Как он похож на ангела - Маргарет Миллар

— Нет.

— Может, все-таки есть?

— Не знаю, — протянула она. — Разве что ему нужна эта старая машинка. Так пусть забирает! Тетя подарила мне на день рождения новую, гораздо лучше. Она вся серая…

— Погоди. Значит, Брат Голос отдал тебе пишущую машинку?

— Ну, не то чтобы отдал. Я его уговорила.

— Это его машинка?

— Да.

— И она хранилась в кладовой?

— Да. Я иногда печатала на ней в шутку что-нибудь. Но потом лента высохла и порвалась, и бумага кончилась… Я тогда была еще глупым ребенком.

— Почему ты считаешь, что машинка принадлежит Брату Голос?

— Потому что мы из-за нее и познакомились. Башни тогда не было, и все жили в горах Сан-Габриэль. Один раз я гуляла и слышу — кто-то стучит на барабане. Так я подумала. А это Брат Голос сидел у себя дома на террасе и печатал. Только он не был еще Братом Голос. Странно, если бы я тогда не услышала машинку, он бы им никогда и не стал.

Входная дверь отворилась, и за спиной Куинна раздались легкие, стремительные шаги Марты. Он быстро сказал в трубку:

— Карма, слушай меня внимательно. Никуда не выходи, оставайся дома. Запри все окна и двери и не открывай их до моего приезда. Я скоро буду.

— А зачем вам приезжать?

— Хочу побеседовать с Братом Голос.

— Как вы думаете, его вправду мама послала?

— Нет. Думаю, ему нужна машинка.

— Но почему? Она старая, все клавиши поотлетали, на ней уже невозможно печатать!

— Карма, эта машинка была в автомобиле О'Гормана, когда его убили. Она нужна полиции. Я говорю это, чтобы ты поняла, как опасен Брат Голос.

— Мне страшно!

— Не бойся. В четыре, когда он придет, я буду с тобой.

— Обещаете?

— Да.

— Я вам верю, — сказала она. — Вы привезли мне лосьон.

«Как давно это было, — подумал Куинн, вешая трубку. — В другой жизни».

Он прошел в гостиную. Марта стояла у окна, глядя на море, как всегда, когда приезжала к нему, словно море после Чикото казалось ей чудом.

— Значит, еще не конец? — спросила она, не поворачиваясь.

— Увы.

— Так будет всегда, Джо?

— Не надо. — Он прижался губами к ее шее. — Где дети?

— Остались у соседей.

— Не хотели меня видеть?

— Еще как хотели! Они прямо-таки принесли себя в жертву.

— Бедные. Почему?

— Потому что Ричард решил, что нам, для разнообразия, неплохо побыть вдвоем, — улыбнулась Марта.

— Сообразительный парень наш Ричард!

Она посмотрела ему в глаза.

— Ты действительно так думаешь — наш Ричард?

— Да. Наш Ричард, наша Салли.

— Значит, мы действительно будем жить долго и счастливо?

— Да.

— И беззаботно?

— О, забот у нас будет множество. Но нам они не страшны. Потому что мы друг друга любим и уважаем.

— Да.

В ее голосе по-прежнему звучало сомнение, но раз от раза оно становилось тише, глуше, и он верил, что когда-нибудь оно исчезнет вовсе.

— Ты еще будешь сравнивать меня с О'Горманом — не в мою пользу.

— Этого не может быть!

— Будет обязательно. А дети в какой-то момент начнут мне грубить, потому что вспомнят, что я им не отец. Мы будем ссориться из-за денег…

— Джо, не надо! — Она зажала ему рот ладонью. — Я обо всем этом думала.

— Вот и хорошо. Значит, мы оба знаем, на что идем. Почему ты колеблешься?

— Боюсь снова ошибиться.

— Значит, ты считаешь, что О'Горман был ошибкой?

— Да.

— Потому, что это правда, или потому, что мне это хотелось бы услышать?

— Это правда, — сказала она, и он почувствовал, как плечи под его руками вздрогнули. — Воспоминания банальнее предвидений, но они полезны. Брак с Патриком был скорее моей идеей, чем его. Мне хотелось своего гнезда! Я вышла за Патрика, чтобы иметь семью, а он женился на мне, чтобы… наверное, у него было много причин, но, прежде всего, у него не хватило духу мне противостоять. Теперь, когда я знаю, что он умер, легче быть объективной не только к нему, но и к себе. Хуже всего в нашем браке было то, что мы слишком друг от друга зависели. Он зависел от меня, а я зависела от его зависимости. Понятно, почему он так любил птиц. Он наверняка чувствовал себя птицей в клетке… Что такое, Джо?

— Ничего.

— Но ведь я чувствую. Пожалуйста, скажи.

— Не могу. Во всяком случае, сейчас.

— Хорошо, — легко согласилась она. — Тогда в другой раз.

Больше всего на свете Куинн хотел, чтобы другой раз не настал никогда, но он понимал, что это желание неосуществимо.

— Я только что сварил кофе, — сказал он. — Хочешь?

— Нет, спасибо. Если нам к четырем надо быть в Лос-Анджелесе, лучше выехать сейчас, иначе попадем в пробку.

— Нам?

— А ты думал, я ехала сюда из Чикото, чтобы пробыть с тобой десять минут?

— Марта, послушай…

— Непременно, только говори правду.

— Да я сам еще ничего не знаю. Я не ждал этого звонка! И не понимаю, что за ним стоит. Возможно, ничего особенного. Возможно, Брат Голос и впрямь хочет повидаться с Кармой по просьбе ее матери. Но я не хочу, чтобы ты была там, если это не так.

— Трудные ситуации — мой конек.

— Даже если они впрямую касаются тебя?

— Именно они. У меня большой опыт.

И она улыбнулась.

— Твердо решила ехать со мной?

— Если ты не возражаешь.

— А если возражаю?

— Нет, пожалуйста, не надо!

— Марта, — предпринял он последнюю попытку. — Я не хочу взваливать на тебя свои заботы. Я сам с ними справлюсь!

— А я думала, заботы нам не страшны. Или это были всего лишь слова, Джо?

— Марта, я хочу поберечь тебя, а ты не слушаешься!

— Не заставляй меня чувствовать себя неполноценной, Джо. Не поступай со мной, как я с Патриком. Чего ты боишься? Почему я не должна ехать к Карме? Она совсем еще ребенок, ей надо помочь. Не клади меня в коробку с ватой, я тебе пригожусь.

— Ну ладно, — сказал он дрогнувшим голосом. — Не хочешь в коробку — поехали.

— Благодарю вас, сэр. Вы не пожалеете о своем решении.

— Да?

— Почему ты так странно говоришь, Джо? В чем дело? Ты что-то подозреваешь?

— Я жалею, что нет коробки с ватой, в которой хватило бы места нам обоим.

Глава 25

Он шел по улицам, то и дело останавливаясь, чтобы взглянуть на небо, словно ожидал увидеть в нем своих лесных соседей: черно-белого дятла, серую кукушку или желтогрудую синицу. Но единственными птицами, которые ему попадались, были воробьи, сидящие на электропроводах, да голуби на крышах.

Он вдруг представил, как все люди, живущие в городе, превратятся в птиц. Машины, бегущие по улицам и шоссе, остановятся раз и навсегда, и из них вырвутся птицы. Из окон домов, гостиниц, фабрик, контор, из труб и дверей, с автостоянок, аллей в парках, пляжей, теннисных кортов к небу, трепеща, переливаясь, шумя, взовьются, поплывут, полетят миллионы птиц. И одна будет самой большой, самой величественной, самой красивой. Это будет он — золотой орел.

Видение росло перед ним, как гигантский воздушный шар, и, как шар, лопнуло. Люди остались людьми, бескрылыми и унылыми, и золотой орел, подчиняясь нелепому закону всемирного тяготения, шел, неузнанный, по грязному тротуару.

Он слишком долго не видел людей. Даже старики пугали его, а мимо молодых он старался проскользнуть как можно незаметнее, ожидая, что они будут смеяться над его бритой головой, босыми ногами и дурацким одеянием. Но, увидев вдруг свое отражение в витрине магазина, он понял, что никто и не подумает над ним смеяться. Он был таким же, как остальные. Ну конечно! Он просто забыл. Пока он жил в лесу, волосы у него отросли, бороду ему сбрили в парикмахерской на окраине, а в магазине мужской одежды он купил настоящий костюм, галстук, белую рубашку и черные кожаные мокасины, которые начинали жать. Брат Голос Пророков исчез. Он стал безымянным мужчиной, который идет по городу, не отражаясь в равнодушных глазах прохожих. Им никто не интересовался, никто его не замечал.

Он зашел в бакалейную лавку и спросил, как пройти на Грингроув-авеню, где жила Карма. Хозяйка ответила, не поднимая головы от газеты.

— Большое спасибо, — сказал он.

— М-м.

— Жарко сегодня.

— М-м.

— Вы не знаете, который час?

— Половина.

— Простите, я не совсем понял…

— Вы что, глухой? Или иностранец? Половина четвертого.

— Благодарю вас.

«Нет, толстая гусыня, я не глухой и не иностранец. Я заколдованный золотой орел».

Полчетвертого. Времени еще много. Повернув за угол, он опустил руку в карман и нащупал ручку длинной складной бритвы. К сожалению, она затупела, и бриться было трудно, но девичье горло податливее мужской бороды. Эта мысль была настолько смешной, что он не удержался и хихикнул. Звук вышел писклявый, как чириканье маленькой, жалкой птички, но похожий на мощный, гордый крик орла, и ему стало неловко. Он вдруг растерялся и едва дошел ватными ногами до ближайшего фонаря, к которому вынужден был прислониться, чтобы вновь собраться с силами.