Ванька-ротный - Александр Шумилин

— "Пусть сначала отроют траншею! А то будете спать в землянке всей ротой, вас от туда не выгонишь!".

После недели пребывания в снегу лица у всех осунулись, сморщились и почернели. Молодой солдат, двадцать лет, а посмотреть на него, — вроде старик, сморщенный как гриб Лафертовский!

Мы перестали вести счёт времени. Нам хотелось только одно, есть и спать. Солдаты лениво ковыряли землю. Пойдёшь проверить, а за день и трех метров не насчитаешь.

Меня вызвали в полк для промывания мозгов. А что промывать? Какие мозги? Если солдаты голодные и спят на ходу! Они даже говорить перестали. Сказал кто-то раз, — "Отроем траншею, а её отберут опять!". Это была последняя фраза, которую я слышал, которую кто-то из солдат через силу сказал.

Людей на передовой было мало. Один на штабных и предложил перебрасывать роту с места на место. Пока получим пополнение, — траншеи будут готовы. Воля командира полка, — неограниченная воля и власть над нами! Над нами, над простыми смертными, над безликой серой массой людишек в солдатских шинелях. Но сколько ни крути, не хитри и не дави, солдату заправить арапа вряд ли сумеешь! |Затея так и осталась укрытая белым снегом!|

Через какое-то время в полк пришло новое пополнение. Я к своим тридцати в конце недели добавил десятка два молодых, необстрелянных ребят. Но жизнь в траншее не изменилась. Она, как и прежде шла своим чередом, в каком-то белом сумраке и полусне.

Неделя, за ней вторая прошла на снегу, без тепла, со вшами и в голоде.

Служили тыловиками в этой дивизии в основном кадровики. Они попали на фронт полным и старым составом. Жизнь в линейных частях научила их всякому. Продовольствие проходило через руки шустрых людей. Солдат здесь питали не как у нас в пулемётном батальоне. Пайки были куцые, тыловики народец тертый! То, что нам в пулемётном батальоне давали на день, здесь раскладывали и разводили водицей на несколько дней. Мы были поражены этому узаконенному побору.

Вот оказывается почему тогда на берегу Волги солдаты сибиряки не долго думая, пристрелили раненую лошадь!

Не только от этого открытия прозрели наши глаза. Наше сознание просветлело, когда мы в этой дивизии подцепили вшей. Возможно, кой кому эти слова будут не по нутру, но куда деваться от правды, если эта правда сама наша жизнь.

По той стороне речки Тьмы проходила передняя линия обороны немцев. Абсолютно по высоте, если сравнить горизонтали, немцы сидели выше нас метров на двадцать с лишним. Их оборона шла по буграм и обрывам. Местами обрывы подходили вплотную к реке, и тогда нейтральная полоса сужалась до предела. Но в этих местах солдаты не противостояли друг другу.

У немцев сплошных траншей не было и линию фронта они держали небольшими опорными пунктами. Около дороги на опушке леса мы видели патрули. За неделю с небольшим до снегопада мы знали, где держали немцы свои посты. А когда выпал снег, когда всё кругом замело и завалило, трудно было сказать, где сидели наши, и где теперь сидели они. Смотреть на белый снег резало глаза. Немцы не стреляли, мы тоже помалкивали.

Речка повсюду покрылась льдом и была засыпана снегом, на её берегах нависли причудливые сугробы. И только на перекатах остались промоины, там бежала быстрая и прозрачная вода.

Как-то выйдя на берег посмотреть, где солдаты черпают воду, я вспомнил, что у Пушкина о Тьме было сказано, — "И ель сквозь иней зеленеет, и речка подо льдом блестит…". А Некрасов так кажется сказал, — "Кто живёт без печали и гнева, тот не любит отчизны своей".

Однажды ночью ударил мороз. Нам успели выдать только зимние шапки и телогрейки. На голых руках рукавиц не было, ватные штаны обещали подвезти.

Командир полка Карамушко сидел у окна в натопленной избе и смотрел на замёрзшее стекло. Оно покрылось радугой причудливых кристаллов. Ему доложили, что на участке пятой стрелковой роты задержали двух мальцов, они хотели перейти линию фронта.

— А говорили, что в роте все спят на ходу!

— Где пацаны?

— В роте! Товарищ командир полка.

— Пошлите за ними наших людей!

— Слушаюсь! — сказал дежурный офицер, — Будет исполнено!

А в это время я беседовал с мальчишками. Им было лет по тринадцать не больше.

— Мы шли всё время лесом, — рассказывал один, — Днём сидели в лесу, а ночью пробирались к линии фронта. Два раза видели немцев. Один раз на дороге, они шли за повозкой. А другой раз на той стороне леса. Там у них пушки стоят.

— А почему вы решили идти через линию фронта? — спросил я, — Вас кто-нибудь направил сюда?

— Мы сами!

— А пошли зачем?

— Захотели к своим пробраться!

— У вас в деревне родители или кто из родных?

— У него бабка в деревне. А у меня никого.

— Откуда ты взялся, нужно тебя спросить?

— Мы жили в Калинине. Мать на лето отвезла меня в деревню. Он мой друг. Мы жили в Калинине в одном переулке. Он поехал к бабушке, вот и я с ним. Мать за мной осенью не приехала, вот мы и остались у его бабушки. Вот мы и решили податься к своим.

— Куда?

— Бабы говорили, линия фронта близко. Наши стоят на Тьме. Вот мы и решили уйти из деревни.

Я велел старшине послать двух солдат, — Пусть ребят отведут в батальон.

Ребят отправили, и солдаты вскоре вернулись, — У нас их по дороге забрали. Из полка нарочные подоспели.

Дня через два мальчишки опять появились в роте. Их привели полковые разведчики. К нам в траншею явился Максимов.

— Нужно без шума переправить их обратно на ту сторону! — сказал он, — Ты сам поведёшь!

Я взял с собой старшину, Захаркина и мальчишек, перешёл по льду речку и забравшись на заснеженный берег, решил подождать. Мы легли в снег, нужно было немного дать им отдышаться.

— Ну и где же вы были? — спросил я вполголоса.

— Из штаба полка нас на санях парой лошадей отвезли в дивизию. Там с нами говорили офицеры. Потом водили к какому-то старику. Он велел нам вернуться обратно к бабке и собирать сведения о передвижении немецких войск. Нам дали пароль! К нам связного пришлют, — заявили они гордо.

— Вам же велели об этом никому не говорить! — сказал я.

— Вы-то ведь свой! Может мы опять сюда к вам вернёмся. Вам поручено переправить нас.

— А не боитесь назад возвращаться?

— Нет! Мы дорогу знаем!

— Ну хорошо!

Я подождал середины ночи, поднялся на обрыв, довёл их до опушки леса, и они ползком подались вперёд.

Мы пролежали со старшиной и Захаркиным в снегу до утра, слушая не стрельнут ли немцы. Я отвечал за них. Нужно было сделать всё тихо. Мы уползли назад перед самым рассветом. Можно было сказать, что переправа через линию фронта нам удалась. Старший лейтенант Максимов звонил мне, когда я вернулся, я ему подробно обо всём рассказал.