Экспедиция в Лунные Горы - Марк Ходдер

Они так и не смогли обнаружить настоящую цель Каудиньи.

И вот настал решительный момент.

Он изгибает маленький узелок сознания, не слившийся с Единением, и запускает его обратно, в физическую структуру собственного мозга.

Он находит главную артерию и закупоривает ее.

Кровоизлияние в мозг закупоривает его в одно мгновение. Распадающееся сознание посылает неумолимую взрывную волну по всему алмазу.

Камень трескается и раскалывается на семь обломков.

Единение взрывается.

Миллионы нагов падают мертвыми.

Храм наполняется треском раскалывавшегося камня, похожего на выстрелы из винтовки. Осколки летят с пьедестала на пол, их грани сверкают как звезды.

Выстрелы и звезды.

Выстрелы и звезды.

Выстрелы и звезды.

Сэр Ричард Фрэнсис Бёртон открыл глаза.

Ночь.

Небо полно звезд.

Над пустыней звучали выстрелы. Винтовочные выстрелы.

Закричал человек.

Заревел верблюд.

Злые голоса на одном из языков Аравийского полуострова.

Веки налились тяжестью и упали, он опять открыл их и увидел рассвет.

В поле зрения появилась фигура и уставилась на него, сверху вниз. Ветер развевал одежду человека — женщины, решил Бёртон, судя по изгибу бедра, в которое она уперла приклад винтовки.

— Нет, — пробормотала она по-английски низким и теплым, но пораженным голосом — Не может быть. Только не ты.

Он попытался заговорить, но язык не желал двигаться. Кожа горела, но внутренности смерзлись как лед. Он не чувствовал ничего, кроме боли.

Женщина плавно соскользнула с дюны, встала на колени и положила винтовку рядом с ним. Ее лицо, скрытое куфьей, осталось в тени — силуэт на фоне темно-оранжевого неба. Она сняла с пояса фляжку, открутила крышку, и тонкая струйка воды потекла на его губы, просочилась в рот, прошла сквозь зубы и язык. Ему стало так хорошо, что он потерял сознание от чувства освобождения.

В себя он пришел уже в тенте. Сквозь крышу бил солнечный свет. Сестра Рагхавендра с улыбкой глядела на него сверху.

— Лежите спокойно, сэр Ричард, — сказала она. — Мне надо еще раз смазать вашу кожу.

— Садхви, дайте ему теплой воды с медом, пожалуйста.

Мелодичный голос, он уже слышал его. Невероятно знакомый.

Он попытался взглянуть, но не смог повернуть головы — внезапная острая боль.

Сестра Радхавендра напоила его сладкой жидкостью.

— Мы спасены, — сказала она.

Он опять потерял сознание, и на этот раз оно вернулось вместе с позвякиванием колокольчиков верблюдов и хлопаньем полога тента под действием самума — сильного и горячего ветра пустыни.

Он полусидел, опираясь на мягкие подушки. Слева от него сидела сестра Рагхавендра, справа — Алджернон Суинбёрн. У ног стояла обладательница глубокого женского голоса, ее лицо по-прежнему скрывал арабской головной убор.

Высокая женщина, стройная, но соблазнительная, она излучала уверенность и силу. Из-под шарфа сверкали большие ясные глаза, искрометно синие.

Она протянула руку, откинула полог тента, приятно улыбнулась и сказала:

— Неужели ты compos mentis?[18] Ты вещал о рептилиях, храмах и алмазах.

Он проверил голос.

— Я думаю... — Работает, пусть и с трудом. — Я думаю, что рассудок в порядке, хотя тело сожжено до костей. Привет, Изабель.

— Привет, Дик.

Изабель Арунделл, его бывшая невеста, ныне носила длинную белую рубашку из хлопка, белые штаны и абба — темно-зеленый арабский плащ с короткими рукавами, вытканный из самой тонкой шести. На многоцветном кушаке, опоясывавшем ее тонкую талию, висели сабля, кинжал и кремниевый пистолет. Сняв их, она опустилась на подушку, поджав ноги в сторону.

— Мне казалось, — проскрежетал Бёртон, — что ты в Дамаске, вместе с Джейн Дигби.

Садхви протянула ему фляжку. Он едва отпил, зная по опыту, что большие глотки вызовут мучительные спазмы в животе.

— Наши пути разошлись, — ответила Изабель. — Я обнаружила, что ей не хватает моральных принципов.

— Клянусь шляпой, Ричард! — пропищал Суинбёрн. — Чудесное вмешательство! Мисс Арунделл предводительствует бандой амазонок. Они прискакали спасать нас на самых чудесных лошадях, каких я только видел, и устроили Последователям Раммана настоящую порку!

Бёртон взглянул на своего помощника, потом вопросительно посмотрел на Изабель.

Она опять улыбнулась и сказала:

— Кажется я приобрела привычку собирать женщин, страдающих в руках своих мужей. Я открыла для них приют в Дамаске, и мужчины начали мне ставить палки в колеса. Скоро оставаться там стало совершенно невозможно, так что мои подруги и я ушли из города и стали жить как бедуины. Мы поехали на юг, через Сирию, собирая по дороге женщин, и таким образом оказались на Аравийском полуострове. Надо было на что-то жить, и мы начали нападать на бандитов, которые грабят караваны.

— Экстраординарно! — прохрипел Бёртон. — Сколько вас?

— Немного больше двухсот.

— Великие небеса!

— Мы увидели столб дыма, решили исследовать, и нашли твой разбитый корабль. А в нем множество запасов. Не беспокойся — мы забрали все. Потом мы последовали за тобой по следу и наткнулись на бандитов.

— Эти женщины вооружены до зубов, — с восторгом воскликнул Суинбёрн. — И они почитают мисс Арунделл как богиню! Угадай, как они называют ее!

— Пожалуйста, Алджернон, — запротестовала Изабель.

— И как? — спросил Бёртон.

— Аль-Манат!

ВТОРАЯ ЧАСТЬ

РИСКОВАННОЕ САФАРИ

Мы не найдем любви дорогу, и не забыть нам «Я» свое,

Когда печаль снедает сердце, и мы идем в небытие.

[...]

Ведь тайны, что скрывают боги, не в силах разум угадать,

С загадок Родов, Жизни, Смерти, вуаль Исиды не сорвать.

Под вечным Завтра дни проходят, и наше Есть всегда Потом,

Пока нам ночь не смежит очи. Да, мы умрем, но что ПОТОМ?

И Ткач работает усердно, уток — несчастный Человек.

Но есть ли цель у сей работы? Ведь темен и узор и век.

[...]

О, Человек, не плачь от горя; но каждым часом насладись.

Пусть хладна пропасть пред тобою — пляши, играй, мечтай, трудись.

ШЕСТАЯ ГЛАВА

ЭКСПЕДИЦИЯ НАЧИНАЕТСЯ

Ученому требуется только сказать, на что смотреть и как лучше всего увидеть, после чего, неизбежно, вещь будет найдена. Так произошло, например, в самом начале евгеники. Самые смутные намеки перешли от сумасшедшего к пьянице, от пьяницы к инженеру, от инженера к натуралисту, и от натуралиста к мистеру Фрэнсису Гальтону. Очень сомнительно, что семена, посеянные в мозгу мистера Гальтона, хоть чем-то походили на первоначальные — мы все знаем, как портится информации при передаче от человека к человеку — и, тем не менее, в его великолепном, хотя и порочном разуме они расцвели, и он ослепил нас их нестерпимым светом. Мистер Чарльз Дарвин, в особенности, пришел в такой восторг, что, к сожалению, забыл о любых этических и моральных границах. В какой-то мере такое случается со всеми нами, немногочисленной кастой ученых. Я, безусловно, стыжусь некоторых своих действий, совершенных под влиянием чрезмерно пылкой волны творчества, иногда обрушивающейся на нас. И я тоже чувствую себя ответственной за темный поворот, произошедший с евгениками вскоре после того, как евгеника превратилась в серьезную науку: именно я, под руководством мистера Гальтона, объединила его мозг с мозгом мистера Дарвина, используя технику, которую я открыла и которая на много десятков лет опередила нынешнее время. В результате этой операции возникло то, что сейчас я считаю чудовищем, но тогда Дарвин/Гальтон поработил меня и, в основном против моего желания, я вела евгеников по их ужасному пути. О, если бы я могла вернуться назад и все изменить! Только смерть Дарвина/Гальтона освободила меня, вернула мне волю, но, вместе с тем, я и сейчас страдаю от той подлости, свидетельницей которой была; я вижу невероятную скорость, с которой развивается эта кошмарная техника; я вижу, насколько далеко ушла евгеника от первоначальной концепции управляемой эволюции и как ужасно она исказила жизнь. Возможно, как утверждают многие, мистер Дарвин действительно убил Бога. Существование евгеники, боюсь, заставляет меня предположить, что он, в то же самое время, не сумел уничтожить дьявола.