Камень. Книга 10 - Станислав Николаевич Минин

— А если без лирических отступлений? — настаивал я. — Моя помощь требуется?

— Короче, — выдохнул он, — до меня сегодня утром дошла информация, что из моей берлинской резидентуры вовсю течет… А тут еще мой лучший агент в Европе мне прямо в театре подбрасывает в карман записку с требованием срочной встречи. Очень это требование, если смотреть под определенным углом, смахивает на хорошо организованную провокацию. Или действительно у нее… у него есть ценная информация. Вот я и возбудился…

— Ясно, — кивнул я и задумался.

А что, собственно, теряет Нарышкин? Лишний раз убедиться в благонадежности агента тоже не будет лишним. А попробовать стоит, особенно в условиях, приближенных к боевым…

— Алексей Петрович, — я говорил как можно серьезней, — можно избежать сомнений хотя бы в отношении того агента, который так неосторожно сунул вам в карман сообщение. Вы мне верите?

— А кому мне верить, если не будущему императору? — покривился он. — Что предлагаешь?

— Можно найти вашего агента и аккуратно его изъять для допроса. Понятно, захват будет производиться не в театре. Предупреждаю сразу, в операции будут задействованы Белобородов с Кузьминым.

Генерал долго не думал:

— Валяй, — хмыкнул он. — Семь бед — один ответ. А что касается твоих ближников, я уже успел убедиться в их высочайших кондициях. От меня что требуется?

— Представить, что ваш агент стоит прямо здесь, — я указал на место рядом с Нарышкиным.

— Не понял?! — нахмурился он.

— Повторяю, надо просто как можно реалистичней представить, что ваш агент стоит прямо перед вами. Вот здесь. Задача понятна?

— Совсем не понятна, но сделаю… — буркнул генерал. — И если это важно, то агент — женщина.

— Учтем. И будет лучше, если вы все-таки закроете глаза.

Наблюдать, как Нарышкин, закрывший глаза, играет желваками и надувает щеки, у меня никакого желания не было, поэтому я тоже зажмурился и попытался без отвлекающих факторов уловить эманации фантома, проецируемого генералом. Получилось у меня это раза с пятого, что, помимо легкой тошноты, вызвало приступ профессиональной гордости. Вторым поводом для положительных эмоций было то, что облик уже покинул театр и направлялся в сторону набережной. Открыв глаза, я похлопал Нарышкина по плечу:

— Получилось, Алексей Петрович.

После чего достал телефон и набрал Кузьмина:

— Треба поработать и тебе, и Прохору.

— Всегда готов, царевич, — услышал я в ответ.

— Можешь отследить ведомый мной облик? Если возникнут сложности с отслеживанием, ничего страшного — подключишься в завершающей стадии.

— Не мороси, царевич, приложу все свои скромные силы…

Следующую минуту я слушал в динамике кряхтение колдуна, пока наконец не раздался полный оптимизма возглас:

— Царевич, твою налево! Запеленговал облик и держу!

— Вижу.

— Мои действия?

— Очень нежное изъятие, незаметное для окружающих, и аккуратная доставка на нашу любимую посудину.

— Сделаем в лучшем виде. Чей клиент?

— Генерала. И это не клиент, а клиентка. Держи генерала в курсе.

— Понял. Тебе отчитываться об успешном выполнении задания требуется?

— Не требуется. Отчет только о неудачном. Но у тебя же таких не бывает?

— Иди к черту, царевич! Конец связи.

Убрав трубку в карман, я посмотрел на Нарышкина:

— Кузьмин заряжен, они с Белобородовым сделают все в лучшем виде. Впрочем, вы все сами слышали. Еще чем-нибудь могу быть полезен, ваше превосходительство?..

* * *

Когда первый ажиотаж по поводу портрета Людовика спал, вернее, вошел в «цивилизованное русло», король Франции поспешил прилюдно решить финансовый вопрос:

— Алекс, дорогой мой, сколько я тебе должен?

В ожидании ответа замерла не только наша молодежь, но и представители старшего поколения правящих родов, привыкшие очень тщательно планировать собственные финансы. Однако ответ русского художника всех обескуражил:

— Ваше величество, у вас было такое приподнятое настроение после той вашей схватки со швейцарцами, что оно поневоле передалось и вашему покорному слуге! Поверьте, рука сама писала наброски портрета, а я получал такое огромное удовольствие, что брать с вас хоть сантим — настоящее преступление!

— Ты хочешь сказать?.. — Людовик был крайне польщен речью Петрова.

— Именно, ваше величество! — продолжил художник, руки у которого от волнения тряслись. — Как я могу брать деньги за те яркие моменты, которые мы с вами пережили вместе? Прошу, примите портрет в дар!

— С огромным удовольствием, Алекс! — Король протянул руку, которую Шурка пожал. — Я тебе уже говорил, что ты и твои родичи всегда будете желанными гостями у меня во Франции, а сейчас хочу повторить это еще раз. — Людовик оглядел присутствующих. — Чуть попозже мы обсудим с тобой и принцем Пожарским оставшиеся нерешенными условия написания моего парадного портрета. Договорились?

— Конечно, ваше величество, — поклонился Петров.

Когда наконец мы с остальной молодежью сумели устроиться в углу зала отдельной компанией, а вконец засмущавшийся Шурка, подбадриваемый гордой от всего происходящего Кристиной, продолжил получать поздравления от молодых людей, я вспомнил те пророческие слова Алексии насчет перспектив творчества нашего смоленского Рембрандта. Действительно, сегодня уже становилось очевидным, что Петров — это не просто фамилия, это бренд! Очень эксклюзивный и дорогой бренд, доступный лишь ограниченному количеству очень знатных и богатых людей! Которые, что характерно, по собственной инициативе подогревают ажиотажный интерес к Петрову, используя все доступные возможности, чтобы повыеживаться друг перед другом! И кто теперь мог сказать, как бы сложилась творческая судьба никому не известного начинающего художника, если бы он не был дружен с молодым князем Пожарским, впоследствии оказавшимся наследником правящего рода целой Российской империи?

* * *

Одетые как на вечерний прием Кузьмин с Белобородовым, как последний и предупреждал по телефону, на пирс заявились не одни — воспитатель великого князя Алексея Александровича вытащил из багажника «Мерседеса» женщину в вечернем платье с балаклавой на голове и, закинув «груз» на плечо, в сопровождении колдуна поднялся по трапу на «Звезду». Минут через пять Белобородов вышел из подготовленной к их приезду каюты и обратился к адмиралу:

— Валентин Сергеевич, будьте так добры, выставьте здесь пост, который будет следить за тем, чтобы в каюту не попали посторонние. Предупредите постовых, чтобы они и сами не вздумали ни при каких обстоятельствах заходить туда. Когда появится Нарышкин, пусть стучится, мы к нему выйдем.

— Сделаю, — кивнул Варушкин.

—