Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г. - Владимир Брюханов

Еще до арестов Бейдемана, Заичневского и Аргиропуло, с самого конца июня 1861 года, в Петербурге и еще кое-где действительно стали появляться отпечатанные за границей или иным путем политические прокламации крайнего направления.

В наиболее известной из них, «К молодому поколению», заявлялось: «Неудача 1848 года, если что-нибудь и доказывает, так доказывает только одно — неудачу попытки для Европы, но не говорит ничего против невозможности других порядков в России. /…/

Мы — народ запоздалый, и в этом наше спасение. Мы должны благословить судьбу, что не жили жизнью Европы. Ее несчастья, ее безвыходное положение — урок для нас. Мы не хотим ее пролетариата, ее аристократизма, ее государственного начала и ее императорской власти. /…/

Если для осуществления наших стремлений — для раздела земли между народом пришлось бы вырезать 100 тысяч помещиков, мы не испугались бы и этого. И это вовсе не так ужасно».[393]

Автором этой прокламации был литератор Н.В. Шелгунов, а лицом, пострадавшим за ее выпуск (до архивных изысканий ХХ века его считали и автором), оказался поэт М.И. Михайлов, отпечатавший прокламацию летом 1861 в Лондоне. Оба — Шелгунов и Михайлов — относились к числу ближайших сотрудников Чернышевского; создание «К молодому поколению» и распространение этой прокламации были, как упоминалось, частью намеченного Чернышевским агитационного плана.

Судьба Михайлова сложилась затем трагически. Началось с того, что в сентябре 1861 года был арестован В.Д. Костомаров со своей типографией под Москвой — по-видимому, по доносу его брата или кого-то еще из близких. Поскольку у Костомарова имелся экземпляр «К молодому поколению», то Шелгунов с Михайловым поспешили срочно распространить имевшийся у них тираж (порядка шестисот экземпляров). На этой акции и засыпался Михайлов; в декабре 1861 ему дали шесть лет каторги.

Вслед за Михайловым в Сибирь выехали Шелгунов с женой и маленьким сыном — в надежде организовать Михайлову побег. Из этой миссии ничего не вышло — в частности потому, что намерения четы Шелгуновых и их связь с Михайловым сразу же обнаружились местными властями: дело было в том, что сынишка Шелгуновых как две капли воды походил на… Михайлова!

Михайлов, застрявший в Сибири, покончил самоубийством в 1865 году.

Интереснейшие подробности сопровождали историю и других прокламаций.

До сих пор, в частности, не установлены ни авторы, ни типография, в которой печаталась серия выпусков прокламаций «Великоруса», призывавших к введению конституции. Всего было выпущено три номера «Великорусса»: первые экземпляры выпусков публично обнаруживались соответственно 30 июня, 7 сентября и последний — 20 октября 1861 года. Арест и ссылка уличенного в их распространении отставного офицера В.А. Обручева, никого не выдавшего на следствии, свидетельствуют о причастности к этому делу высшего руководства русской армии.

Несмотря на крутую опалу, Владимир Обручев спустя годы стал весьма влиятельным генералом, а тесно связанный с ним упомянутый выше его двоюродный брат Н.Н. Обручев и вовсе неуклонно повышался по служебной линии — вплоть до возглавления в 1881–1898 годы российского Генерального штаба.

Распространение же листовок «Великоруса» прекратилось не с арестом В.А. Обручева 4 октября 1861 года, и даже не с возвращением Н.Н. Обручева из-за границы 30 октября, а чуть позднее — после утверждения Д.А. Милютина 8 ноября 1861 в должности военного министра; это, как можно предположить, и оказалось выполнением программы-минимума данной группы заговорщиков.

Их цели и задачи были более или менее ясны: все они тяжелейшим образом пережили неудачи Восточной войны 1853–1856 годов, и их руководящей идеей была модернизация российской армии. Царь же, целиком погрузившись в проблему подготовки Реформы 19 февраля, не уделял этой проблеме должного внимания.

Вскоре все это переменилось — и Чернышевский лишился поддержки этой самой влиятельной части своих союзников.

Заичневский же, сидевший в Тверской части, стал немногим позже, как считается, автором знаменитой, самой кровожадной в истории России прокламации «Молодая Россия», намного переплюнувшей «К молодому поколению»: «Выход из /…/ гнетущего, страшного положения, губящего современного человека /…/, — один: революция, революция кровавая и неумолимая /…/.

Мы не страшимся ее, хотя и знаем, что прольется река крови, погибнут, может быть, и невинные жертвы /…/; мы готовы жертвовать лично своими головами, только пришла бы скорее она, давно желанная. /…/

Императорская партия, думаете вы остановить /…/ революцию, думаете запугать революционную партию, или до сих пор вы не поняли, что все эти ссылки, аресты, расстреливания, засечения насмерть мужиков ведут к собственному же вашему вреду, усиливают ненависть к вам и заставляют теснее и теснее смыкаться революционную партию; что за всякого члена, выхваченного вами из ее среды, ответите вы своими головами?!

Больше же ссылок, больше казней! Раздражайте, усиливайте негодование общественного мнения, заставляйте революционную партию опасаться каждую минуту за свою жизнь; но только помните, что всем этим ускорите революцию, и что чем сильнее гнет теперь, тем беспощаднее будет месть. /…/

Мы будем последовательнее великих террористов 1792 г. Мы не испугаемся, если увидим, что для ниспровержения современного порядка придется пролить втрое больше крови, чем пролито якобинцами в 1790-х годах. /…/ мы издадим один крик: к топору! И тогда бей императорскую партию, не жалея, как не жалеет она нас теперь, бей на площадях, если эта подлая сволочь осмелится выйти на них, бей в домах, бей в тесных переулках, бей на широких улицах столиц, бей по деревням и селам. Помни, что кто тогда будет не с нами, тот будет против; кто против — наш враг, а врагов следует истреблять всеми способами.

Да здравствует социальная и демократическая республика русская!»[394]

«Молодая Россия» сыграла для революционеров крайне негативную роль: ее распространение (к которому Заичневский не мог, разумеется, иметь непосредственного практического отношения) в мае 1862 в Петербурге совпало с началом грандиозных пожаров, охвативших в то необычайно сухое лето большую часть европейской территории России. Подобные бедствия периодически случаются почти по всему миру, и Россия и раньше, и теперь не относится к числу исключений по этой части. К чести россиян, изредка впадавших по разным поводам в массовый политический психоз, почти никогда такое стихийное бедствие не приписывалось чьим-то злонамеренным умыслам. Почти, но не всегда: как раз в 1862 году и приключилось такое исключение: уж очень здорово кровавые призывы Заичневского совпали с дружным размахом пожаров в столице — сгорело даже здание Министерства внутренних дел!

Зловещее пророчество — из искры возгорится пламя![395] — начинало, казалось бы, сбываться, причем самым буквальным образом!

Общественность ужаснулась, наглядно представив себе реализацию революционных лозунгов, и отвернулась от Чернышевского и его последователей, которые как раз тогда и намеревались перейти к активным действиям, наметив собственное решительное наступление на предстоявшее в августе 1862 года празднование Тысячелетия России. Ничего из этого не вышло: при полном сочувствии общества самые заметные подстрекатели, включая Чернышевского, летом были арестованы.

Народ же и вовсе хватал на улицах молодых людей в студенческой форме, жестоко избивал и сдавал властям. Полиция и суды низжих инстанций тоже были рады стараться. Но почти все судебные приговоры мнимым поджигателям не были приведены в исполнение: высшие царские администраторы, включая столичного генерал-губернатора князя А.А. Суворова, сохранили хладнокровие и здравый смысл. На этом «революционная ситуация» в России исчерпалась — только Польшу и Литву в течение последующих почти двух лет терзала настоящая гражданская война.

Личная судьба Чернышевского сложилась затем почти так же трагически, как у Бейдемана. Сначала почти два года в том же Алексеевском равелине Петропавловской крепости, хотя и не в столь зверских условиях: там Чернышевский смог даже написать свой знаменитый роман «Что делать?», немедленно легально опубликованный. Но потом — почти двадцать лет в Сибири. Роковую роль в его судьбе сыграл арестованный, как упоминалось, в сентябре 1861 В.Д. Костомаров.

После продолжительного следствия (Костомаров долго торговался, кого он выдаст и на каких условиях) последний был сослан солдатом на Кавказ. По дороге в Москве весной 1863 года он написал и передал в III Отделение заявление о том, что берется разоблачить Чернышевского. Мотивом Костомарова было как будто бы то, что на одной из очных ставок Чернышевский его оскорбил. Но гораздо интереснее время и место подачи кляузы: то ли на Костомарова повлиял долгий путь в несладкое будущее, то ли для успеха этого дела было необходимо выбраться из-под власти петербургского генерал-губернатора — только покинув подведомственную последнему территорию Костомаров смог перешагнуть через головы подчиненных Суворову следователей. Костомарова немедленно вернули в столицу, и теперь он получил возможность написать подробное толкование всех текстов Чернышевского.