История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 7 - Джованни Казанова

— Спорю, вы видели ее в постели.

— Именно. Мне хотелось бы ее увидеть стоящей. Не смогли бы вы попросить ее подняться, с большим уважением?

— С удовольствием.

Она поднялась, обрадованная, что ее позвал отец. Она была элегантного роста, весела и простодушна, и ее можно было бы счесть красивой, несмотря на то, что в ее лице поражали только глаза. Мой энтузиазм уменьшился, но мой брат, ничего мне не говоря, обратил на нее столь пристальное внимание, что год спустя позволил себя захомутать. Юная Тереза сумела выйти за него замуж, и через два года он увез ее с собой в Дрезден, где я ее видел пять лет спустя, вместе с ребенком. Она скончалась через десять лет.

На следующий день я увидел первый раз, на вилле Альбани , неутомимого художника Менгса, действительно великого в своем ремесле, но большого оригинала в обществе. Я, однако, нашел его почтенным и поздравил себя, что смогу поселиться у него в Риме, куда он думал вернуться через несколько дней вместе со всем семейством. Но вилла Альбани меня удивила. Кардинал Александр велел выстроить этот дом, где, для удовлетворения своей склонности к древностям, он захотел их использовать как свидетельства античности. Не только статуи и вазы, но и все колонны и даже пьедесталы были греческие; и будучи сам большим знатоком и тонким любителем Греции, он все это собрал, затратив совсем немного денег. Он, впрочем, покупал часто в кредит, как Дамасип[30], поэтому нельзя сказать, что он разорялся. Если бы правитель, захотел построить такой дом Attalicis condilionibus[31], он обошелся бы ему, быть может, в пятьдесят миллионов.

Не имея возможности завести античные плафоны, он заказал их Менгсу, который без возражений написал самое большое и самое сложное полотно нашего времени; он, к большому сожалению, умер в середине своей карьеры, не имея ни одного достойного ученика, так как мой брат ничего не сделал такого, чтобы быть достойным имени его школы.

Я буду много говорить о Менгсе, когда буду в Испании, то есть в 1767 году.

Поселившись с братом, наняв прекрасный экипаж, местного кучера и лакея, я представился монсеньору Корнаро, аудитору роты[32], с намерением втереться в высокую компанию, после того, как буду представлен Его Святейшеству; но монсеньор Корнаро, опасаясь, как венецианец, себя скомпрометировать, представил меня кардиналу Пассионеи, который говорил обо мне с великим понтификом, до того, как я удостоился этой чести; вот что со мной произошло при втором визите к этому странному кардиналу, врагу иезуитов, человеку ума, обладателю редкостей литературы.

Глава IX

Кардинал Пассионеи. Папа. Мариучча. Я прибываю в Неаполь.

Он принял меня в большой комнате, где писал; минуту спустя он отложил перо. Он не мог предложить мне сесть, потому что там не было стульев. Сказав, что предупредит Святого Отца, он добавил, что монсеньор Корнаро может думать о ком-то иначе, чем он, потому что папа его не любит.

— Он предпочел бы скорее, чтобы его уважали, чем любили.

— Я не знаю, уважает ли он меня, но знаю, что он знает, что я его не уважаю. Я его любил и уважал как кардинала; но с тех пор, как он папа, он слишком многое стал понимать, чтобы иметь яйца [33].

— Священная коллегия должна была выбрать Ваше Преосвященство.

— Отнюдь нет, потому что такой нетерпимый ко всему, что кажется мне дурным, я, может быть, наделал бы многое сгоряча, и Бог знает, что могло произойти. Единственный в конклаве, кто создан быть избранным в папы, это кардинал Тамбурини. Но приходите завтра, потому что я слышу, что пришел народ.

Какая отрада для моей души услышать из уст этого Преосвященного, что папа лишен яиц (sic!), и восхваление Тамбурини. Я, конечно, поместил это в свои капитулярии [34]. Но кто такой этот Тамбурини? Я задал этот вопрос после обеда Винкельману, потому что, когда хочешь что-то понять, надо обратиться к философу.

— Тамбурини, — сказал он, — человек, уважаемый за свои добродетели, свой характер, свой ясный ум и свою твердость. Он никогда не скрывал, что думает об иезуитах. Он их презирает, и, по мнению Пассионеи [35] его изберут. Я также думаю, что он будет великим папой.

Но вот, что я слышал в Риме, девять лет спустя, у князя Санта Кроче, от человека, преданного душой иезуитам, которые теперь находятся в агонии: кардинал Тамбурини, бенедиктинец , — сказал он, — был нечестивец; на смертном одре он просил причащения без предварительной исповеди . Я выслушал это и ничего не сказал. Я справился об этом на следующий день у человека, который должен был знать правду, и которому не было никакого резона ее скрывать. Он сказал, что этот кардинал служил мессу за три дня до того, и следует полагать, что если он не просил себе исповедника, значит, не имел, что ему сказать.

Итак, горе тем, кто любит знать правду, но не пытается черпать ее непосредственно из источника. Я надеюсь, дорогой читатель, вы легко извините мне мои отступления.

Назавтра я пошел к кардиналу, и он сразу отложил свое перо, сказав, что я хорошо сделал, придя к нему рано, чтобы рассказать историю своего бегства, разговоры о котором он слышал с восхищением.

— Охотно, преосвященнейший сеньор, но она долгая.

— Пусть. Мне сказали, что вы хорошо рассказываете.

— Мне усесться на паркет?

— О нет! На вас слишком красивая одежда.

Он звонит. Он говорит вошедшему человеку, что надо принести стул, и лакей приносит мне табурет. Сиденье без подлокотников и без спинки заставляет меня удерживать юмор в голове, я рассказываю плохо и укладываюсь в четверть часа.

— Я пишу лучше, чем вы рассказываете, — говорит он, — и если не верите, держите и читайте себе на здоровье, это посмертное Похвальное слово принцу Евгению; я дарю его вам. Надеюсь, вы не сочтете мою латынь дурной. Вы можете пойти поцеловать ногу Святого Отца завтра в десять часов.

Возвратившись домой, думая о странном характере этого кардинала, человека ума высокого, тщеславного и болтливого, я решил сделать ему прекрасный подарок. Это был «Пандектарум либер уникус»[36], который дал мне в Берне швейцарец г-н Ф., и с которым я не знал, что делать; Это был том in-folio, в твердом переплете и хорошей сохранности. Это был подарок, которому он как главный библиотекарь Ватикана должен был найти применение, располагая, впрочем, прекрасной библиотекой, управляемой моим другом Винкельманом. Я написал короткое письмо на латыни Его Преосвященству и другое Винкельману, который должен был передать от меня дарственную. Мне казалось, что эта редкая книга вполне стоит его Посмертного слова, и я надеялся, что в следующий раз он не заставит меня ждать табурета. Я отправил книгу аббату через Коста.