Жребий принцессы - Джудит Тарр

— Мне кажется, ты недооцениваешь Юлана. Если когда-то он и был простым животным, то теперь перестал им быть. Он сделал свой шаг в магию. — И чья в том вина?

— Во-первых, Вадина, который охотился на королеву диких кошек и принес сюда ее детеныша. Во-вторых, твоя и моя, потому что мы надолго потеряли из виду нашего собственного детеныша. В-третьих, самого Саревана, который нашел дорогу к клетке, при помощи магии сломал замок и дал клятву побратима дикому коту. Разве мы могли подумать, что в пять лет у него хватит сил для этого и что он отдаст свое сердце самому опасному из хищников мира?

— Что сделано, то сделано, — сказал Мирейн. — К тому же я не думаю, что это принесло вред. Зверь не единожды спасал мальчику жизнь. Он не может участвовать в заговоре. Но вот в том, что Асаниан объявил войну, сделав это в своем обычном утонченном и коварном стиле, — в этом я уверен. Они выбрали мишенью моего сына. И они заплатят. — Его голос зазвучал глуше. — Все они, до последнего человека, заплатят за это.

— А вдруг кто-то хотел добиться именно этого? Ведь любой знает, что единственная твоя слабость — принц Саревадин.

— Он мой сын. И он — единственное, что у меня есть. — Мирейн… — начала Элиан.

Он остановил ее поцелуем, который, судя по звуку, длился очень долго и закончился весьма неохотно. Когда Мирейн вновь заговорил, его голос был тихим и печальным.

— Я много чего совершил на своем веку, но жалею лишь о том, что дал тебе всего одного сына. — Мне вполне достаточно Саревадина. — Конечно. Но я мог бы подарить тебе и дочь. — Мне не надо больше того, что ты дал мне. — Ее голос прозвучал странно. Сареван, который слушал их как завороженный, не мог определить, в чем эта странность. Стоило ему заметить ее, как она тут же пропала. — Мне не нужно больше, чем я имею. Но я не хочу, чтобы ты уничтожил целую империю только ради его безопасности.

— А разве для этого может найтись более веская причина? — Для этого вообще не может быть причин! — закричала Элиан. — В том, что он страдает, виноват он сам, и ему об этом известно. Он не хочет мести. Он не хочет войны.

— Он получит и то и другое. — Чтобы прекратить это, он умрет. — Не умрет.

— Откуда ты знаешь? — Волна ее гнева докатилась до Саревана, заставила его слиться с собственной тенью и прижаться к холодной каменной стене. — Я носила его в своем теле и все еще чувствую его там. Весь он — сплошная открытая рана, и он сделает все что угодно, лишь бы положить конец этим мучениям.

— Ему ничего не придется делать, — снова сказал Мирейн, суровый как камень. — Я отомщу за него. Он будет править миром вместе со мной, а тем, кому вздумается пойти против нас, не жить.

— Послушай, человек! — Если бы Сареван не оцепенел от того, что услышал, он улыбнулся бы ее негодованию. — Для тебя существует что-нибудь кроме силы? Ты намереваешься уладить это дело мечом, ни во что не ставя желания сына, да еще ждешь от него благодарности.

— Но как еще можно распутать этот узел? Когда Илариос взошел на трон, я мог бы выселить против Асаниана. Но я был осторожен, я был милосерден. Я оставил их в покое, вел себя как дурак. Видишь, чем теперь мне приходится платить: в опасности мой собственный сын. Если он погибнет в зависимости от того, как кончится война, я клянусь тебе, в Асаниане не останется камня на камне. Я сровняю его с землей.

— Не раньше, чем я это позволю. — Она была так же сурова, как и он. — Но это будет тебе стоить не только жизни Вайяна. Это будет стоить тебе моей жизни. — Нет.

Воцарилось молчание, словно перед этим над ними прогремел гром. Рука Саревана сама собой потянулась к гобелену и отвела его в сторону. Они не видели сына. Они стояли лицом к лицу и смотрели друг другу в глаза.

— Я иду со своим богом, — сказал Мирейн. — И он подарит мне победу.

Элиан тряхнула головой. Все возражения Саревана огненным вихрем промелькнули в ее глазах. Она занесла руку — Мирейн стоял не двигаясь — и прижала ладонь к его щеке.

— Я люблю тебя, — сказала она еле слышно. — Я люблю тебя больше всего на свете.

Он повернул голову, чтобы поцеловать ее руку. Их глаза встретились; они долго смотрели друг на друга, а потом отвели взгляды. Не сказав ни слова и так и не заметив того, кто наблюдал за ними, они вышли из комнаты.

Сареван, спотыкаясь, выбрался из ниши. Забытые смятые ковры лежали перед ним. Он стоял над ними и дрожал, не в силах остановиться. У него вырвались слова, с которых он хотел бы начать разговор:

— Отец, подумай. Что такого может сделать война, чего не могут слова и мудрость?

Он уже получил ответ. Война может отплатить за глупость человека. Положить конец древней вражде. Подарить Мирейну власть, ради которой он был рожден и которую собирался впоследствии передать этому молодому безумцу — своему сыну.

— Но только если я ничего не смогу поделать, — сказал Сареван. — И только не такой ценой.

Дрожь, охватившая его, улеглась. Он обрел способность двигаться. Гордо держать голову. Принять самый легкомысленный вид. Шагнуть под ослепительный свет Аварьяна.

Сареван покорил Керуварион своим присутствием, своей улыбкой и произнесенными там и сям словами. Он прошел через весь дворец; целый час просидел в зале для аудиенций; как магнит, притянул к себе молодых придворных. Вскочив на Брегалана и взяв с собой Юлана, он объехал весь Эндрос. Он смеялся над солдатскими шуточками воинов своего отца, разделил трапезу со своей собственной стражей и навестил зхил'ари с Лунных Озер, которые устроили ему шумную встречу.

Со своей башни Сареван пропел гимн заходящему солнцу и позволил уложить себя в постель нянькам, которые не переставая кудахтали над ним. Он не дал им кормить себя, но съел достаточно, чтобы унять самых шумных и заботливых.

— А теперь, — сказал он, — убирайтесь и оставьте меня в покое.

Он погрузился в тревожный, беспокойный сон. Перед глазами колыхался мрак безумия или пророчества. Смерть и разрушение; беспощадный свет солнца; новый ужас: неподвижное тело матери, а над ним — обезумевший от горя отец. Принц метался по кровати, взмахивая руками, словно это могло отогнать кошмар.

Мало-помалу он успокоился. Его дыхание стало ровнее, разум прояснился, а воля окрепла. Но больше он не решался заснуть. Он лежал и разглядывал лунные дорожки на полу своей комнаты. В открытые окна врывался свежий ветер; тени плясали, то убаюкивая, то пугая, то завораживая. Одна из них очень напоминала человеческий силуэт, двигавшийся с плавной грацией. Остальные тени то приближались, то отступали под порывами ветра. А этот силуэт часто замирал на месте, но не отступал назад.