Перипетии. Сборник историй - Татьяна Георгиевна Щербина

Абсолютная, ничем не сдерживаемая, ни на что не отвлекающаяся власть и есть дьявол. Это может быть власть тирана над страной, а может – отца или матери над ребенком, или мужа над женой, или жены над мужем. Насильник и жертвы, эту власть признающие или просто терпящие, под действием морока, который сильнее воли.

Из пятерых москвичей, приехавших в Топи (а все они бежали сюда из Москвы, чтобы чудесным образом избавиться каждый от своей беды), освободиться удалось одной, Соне. Она добралась до электрички, села в нее, и тут мы видим последний кадр: железная дорога – кольцо вокруг Топи, больше она никуда не ведет.

Всем ночь

Сейчас я представляю собой картину Сурикова «Меншиков в Березове». Как и он, в ссылке. Он, могущественный вельможа, правая рука Петра Первого, прозванного Великим, впал в немилость у Петра Второго, не прозванного никак ввиду его незначительности в историческом процессе. Так и я, свободно передвигавшаяся по Москве, России и миру, оказалась сосланной новой властью – болезнью COVID-19. Он тоже незначителен – размером, но он захватил власть, лютует, пытается скосить человечество, чтоб от него осталась только одна картина: «Апофеоз войны» Верещагина.

Политики, те, кто был властью еще недавно, бегут вслед за вирусом, и хоть накопили они полно всякого оружия – и танки, и пулеметы, и бомбы, которые тоже могли бы уничтожить человечество в одночасье, – но весь этот арсенал превратился в громоздкий металлолом, потому что оружия против вируса нет ни у кого. Его спешно изобретают, но говорят, что надо подождать год, а то и больше. А на это время, раз по всем просторам и теснинам гуляет вирус, надо сослать людей в их дома или квартиры и держать там взаперти, пока медики, вирусологи, эпидемиологи не изобретут то единственное оружие, которое спасет человечество. А политики? А кто это такие, на что они сдались? Они любят произносить речи, грозить, штрафовать, приказывать, фотографироваться на саммитах, посылать куда-то свои войска, но пришла армия COVID-19 и сказала: «Мы здесь власть».

Момент выбран был неслучайный. Такой зимы, как 2019/2020, на моей памяти в Москве и окрестностях не было. В январе, когда я приезжала на дачу, еще свободно, не в ссылку, на уикенд, на каникулы, жасмин, растущий возле открытой террасы, выпустил зеленые листики и начал формировать бутоны. Через неделю их прибило морозом – как сапогом наступили, одномоментно, а потом снова – плюс, апрельская погода, тут и гортензии стали раскрывать свои заготовленные на весну почки, и, дождавшись, пока раскроют, сапог мороза прибил и их. И вот сегодня, во второй половине апреля, вместо зеленых ростков – черные траурные комочки. И апрель ничем не отличается от прошедших зимних месяцев. Вот плюс четырнадцать, цветут крокусы и пролески, а завтра минус шесть, и нежные цветочки становятся как бы стеклянными, жизненные силы покинули их в борьбе за выживание. Началось это все летом 2019 года, точнее лета, того, что под ним подразумевается – если не жара, то тепло или хотя бы не в той же куртке, которую носишь осенью и зимой, – не было вовсе. С июля 2019 по апрель 2020-го застыло одно и то же никакое время года.

Погода была поставлена на паузу гораздо раньше, чем политики спохватились и, произнеся пафосные речи с рефреном «Это война», рассовали всех по домам на карантин. Карантин – это на самом деле, а риторика давно уже избегает прямых наименований, потому на привычном уже политкорректном языке это называется «самоизоляция». «Само-» – не значит, что изолируешься сам, по доброй воле. Люди же несознательны и между угрозой жизни, когда спасение в том, чтобы поставить жизнь на паузу, и продолжением жизни выбирают последнее. Угроза, от которой нужно прятаться, в недавней и кое-где длящейся истории выглядела иначе: летят снаряды, бомбы, пули, сверкают штыки – скорее в убежище, если не удалось бежать куда-нибудь в мирную жизнь. И мирную эту жизнь успели изрядно разбавить принесенным на подошвах несчастьем и едва сдерживаемой эпидемией озлобления. Угрозой стал террор. А пандемия, зомби-апокалипсис – это же кино, фантазии, не реальность вовсе. Вирус невидим. Он не живой и не мертвый, вернее, легко переходит из состояния мертвеца в атакующего воина. Это тот самый зомби и есть. Но можно же ходить пустынными тропами, куда не добираются воины, поскольку поселились не в пейзажах, а в человеке и бороздят его, бурят скважины, закупоривают ходы, как сам человек поселился на земле и стал добывать из нее нефть, заливать асфальтом и бетоном – хозяин! А COVID-19 объявил себя хозяином человека. Теперь – кто кого. Война.

Прямо сейчас, в долгожданном прежде апреле, ветер, который гонял, как ошпаренный, то в одну сторону, то в другую, пригнал снег. Потому я и копия «Меншикова в Березове», что тоже в шубе, в изоляции, в избе, хоть эта изба и отличается от той прогрессом цивилизации, гордостью человечества. Бойлер, стиральная машина, холодильник, интернет. Электричество, само собой – основа цивилизации. Не дай бог с ним что случится – цивилизация тут же и кончится, вместе с виртуальным миром, в который все постепенно переселялись, а тут из-за вирусной изоляции произошла сингулярность. Только виртуальная жизнь теперь и есть, от прежней остались некоторые клочки: еда, сон, короткие перебежки, для каждой из которых нужно обоснование: в ближайший магазин, в аптеку, выгулять собаку, у кого есть, или взять напрокат у соседа. А так – по дому, кто-то, как я, еще и по саду, подобно ветру, снующему то туда, то сюда. Я решила пережидать карантин на даче, поскольку быть запертой в московской квартире еще хуже. Как пишут некоторые, «лучшим местом в моей квартире стал балкон». У кого-то и балкона нет.

В изоляции все придумывают себе развлечения. Одно из них – созданная в «Фейсбуке» группа «Изоизоляция». Берется какая-нибудь картина и делается ее аналог из подручных средств – кто наряжается в вермееровскую «Девушку с жемчужной сережкой», кто изображает героя картины Густава Курбе «Отчаявшийся», и Пиросмани есть, и Доре, и Да Винчи, и даже Пикассо – кому-то удалось сделать свое лицо кубистическим. Да чуть не вся мировая живопись уже там оприходована. И люди удивляются, пишут: «Никогда ни у одной моей записи в «Фейсбуке» не было такого количества лайков, как тут, когда я стал картиной».

Да, живопись пережила новое рождение, долгие