Корабли времени - Стивен Бакстер

И так далее, во всех деталях.

– Тогда, в 1926-м, – сказала Бонд, – союзники – британцы со своей империей, и Америка – снова открыли фронт в Европе. Это было Вторжение в Европу: грандиозный десант войск и материального обеспечения через воды, и по воздуху, не знавший прецедентов в истории.

– Сначала все пошло неплохо. Население Франции и Бельгии поднялось на освободительную борьбу и германцам пришлось худо. Они стали оттягивать войска.

– Но не долго, – вклинился Филби, – Вскоре снова наступил 1915-й и две великих армии увязли в болотах Франции и Бельгии.

Так началась Осада. Но теперь открылся доступ к неограниченным почти ресурсам, Британской империи и Американского континента, с одной стороны, и «Mиттельевропы», с другой, неограниченные практически ресурсы хлынули в алчную глотку войны.

И тогда началась новая тактика: Гражданская Война – имевшая целью истребление гражданского населения: воздушные торпеды и газовые атаки.

«Война народов ужаснее войны королей» – хмуро процитировал Моисей.

– Но это же люди, Филби, они ведь люди – как такое возможно?

Голос его, приглушенный маской, так хорошо знакомый, стал вдруг чужим и далеким.

– Были массовые протесты, выступления – особенно широко проходившие в двадцатые годы двадцатого века, я до сих пор это помню. Но затем появился «Указ 1305», запретивший забастовки и все тому подобное. И тогда наступил конец.

В этот момент мне показалось, что стены тоннеля раздвинулись: мы въехали в подземный зал.

Бонд с Олдфилдом сняли маски, с видимым облегчением. Филби тоже расстегнул ремешки противогаза на затылке. На подбородке у него остался отпечаток.

– Другое дело, – выдохнул он.

– Здесь безопасно?

– Как везде.

Я тоже расстегнул и снял маску. Моисей торопливо стянул ее с головы и помог морлоку. Олдфилд, Бонд и Филби пораженно уставились в мохнатое лицо – могу их понять – пока Моисей не помог ему надеть очки и кепи.

– Где мы? – спросил я у Филби.

– Не узнаешь? – Старик махнул рукой за окно.

– Я…

– Это Хаммерсмит [6], старина. Мы только что прошли под рекой.

Хилари Бонд пояснила:

– Хаммерсмитские Ворота. Мы добрались до Лондонского Купола.

3. Лондон в военное время

Лондонский купол! Вот еще одно новое слово, неизвестное моему времени. Ничего похожего мне еще видеть не доводилось – поэтому даже сравнить затрудняюсь. Вообразите себе: громадная тарелка из бетона и стали почти двух миль в поперечнике, простиравшаяся через весь город от Хаммерсмита до Степни [7], и от Ислингтона до Клапама… Словно дюжие телеграфные столбы, всюду мельтешили опоры, вбитые в глинистую лондонскую почву, словно ноги гигантов.

Поезд тем временем двигался, оставив за собой Хаммерсмит и Фулем, неотвратимо приближаясь к Куполу, который был виден издалека. Как только глаза привыкли к сумеркам, уличные фонари стали намечать узнаваемый облик Лондона. Вот Кенсингтон Хай-Стрит промелькнула за окном, а вот – неужели Холланд-Парк [8]? – и так далее. Но, несмотря на знакомые приметы и вывески улиц, это был новый Лондон: Лондон вечной ночи, город, который никогда не радовало светлое летнее небо – и Лондон, который отрекся от солнца ради того, чтобы уцелеть, как сообщил мне Филби: бомбы и воздушные торпеды скатывались с массивной крыши, или взрывались в воздухе, не причиняя вреда Коббетовскому «Исполинскому наросту».

Всюду, говорил Филби, этот многолюдный город, утопавший в огнях, как сияющий бриллиант, был покрыт бетонной скорлупой.

Наш маршрут пролегал по узнаваемой старой сетке улиц. Поток пешеходов и велосипедистов сопровождал наше движение, но ни одного экипажа, конного или моторного, так и не попалось мне на глаза. Здесь были даже рикши! Легкие двуколки, влекомые потными костлявыми «кокни», проворно мелькали за вездесущими столбами, подпиравшими Купол.

Глядя на эти толпы из окна медленно проезжающего поезда, я вдруг ощутил, несмотря на всю эту деловитую озабоченность, уныние, отчаяние и разочарование, овладевшие народом. Повсюду были поникшие, осунувшиеся лица и лишь безрадостное упорство поддерживало жизнь в этих существах – моих соотечественниках.

При этом ни одного ребенка. Бонд в ответ сообщила, что все школы глубоко под землей, в подземных интернатах, пока родители отрабатывают смены на военных фабриках или на гигантских аэродромах, раскинувшихся по всему Лондону, в Бэлхеме, Хакни и Уэмбли. Возможно, власти поступили предусмотрительно – однако что такое городской пейзаж без детского смеха. Даже я, убежденный холостяк, был против того, чтобы держать детей в подземелье.

Вот так я снова очутился в мире, лишенном солнечного света, мире, в котором отрадно жить было разве что морлокам. Однако существа, построившие эти мрачные подземелья, были отнюдь не морлоками: это были представители моего вида, отказавшиеся от света ради сохранения жизни.

Повсюду я встречал свидетельства ужасов войны. На Кенсингтон Хай-Стрит увидели влачившегося по дороге парня, поддерживаемого сбоку тощей женщиной. Взгляд его блистал из впалых глазниц, губы сжались в тонкую полоску, лицо пошло бледными пятнами.

– Следы войны, – заметил мой взгляд Филби. – Типичный вид демобилизованного стрелка-пехотинца… Молодой гладиатор, чьи подвиги мы все обожаем, особенно когда «бормоталки» ревут о них на все улицы. А куда от них деться?

Он посмотрел на меня и положил высохшую старческую руку на плечо.

– Не думай, что я очерствел сердцем, старина. Я все тот же Филби, которого ты знаешь. Просто сейчас сердце должно быть железным, чтобы выдержать все то, что на нас свалилось.

Большинство старинных зданий Лондона уцелело, хотя от моих глаз не укрылось, что многие высотные сооружения были разрушены, чтобы воздвигали Купола. Воздвижения бетонного панциря. Интересно, подумалось мне, а как же колонна Нельсона? Новые здания были приземистыми и кургузыми. Осталось и несколько шрамов эпохи начала войны, еще до завершения строительства Купола. Пустые глазницы воронок зияли из земляных развалин, разобрать которые ни у кого уже не оставалось сил.

В высшей точке Купол достигал двухсот футов, укрывая собой Вестминстерское аббатство. В самом центре города несколько ярких лучей расплескалось по сводам Купола, заливая улицы светом. Из улиц и набережных выпирали монументальные колонны – словно десять тысяч бетонных Атласов поддерживали над собой крышу неба, превратив Лондон в грандиозный мавританский храм.

Удивительно, как известково-глиняное основание, на котором покоился Лондон, поддерживало над собой эту огромную перевернутую чашу. Что произойдет, если опоры уйдут в землю, унося с собой миллионы жизней? С тоской я подумал о грядущем веке Великих Строений – вот когда бы, казалось, сооружение подобного монументального купола стало обычным делом – при управлении силами гравитации.