведь деньги, пусть небольшие, я зарабатывала, а желание славы никогда не бродило во мне по весне березовым соком.

Как-то ранней осенью М., сделав кругаля, заехал из Парижа к нам в Брюссель.

Стоял сентябрь – не самый плохой в плане погоды месяц в нашем городке. Сидя на террасе уличного кафе, мы щурились под нежарким фламандским солнцем. Он пил бельгийское пиво – за тем, собственно, и приехал. Я – кофе. Пива не пью, только зря копчу воздух в пивной столице. С нашего столика открывался недурной вид на пешеходов и кусочек готической церкви в Саблоне.

– Кстати, – полез в свой модный саквояж М. – У меня для тебя сувенир.

Он положил на стол книжку средней толщины.

На обложке один мужчина брутального вида бежал за другим. У брутала номер один в руках был пистолет. Выражение лица позволяло заподозрить худшее. «Суперкиллер» – гласило название.

– Э… – я подняла на М. взгляд, к счастью, скрытый за темными очками.

М. усмехнулся, пригубив пиво:

– Почитаешь на досуге. Разрешаю тебе осилить первые десять страниц. Больше для наших целей и не требуется.

– А какая у нас цель? – осторожно поинтересовалась я.

– Эта книжонка напечатана вслед фильму, – постучал М. ногтем о глянцевую обложку. – Фильм пользовался популярностью, и сценаристы понадеялись, кхм, срубить еще чуток бабла…

Я продолжила вопросительно глядеть на М. – цель подарка все так же от меня ускользала.

– Да помню я, помню, что ты не пишешь боевиков, – хохотнул М. – Но ты могла бы написать «Небесный Иерусалим».

Я вздрогнула.

Только не это.

Снова.

– А что? – поднял М. пивную кружку. – Сюжет у тебя уже есть. Герои тоже. Замысел был отличный. Напишешь книжку – застолбишь идею. А потом – чем черт не шутит?..

– Я не умею романы…

– Да ведь я тебя и не прошу накатать «Войну и мир»! – внимательно поглядел на меня М. – Почитай, как пишут эти перцы. Так — ты точно сможешь. Возьмешь за основу наработанный материал и – вперед.

– Я подумаю, – улыбнулась я, скосив глаза на двух мачо на обложке.

«Я подумаю», – так всегда говорит моя мать, когда не хочет отказывать сразу.

– Вот и ладушки, – чокнулся с моей чашкой кофе М., неправильно истолковав мой вежливый жест.

Книжку я взялась читать в тот же вечер.

Любопытство оказалось слишком сильным. Есть категории – не литературы даже, ведь это нельзя назвать литературой, а, скажем так, беллетристики – всегда обходившие меня стороной. Вот такие книжки – с мускулистыми мужчинами на обложке и отвратительным качеством печати внутри – никогда не то что мной не открывались, а просто даже не лежали рядом. Заглянуть под эту обложку было – как заглянуть через замочную скважину в чужие, такие отличные от моих, мозги.

Стыдновато, но занятно.

Десять страниц, сказал М.? Меня хватило на пять.

Выключив бра над кроватью, я задумалась, глядя в потолок, по которому скользили неясные тени.

Расчет М. стал мне ясен. Написать хуже, чем неизвестные мне перцы, казалось малореальным. От этой точки ниже уровня моря можно было двигаться только к звездам. Устранив связку, имеющуюся в мозгу каждого мало-мальски культурного человека – «литература равно Толстой и Достоевский», М. избавил меня от комплексов. Ничего еще толком не написав, я была уже лучше авторов лежащей на прикроватной тумбочке книжки.

Еще несколько дней я вела с собой раздражающие меня саму диалоги:

– Попробуй! – шептал один голос. – Шедевр ты вряд ли создашь, но идея навсегда останется твоей!

– Не ввязывайся в эту гнилую историю, – отвечал первому голосу второй. – Ты потратила уже прорву времени, и что в результате? Пшик!