Междуречье - Гарри Тертлдав
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, я знаю это, — ответил Энгибил. — И мне это не нравится. Беспокоит медь. Руда меньше. А вот то, что я не получил должного, меня раздражает. — Бог насупился.
Шарур быстро взглянул на отца. Лицо Эрешгуна не выражало ничего, как обычно бывало во время торга с другим торговцем. Шарур изо всех сил старался сохранить такое же бесстрастное выражение. Но внутри просыпался гнев. Бога не заботило то, что способствовало процветанию города. Бог заботился только о том, что ему нравилось. Неудивительно, что Кимаш отправил к нему куртизанку.
— Могучий бог, мне кажется, я знаю, почему Алашкуррут не хочет вести с нами переговоры, — Шарур сделал длинную паузу. — Я знаю, почему боги Алашкуррута не позволяют своим людям вести с нами дела.
— Говори! Я хочу знать, почему так случилось.
— Великий бог, выслушай меня. — И Шарур рассказал все, что узнал от Кессиса и Митас. Он закончил: — Великий бог, если эта вещь лежит на твоем алтаре или в твоей сокровищнице, мы можем вернуть ее. — Он изо всех сил старался не думать о том, что хочет уничтожить эту вещь.
В совершенных чертах Энгибила проступило озадаченное выражение.
— Я не помню, чтобы я видел такую вещь.
— Ты уверен, великий бог? — с замиранием сердца спросил Шарур. Только взглянув на встревоженные лица отца и брата, он осознал, что бог может посчитать его слова кощунством. Кто, кроме богохульника, может усомниться в словах бога?
Но к его счастью, Энгибил не обратил внимания на возможное оскорбление; его больше заинтересовала загадка.
— Я не заметил, чтобы среди приношений затесалась вещь, обладающая большой силой. Не было такой вещи. Ни в одном приношении от жителей моего города не было скрытой силы. Их разумы мне открыты, я бы знал.
— Великий бог, ты мог не обратить внимания на эту вещь, ведь ты не искал специально? — спросил Шарур, пропустив мимо ушей небрежное заявление бога о том, что ему ведомы все помыслы жителей Гибила. — Человек, который продал эту вещь, понятия не имел, что он продает.
— Человек! — презрительно воскликнул Энгибил. — Что он может знать? Человек рядом с богом — комар, пытающийся сосать кровь времени.
— Но я ведь говорю не о творении людских рук, — напомнил Шарур богу. Энгибил, конечно, был прав, но благодаря письменности люди обрели такую же надежную и долгую память, как у богов. Но Шарур не стал поправлять бога. Вместо этого он продолжал: — Эту вещь сотворили боги. Разве не могли боги гор спрятать свою силу так, что она сокрыта и от людей, и от богов?
Энгибил нахмурился, но не потому, что его разгневали слова Шарура, а потому, что человеку пришло в голову такое, о чем он сам не помыслил. Энгибил был невероятно силен. Энгибил знал очень многое. И все же… В голове Шарура мелькнула поистине кощунственная мысль о том, что бог не всемогущ, по крайней мере не всеведущ, мелькнула и тут же вылетела, словно птичка из клетки.
— Это возможно… — задумчиво промолвил Энгибил. — Я не настолько тщательно присматривался к дарам, которые несли люди… Я не искал специально сосуд силы. Зачем мне это делать без необходимости? Однако теперь я вижу такую необходимость. Теперь я внимательно пересмотрю все дары за последний год. Вы пойдете со мной, хотя вы всего лишь люди, — решил бог. — Идемте!
Он поднялся с трона и положил одну руку на плечо Шарура, другую — на плечо Тупшарру, третью — на плечо Эрешгуна. Он — бог: если ему понадобилась лишняя рука, она у него была. Шарур ощутил прикосновение не живой плоти, а теплого металла. Глаза Энгибила сверкнули. Шарур зажмурился, словно взглянул на солнце, пару мгновений он вообще ничего не видел из-за мощного сияния, исходившего из глаз бога.
Когда зрение прояснилось, он понял, что они вместе с богом уже не в зале для приемов, а стоят в кладовой, мало чем отличавшейся от кладовых во дворце Кимаша. Но они оказались в кладовой не одни. Там уже находился один из жрецов, и при нем куртизанка, далеко не такая роскошная, как ты, с которой забавлялся Энгибил. Пара как раз собиралась возлечь на ложе. Оба пискнули в смятении.
Энгибил расхохотался.
— Пошли вон! — прогремел он. — Поищите другое место.
Жрец и куртизанка исчезли. Шарур бы тоже предпочел сбежать. Потолок в кладовой был еще выше, чем в зале для приемов. Тем не менее, высоченный Энгибил предпочел стать меньше ростом, хотя и таким он внушал благоговейный трепет.
Но благоговение — благоговением, а первое, о чем подумал Шарур — к счастью, бог не обратил внимания на эту его мысль, — «Какая куча хлама!» Наверное, это не совсем соответствовало истине. Многие вещи здесь были изготовлены из золота, серебра и драгоценных камней. Они блестели и переливались в сиянии, исходящем от бога. Лугалы Гибила и энси до них отдали богу все лучшее из того, что у них было.
При этом они неукоснительно придерживались правила: только редкие вещи, только красивые вещи, только странные вещи. Красивые вещи были действительно красивыми. Редкие —редкими. Шарур вытаращил глаза, глядя на ожерелье из огромных мерцающих жемчужин. Караваны в далекий Ларавангал иногда привозили с востока вместе с оловом, которое превращало медь в бронзу, одну или две жемчужины, отдав за них много изделий из металла. Но жемчужин такого размера Шарур не только не видел, но и представить себе не мог.
Ну а странные вещи были... странными. Шарур не понимал, зачем какой-то лугал решил подарить Энгибилу неряшливую глиняную тарелку, на которой с пугающей реалистичностью был изображен большой паук. И плетеная собака на задних лапах, готовая к соитию, могла показаться забавной лишь в первый раз, а потом-то что на нее смотреть?
— Ну и где эта ваша штука, — пророкотал Энгибил, — в которую боги Алашкуррута влили свою силу? Тут же столько сокровищ, что не разберешься! На что оно похоже?
— Великий бог, я не знаю, — ответил Шарур, с ужасом
