Властелин пустоты - Александр Громов

– Мало радости падать – а уж взрываться в воздухе… – И на всякий случай отошел от «летающего крыла» подальше. Умнейший только фыркнул:

– Слабак, в носильщики тебя! Иди пей дальше – я полечу.

Он держался уверенно, словно всю жизнь носился на «летающих крыльях», и каждому было ясно: в эту минуту старик не потерпит возражений. Леон ограничился тем, что подошел к нему и сказал негромко:

– Ты все же поосторожней.

Старик снова фыркнул и полез в кабину.

Двигатель ревел и плевался маслом. «Летающее крыло» долго разбегалось, раскачиваясь на неровностях взлетной полосы, и Леон уже начал опасаться, как бы оно на полном разгоне не въехало прямо в лес, но тут носовая стойка шасси плавно отделилась от полосы, следом, чуть помедлив, отделились обе кормовые, – и «летающее крыло», оставляя позади себя взметенную пыль и густой сизый выхлоп, круто пошло вверх и взмыло над лесом.

Всего второй раз он летал в атмосфере этой планеты. И то в первый раз – в капсуле – он не столько летал, сколько падал. Вдобавок это было слишком давно.

Набрав высоту, он заложил над поляной правый вираж. Примитивный аппарат полз по небу раздражающе медленно, так же неторопливо реагировал на движения рукоятки управления, а при попытке увеличить угол атаки гнусно скабрировал, задребезжал и сделал поползновение свалиться в штопор.

Умнейший выругался на сирингийском десантном жаргоне. Телу хотелось большего – оказывается, тело за пятьдесят лет жвачной жизни ничего не забыло! Телу хотелось вверх.

Один круг над поляной. Второй. Внизу бегали маленькие потешные фигурки, прыгали от восторга, приветственно махали ручонками. Никакой радости от их ликования он не испытал. Букашки. Муравьи, вдобавок разъединенные, растерянные после утраты маток – Хранительниц. От того, что на их муравейник наступили грубым башмаком, они не перестали быть муравьями.

Даже те из них, что считаются лучшими – Парис, Полидевк… Один просто трус, другой – заурядная дубина. И Аконтий – тоже муравей, как все остальные. Леон? Обыкновенный деревенский обормот, подобранный им, Зигмундом, волею случая, просто потому, что в нужный момент под руками не нашлось никого лучшего… разве он – уже Вождь, что бы он о себе ни мнил? Тот же муравей, только чуть деловитей остальных и с просыпающимся гонором. Впору завыть на Великий Нимб: ничего еще не сделано толком, и опять все, как всегда, только начинается…

Чуть приподняв нос, он опробовал работу пулеметов. Нормально. Разумеется, рассчитывать на победу в воздушном бою с заурядами на такой штуковине не приходится, но в качестве средства убеждения зверопоклонников два-три десятка оснащенных пулеметами и бомбами «летающих крыльев» принесут некоторую пользу. Ну и в качестве средства связи, само собой. Вождь будет доволен игрушкой.

«Летающее крыло» село не без «козла», однако для первой посадки лучшего нельзя было ожидать. Умнейший подтянулся, выбрался на плоскость и легко, словно сбросил половину своих лет, спрыгнул на землю.

– Так себе. Хвост немного перетяжелили, но терпеть можно. Есть и еще кое-какие недоработки. В общем, лететь на нем до полюса я бы не рискнул, а добраться до южан, думаю, у меня получится.

– Тебе-то зачем лететь? – спросил Леон.

– А что? – заявил Умнейший. – Слетаю, передам приглашение и вернусь. Не Кирейна же к южанам посылать – Астил, пожалуй, обидится. Кроме того, любопытно взглянуть на их производственные мощности. Завтра-послезавтра вернусь, ждите.

– Опомнись! Ты нужен здесь.

– Ну, за день-два без меня ничего не случится…

Леон злился. Но предложение Умнейшего хором поддержали Полидевк и Парис, и было ясней ясного: каждый из них готов плясать от радости, что летать по воздуху предстоит не ему. А кроме того – Леон видел – Умнейший последнее время раздражал обоих. Может, догадается упасть и сломать себе шею. Рады…

– Хорошо, лети, – сдался он. – Вернуться смотри не забудь.

Глава 5

Знаменитого воздухоплавателя однажды спросили: «На каком этаже вы предпочитаете жить?»

— «На первом, — покраснев, ответил герой воздушного океана. — Выше боюсь».

Не слишком далеко от пустоши над лесом едва возвышалась дозорная вышка, одна из многих, установленных по западному рубежу контролируемой территории. Три особенно высоких дерева, растущих рядом, согнули, притянув друг к другу вершины, срубили лишние ветви и установили наверху помост. Собственно, вышка числилась не только дозорной, но и боевой, хотя и была оснащена устаревшей техникой. На помосте в скрипучем устройстве, напоминавшем гигантскую уключину, помещалась небольшая деревянная пушка, всегда заряженная и по ночам укрываемая драконьей шкурой от росы. Кроме того, дозорный на помосте имел пулемет «льюис» и два снаряженных патронами диска к нему. Один из дисков был неполным.

Дозорного на вышке звали Папп. Прежде он был охотником в крошечной деревушке, расположенной к северу от горного пояса, и благодаря природной зоркости глаза получил назначение в дозор. Отец, дед и прадед Паппа тоже были охотниками.

Папп не был добровольцем. Его мобилизовал Полидевк. У себя в деревне Папп, несмотря на молодость, считался не последним человеком. Как большинство охотников, он был слабым шептуном, но имел редкую способность зашептывать насекомых и добывал для деревенской Хранительницы пчелиную бумагу из свежих, недостроенных гнезд. Его уважали и даже любили. Меньше года назад он женился на дочери соседа, и теперь та ждала ребенка. Папп хотел, чтобы первым ребенком в семье была девочка.

В случае появления заурядов Папп должен был подать дымный сигнал.

Все необходимое для этого имелось на помосте: дрова и трава, очаг из камней, тлеющий огонек и тыквенная фляжка с нефтью. Для подачи сигнала хватило бы трех секунд.

В одиночку он не управился бы и с пулеметом и с пушкой. Вышку обслуживало четверо дозорных, но торчать всем вместе наверху на дневном солнечном пекле не было особой необходимости. Светлое время суток честно делилось на четыре смены, а ночью от дозорного на вышке все равно не было никакого толку, наблюдай не наблюдай.

Папп ходил по помосту взад и вперед – пять шагов в одну сторону, пять в другую. После каждого прохода он останавливался, чтобы внимательно, как требовал приказ, оглядеть западную часть небосвода и дрожащий от испарений горизонт над лесом.

С того времени, как поставили вышку, ничего в небе не появлялось, кроме нечастых птиц.

По стволам всех трех деревьев, образующих вышку, на равном расстоянии друг от друга были набиты поперечные планки – ступени. Трое свободных от дежурства дозорных, дремлющих внизу, под прохладной сенью леса, были готовы по первому крику взлететь наверх в считанные мгновения. Они специально тренировались.

Смена Паппа подходила к концу. Его разморило на жаре, и глаза слипались.

Только героическим усилием воли он продолжал ходить взад и вперед. Он знал: недавно на соседней вышке дозорный заснул на ходу и сделал лишний шаг, а ограждение помоста оказалось слишком хлипким.

Папп закрыл глаза. Воспаленные солнцем веки казались тяжелыми, как неподъемные камни. Стоп! Пятый шаг. Теперь еще раз оглядеть горизонт, и еще пять шагов в другую сторону… Он с усилием поднял веки.

С запада низко над лесом двигались какие-то темные точки. Они быстро росли. Чересчур быстро для детенышей Железного Зверя, и все-таки это были именно они, и никто другой.

Сон слетел мгновенно.

– Тревога! – не своим голосом заорал Папп, бросаясь к пулемету. Он понимал, что успеет либо открыть огонь, либо подать сигнал. Что-то одно из двух.

Один из детенышей Зверя летел прямо на него. Совершенно беззвучно.

Папп успел удивиться, заметив необычную форму зауряда. Тот вовсе не  был сверкающим на солнце диском. Вышку стремительно атаковал темный приплюснутый ромб, двигавшийся много быстрее первого поколения детей Железного Зверя.

Поймав врага в прицел, Папп открыл огонь, или ему только показалось, что открыл. В ту же секунду верхушка вышки вместе с помостом, ограждением и деревянной пушкой разлетелась веером, а там, где она только что была, ненадолго возник огненный шар. Почти сразу он съежился и погас.

Падая ничком с вышки, Папп еще успел вытянуть вперед руки, надеясь смягчить удар о землю. Но удара уже не почувствовал.

О появлении заурядов нового типа Умнейшему доложили на минуту раньше, чем Леону. Субординация тут была ни при чем – взмыленный, едва живой гонец, свалившийся с загнанного дракончика, меньше всего думал о субординации. Когда Леон прибежал в штаб, работа уже кипела вовсю. Рявкал, ставя кого-то навытяжку, багровый Полидевк; распоряжался рассылкой почтовых летяг и связью по цепи шептунов трясущийся Парис; бегали с высунутыми языками адъютанты и посыльные; в смежной комнате шкворчал адской вольтовой дугой искровой передатчик, – и где-то на краю суматошной круговерти стоял, сгорбившись у карты, Умнейший, делал ногтем пометки, лишь изредка отдавая негромкие приказания молчаливым посыльным.