Анна Леопольдовна - Игорь Курукин

Другая написанная в тот же день 22 декабря высочайшая резолюция на докладе Сената показывает, что Анна Леопольдовна вникала и в довольно сложные экономические вопросы и при этом не спешила с выводами, а могла предложить перед принятием ответственного решения провести эксперимент: «Вышеобъявленный проэкт о произведении смоляного торга по прежнему из казны апробуется, по которому и поступать надлежит, и стараться оное без упущения потребного к тому времени в надлежащее действо произвесть усматривая для приращения государственной пользы лучшего порядка, и к тому делу для надзирания определить человека надежного и достойного, на которого б можно в том без сомнения положиться; а что принадлежит до учреждения в Архангелогородском уезде, где смола делается, хлебных магазинов, ныне оным впредь до будущего усмотрения удержаться; а между тем кто к оному определен будет, велеть в инструкции ему написать, дабы он по вступлении своем разсмотрел, каким образом те смоляные заводы или варение смолы к лучшей государственной пользе впредь произведено быть может, и о том со мнением доносить в Коммерц-коллегию, а особливо смотреть, в каких местах оное смоляное варение или смоляные заводы производится, дабы как корабельному строению у города Архангельского, так и в прочих казенных и обывательских лесных нуждах от того повреждения и остановки приключиться не могло; в том же проекте упоминается о делании той смолы в Воронежском уезде, или далее вниз, что Сенат для сбережения лесов за ненадлежащее признавает; а понеже в минувшую с Оттоманскою Портою войну в тамошних местах на строение судов и на прочие исправлении лесов весьма множественное число порублено; и тако, ежели ныне тамо делать смолу, то опасно, дабы вовсе лесов не искоренить, и для того на дело смолы стоячих лесов не употреблять, а иметь разсуждение, или хотя во первых пробу учинить, возможно ль смолу делать из пней и коренья, которых за порубкою в тамошних местах лесов находится множественное число, и буде возможно, то об оном надлежащее определение учинить»242.

По указам правительницы «наверх» пошла затребованная информация, началось составление штатов целого ряда коллегий, была почти завершена первая («судная») книга нового кодекса законов; подготовлены «работные регулы» мастеровым на суконных фабриках с подробным описанием распорядка рабочего дня (с девяти часов утра до восьми вечера по специально установленным песочным часам), ставок зарплаты и методов борьбы с тогдашними «несунами» — «фабричными ворами»243. В январе 1741 года Анна утвердила образцы новых монет с портретом сына в римской тоге и лавровом венке244.

Однако вскоре попытки преобразований в системе управления — например составление нового Уложения — без энергичного побуждения замерли. 17 июня правительница назначила дополнительных членов комиссии во главе с президентом Юстиц-коллегии И. Ю. Трубецким245. Работа вроде бы шла — состоялись заседания (20 июня, 4 и 25 июля, 22 августа, 11 сентября, 3 и 31 октября 1741 года); но, как следует из журнала, на некоторых из них присутствовал один только обер-секретарь Авраам Сверчков. За год члены комиссии так и не смогли довести до конца «судную» главу нового кодекса.

Кабинет составил «экстракт о сочинении окладной книги», где перечислил все предыдущие указы по этому вопросу с 1732 года246; но самой книги по-прежнему не было — Сенат так и не получил с мест ведомости об окладных и неокладных государственных доходах[19].

Знакомство с перечнем актов правления Анны Леопольдовны в Полном собрании законов Российской империи показывает, что с каждым месяцем они «мельчают». Инициативы первых месяцев, о которых говорилось выше, уходят в «песок» административной рутины, сменяются всё более частными распоряжениями: об определении «грузинцов» в грузинские гусарские полки, нормах усушки и утруски провианта, расширении переулков на Васильевском острове… А сама правительница как будто больше о них не вспоминала — и не считала нужным «пришпоривать» государственную машину.

Так, в августе 1741 года именные указы Анны подтверждали прежние распоряжения об отпуске турецких пленных, о «вымене» старых серебряных гривенников и пятаков, разрешали Военной коллегии оставлять себе пошлины с портовых таможен. Манифест от 18 сентября объявлял о новом рекрутском наборе по случаю войны со Швецией. Прочие распоряжения касались освобождения от платежа «поземельных денег» лютеранского прихода на Васильевском острове и содержания упряжных лошадей по чинам: генерал-лейтенантам и архиереям полагалось по восемь лошадей, генерал-майорам — по шесть, а низшие офицеры, от поручиков до прапорщиков, и попы с дьяконами должны были довольствоваться одной. «Регламент и работные регулы» для рабочих суконных фабрик она так и не утвердила.

В октябре Анна Леопольдовна подтвердила еще один указ тетки — о «нечинении обид» купцам и другим проезжим торговцам на внутренних таможнях, мостах и перевозах, разрешила жителям-погорельцам в Алатыре, Астрахани и Черном Яре не платить пошлин с продаваемых в городах хлеба и леса и распорядилась о сборе драгунских лошадей (по одной с шестисот податных душ) для армии247.

В последний месяц своего правления «регентина» разрешила знаменитому заводчику Акинфию Демидову построить крепость «при Сергинских заводах», распорядилась выдать из Соляной конторы жалованье торским и маяцким казакам и дозволила по докладу Комиссии о санкт-петербургском строении соорудить на Выборгской стороне солдатскую слободу, таможню и баню. Кажется, последним ее распоряжением стала бесцветная резолюция на докладе Сената: «О строении, вместо показанной проспективной, Сарской (Царскосельской. — И. К.) дороги вышеписанное представление апробуется»248.

Без движения остались многочисленные поданные на ее имя прошения. Даже такие не самые «мизерабельные» подданные, как архангельский губернатор и действительный статский советник Алексей Оболенский, годами не могли получить жалованье. Худо пришлось 78-летнему архитектору Христофору Конраду. В далеком 1700 году «иноземец Саксонския земли каменного и палатного дела мастер» поступил на российскую службу, строил кремлевский арсенал и петровский Кронштадт; выплата ему четырехсотрублевого жалованья «остановилась» в 1720 году, а сам мастер попал под следствие, тянувшееся без конца; в довершение невзгод его двор в Москве сгорел. Конрад просил выплатить ему причитавшиеся 2493 рубля или назначить «пензию», чтобы «престарелой государев служитель не был принужден более меж двор скитатца». Впрочем, денег не нашлось и для уже известного Франческо Бартоломео (Варфоломея Варфоломеевича) Растрелли, строившего замки для Бирона. В челобитной 1741 года архитектор жаловался: «В бытность мою при означенных работах упомянутого бывшего герцога за труды мои никакого вознаграждения не имел».