Влюбиться в эльфа и остаться в живых - Александр Талал

Она почувствовала неладное, когда язык начал неметь под тающим мороженым. Онемение походило на анестезию у стоматолога. Только теперь Катя заметила, что сундук Принца светится все ярче из-под полы плаща. Корней прекратил поиск ключа. Начальник охраны и Макар Филипыч смотрели на нее выжидающе. Девушка не успела выплюнуть мороженое – ее схватили за челюсть, Корней заткнул ей нос, а Принц плотно прижал вафельный рожок к ее губам, насильно запихивая в рот…

Вскоре Катины движения затормозились, она обмякла и замерла в трансе, глядя в никуда расширенными и расфокусированными зрачками, время от времени непроизвольно вздрагивая. Ее ресницы покрывались инеем. Корней и Принц переглянулись.

– Долго она продержится?

– До пресс-конференции доживет, – уверенно кивнул Корней.

– У тебя почему рубашка грязная?

Корней удивленно выгнул бровь:

– Так вы же сами…

– Переоденься, – отчеканил Принц. – Нас сегодня по телевизору показывать будут.

На изменения в Катином амулете первым обратил внимание Николай Петрович. Блестящие шипы темнели на глазах, покрываясь черными щербинками и бурым налетом ржавчины. Женя попытался повторить фокус с соломинкой и жеваной салфеткой. Самодельная пулька шмякнулась об обои, сильно, но не проделав даже дырочки в бумаге. Металл амулета пульсировал жалобным свечением, как будто работал от генератора, в котором заканчивается бензин.

– Мне нужно найти Катю. С ней что-то не так…

Амулет подтвердил Женины слова, поддакнув неяркой вспышкой. Николай Петрович пообещал отправиться домой, найти октагон, принадлежавший Владимиру Степанову, и ждать Жениного звонка.

Им обоим было ясно, что сегодняшним вечером без оружия не обойтись.

Когда шасси самолета оторвались от гудрона, Дюша повернул голову влево и обомлел. Через сиденье от него, у окна, пил йогурт из бутылочки Дмитрий «Гоблин» Пучков. Решив, видимо, что странный парнишка с выпученными глазами принадлежит к числу фанатов, знающих его в лицо, Дмитрий Юрьевич вежливо улыбнулся, слегка кивнул и раскрыл книгу. «А вдруг он меня убьет, – подумал Дюша и возразил себе: – А вдруг нет?»

– Восемьсот лет… – уважительно произнес Дюша и замолк, вникая в весомость названной цифры и предлагая Гоблину сделать то же самое.

– Простите? – переспросил сосед, блеснув очками.

– Какие тогда были времена? – поинтересовался Дюша вполголоса и заговорщически подмигнул. Дмитрий поискал глазами стюардессу, затем ощупал глазами Дюшину сумку, оценивая ее вместимость, и инстинктивно прикинул, влезает ли туда бомба.

– Не пугайтесь, мы не причиним вам зла, – пообещал Дюша осторожно, чтобы успокоить Гоблина, и смутив его еще больше местоимением «мы». Диджей плавно снял с пояса CD-плеер и предложил его Пучкову, как предлагают нервной собаке сахарную косточку или свирепому туземцу цветные бусы. – Хотите музыку послушать? Барокко нету. У нас теперь такую слушают. Как вам у нас тут, нравится? В сравнении с тогда?

Когда самолет сел в Пулково, они были закадычными друзьями.

– А я предупреждала! Теперь, кроме себя, винить некого! – колючие глазки Раисы Леонидовны злорадно сверкали красным из полумрака прихожей над дверной цепочкой. На улице смеркалось, и Раиса, должно быть, завозилась на кухне, забыв включить свет, но даже теперь Жене были видны ее некогда седые, некогда смоляные косички, сменившие шиньон ее человеческого облика.

Впускать Женю в квартиру она не собиралась, и Жене вдруг показалось, что Раиса прикрывается своей неожиданно едкой озлобленностью, как панцирем. Старушка боялась его.

Раиса никак не ожидала увидеть за дверью соседа Степанова. Во дворе у подъезда байкеры во главе с Пашей установили мощный кордон. Постовые околачивались возле арки и с торцов дома, обозревая все подходы. Но байкеры – такой народ, который совершенно не умеет затаиться. Рыкание мотоциклов, раскатистые басы луженых глоток и клацание пивных банок раздавались за версту. Жене пришлось пробраться гаражами из соседнего двора и проникнуть в подъезд по водосточной трубе с задней стороны дома, вскарабкавшись до второго этажа. После вынужденного братания с высотой как минимум дважды, залезть на второй этаж было раз плюнуть.

– Поймите, девушка в опасности! – упрашивал Женя. – Я за нее в ответе! Подскажите, как мне ее найти? Мне от вас больше ничего не надо.

Раиса упрямо поджала губы.

– Я законопослушная. Куда не надо, не суюсь, и вот – пока цела. И ты не суйся. И так уже влез по самое горлышко в неприятности. Придешь с повинной – может, помилуют. Все-таки натворил дел во вражеском лагере, похвально, с одной стороны. Я сейчас должна позвонить куда следует, если по-хорошему. Дам тебе фору, десять минут.

– Вы бы, Раиса Леонидовна, хоть свет включили. Я вас почти не вижу.

Раиса недовольно крякнула и сделала шаг в сторону, потянувшись к выключателю. Незамедлительно сильный удар с площадки распахнул дверь настежь, вырывая крепление из стены. Звякая оторванной цепочкой, дверь глухо стукнула ручкой по обоям, оставила вмятину в штукатурке. Женя шагнул в квартиру и закрыл дверь на задвижку. Обалдевшая Раиса прижалась к стене, обняв свисавшее с вешалки пальто.

– Ты сам не понимаешь, что творишь! Ты посмотри на себя! Всегда такой тихий был, интеллигентный! А теперь? Что с тобой происходит? Женечка, ты не в себе! Поверь мне, со стороны виднее! Тебе помощь нужна, правовая и психологическая! Как тебе объяснить, что ты ставишь под угрозу… весь мир?!

Женя спокойно выслушал истерические причитания Раисы, словно заранее знал, какие аргументы приведет управдомша, и готов был ей ответить.

– Помните наш разговор про науку? Вы рассказывали про ученых, которые готовы были линчевать основоположников квантовой физики. Вы вспоминали Галилея, Джордано Бруно… Жертв зашоренности и ограниченности. И теперь вы сами отказываетесь предположить нечто новое.

– Но… Но… Мы жили с этим столько лет! А если это правда? Ведь будет поздно! Ведь эксперимент можно провести только единожды и бесповоротно! И – либо пан, либо пропал! И вообще – ну где это слыхано? Ну за что их любить? Подожди, проникнись характером системы, ты же только-только узнал обо всем…

– Я не верю, что мир рухнет от поцелуя орка и эльфа, – перебил Женя. – И если мы живем в таком мире, который противится любви, какой бы то ни было любви – я не хочу в нем жить. Этот мир не имеет права на существование.

Женины фразы наносили Раисе точные удары по слабым точкам ее мировоззрения, выбивая из-под нее опоры одну за другой, пока ее убеждениям ничего не оставалось, как парить в вакууме, чисто по привычке и только усилием воли. Безмолвно Раиса взирала на него с изумлением, как бы говоря своим взглядом: «ну вот, яйца курицу взялись учить, и вдобавок как же, подлец, красиво и убедительно… в суп курицу, в суп… ни на что больше не годна…»