В погоне за счастьем - Дуглас Кеннеди

Эрик был заодно с приятелем.

Нэт абсолютно прав, — сказал он, когда я позвонила ему на работу рассказать о предложении Хантера. — Ты не будешь связана никакими обязательствами. У тебя хороший шанс самостоятельно распорядиться своей жизнью, избежать всех этих буржуазных ловушек…

Буржуазных ловушек? — усмехнулась я. — Можно вывести мальчишку из партии, но нельзя вывести партию из…

Он резко оборвал меня:

Это не смешно. Тем более что никогда не знаешь, кто еще тебя слушает.

Мне стало не по себе.

Эрик, прости. Я сморозила глупость.

Поговорим потом, — сказал он.

Мы встретились тем же вечером в пивном баре «Максорлиз».

Эрик сидел в дальнем углу, и перед ним стояла кружка темного эля. Я вручила ему большой квадратный сверток.

Что это? — спросил он.

Меа culpa[22] за неосторожные высказывания по телефону.

Он надорвал коричневую упаковочную бумагу. Лицо его просияло, когда он увидел пластинку с записью «Missa Solemnis»[23] Бетховена в исполнении оркестра под управлением Тосканини.

Пожалуй, стоит почаще вдохновлять тебя на раскаяние, — сказал он. И, перегнувшись через столик, поцеловал меня в щеку: — Спасибо.

Я была крайне неосмотрительна.

А я, возможно, становлюсь параноиком. Но, — он понизил голос, — у некоторых моих бывших… мм… друзей, еще из той эры, в последнее время неприятности.

Какого рода? — прошептала я в ответ.

Вопросы от работодателей — особенно если работаешь в индустрии развлечений — о прошлых политических взглядах. И ходят слухи, что федералы начинают присматриваться к тем, кто однажды был членом той маленькой забавной партии, в которой я когда-то состоял.

Но ты ведь вышел оттуда — кажется, еще в сороковом?

В сорок первом.

Прошло пять лет. Это уже какая-то древняя история. Какое кому дело до того, что однажды ты был попутчиком. Взять хотя бы Джона Дос Пассоса[24]. Разве он не был видным деятелем этой партии в тридцатые годы?

Да, но теперь он правее всех правых.

Вот и я о том же: ведь не будут же теперь Гувер и его ребята обвинять Дос Пассоса в том, что когда-то он был…

Ниспровергателем, — поспешил вставить Эрик, пока я не успела произнести слово «коммунист».

Да, ниспровергателем. Я так считаю: не важно, что ты когда-то был членом этого клуба, поскольку сейчас ты не имеешь к нему никакого отношения. Если, скажем, атеист становится христиан ном, его что, так всегда и будут называть «бывшим атеистом», или все-таки человеком, который наконец прозрел?

Думаю, последнее.

Вот именно. Так что не стоит беспокоиться. Ты прозрел, «добропорядочный американец». Ты вне подозрений.

Надеюсь, что ты права.

Но я обещаю, что больше не буду так шутить по телефону.

Ты действительно собираешься работать у Нэта?

Боюсь, что да. Разумеется, я знаю все логические причины, которым мне следует отказаться. Но я трусиха. Мне необходи знать, какого числа у меня будет следующая зарплата. И к тому же я верю в знаки судьбы…

Что ты имеешь в виду?

Вот тогда я рассказала ему про открытку, которую получила сегодня утром от Джека.

И это все, что он сказал: «Прости»? — удивился Эрик.

Да, коротко и не слишком вежливо.

Неудивительно, что ты рвешься на работу.

Я бы в любом случае приняла предложение Нэта.

Но прощальный привет от Дон Жуана ускорил дело?

Пожалуйста, не называй его Дон Жуаном.

Извини. Я просто зол на него из-за тебя.

Как я тебе уже сказала, я полностью излечилась.

Так ты сказала.

Эрик, я выбросила его открытку.

И через два часа приняла предложение Нэта.

Когда одна дверь закрывается, другая открывается.

Это что, первая строчка твоего нового рассказа?

Иди ты к черту, — с улыбкой произнесла я.

Принесли пиво. Эрик поднял свою кружку:

За нового помощника литературного редактора журнала «Субботним вечером/Воскресным утром». Только, пожалуйста, продолжай писать.

Обещаю.

Прошло полгода, и снежным декабрьским днем накануне Рож-дества мне вдруг вспомнился этот разговор. Я сидела в своей каморке на двадцать третьем этаже Рокфеллеровского центра, где располагалась редакция журнала Суббота/Воскресенье». Из тусклого оконца открывался живописный вид на задний двор. На моем столе высилась гора рукописей, присланных авторами по собственной инициативе. В тот день я, как обычно, прочитала десять рассказов — и ни один из них даже с натяжкой не годился для публикации. Как обычно, я написала рецензию на каждый рассказ. Как обычно, приложила к каждой рукописи стандартное письмо с отказом. Как обычно, я горевала о том, что сама за это время не написала ни строчки.

Работа оказалась куда более трудоемкой, нежели я ожидала. И к тому же она не имела ничего общего с редактированием. Мне (вмеесте с двумя другими помощницами Нэта) приходилось разбираться с тремя сотнями рукописей неизвестных авторов, что приходили в редакцию журнала ежемесячно. Издательский совет с гордостью заявлял о том, что каждая присланная рукопись «изучается с должным вниманием», но уже через пару месяцев мне стало совершенно ясно, что, по большому счету, моя работа заключается в том, чтобы говорить «нет». Время от времени мне попадались рассказы, в которых угадывался перспективный автор и даже талант. Но у меня не было права принимать его к публикации. Все, что я могла, это «отправить рукопись наверх», Нэту Хантеру, с восторженной рекомендацией — хотя и знала, что шансы на публикацию ничтожны. Потому что только четыре из пятидесяти двух номеров журнала были отведены под рассказы неизвестных писателей. Остальные сорок восемь недель на его страницах публиковались сплошь знаменитости, и «Суббота/Воскресенье» гордился тем, что еженедельно предлагал своим читателям произведения самых попульрных писателей того времени: Хемингуэя, О'Хары, Стейнбека, Сомерсета Моэма, Ивлина Во, Перл Бак. Список имен был внушительный, и я лишний раз убеждалась в том, как несказанно мне повезло оказаться в числе четырех счастливчиков, которых вытащили из тьмы безвестности, удостоив публикации в одном из номеров 1946 года.

Как и планировалось, «Увольнение на берег» появилось в сентябрьском номере журнала. Несколько моих коллег по редакции поздравили меня с этим событием. Издатель из «Харпер энд Бразерс» прислал милую открытку, в которой написал, что, когда у меня наберется книга рассказов, он с удовольствием рассмотрит ее для публикации. Позвонили из кинокомпании «ПКО», осторожно расспросив об авторских правах на рассказ, но потом прислали письмо, объяснив, что «романы военного времени уже неактуальны». Как и обещала, я отправила экземпляр журнала Рут в Мэн и нее восторженную открытку («Ты действительно хороший писатель… и этот читатель ждет новых рассказов.»). Эрик растратил почти всю недельную зарплату на праздничный обед в ресторане «21». А Нэт Хантер отметился приглашением на ланч! «Лонгшам».