Если копнуть поглубже - Тимоти Финдли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она мяла в руках салфетку: складывала, разворачивала и опять складывала.
— Почему ты хочешь меня бросить? — голос прозвучал осуждающе. — Искусство, желание стать художником — это не ответ. Почему ты бежишь от себя самой?
Джейн положила руки на стол и медлила.
— Потому что, — наконец ответила она, — я никогда не была той Орой Ли, о которой ты говоришь, никогда не была Терри — душой и телом. И никогда не буду.
Мейбел откинулась на стуле и закрыла глаза.
— Не могу и не хочу в это поверить. Ты Терри до мозга костей.
— Ничего подобного, мама. Я — это я. И только.
— Ты — это ты, и только?
Женщины умолкли.
— Мне следовало бы обладать властью прокурора. Как бы я хотела иметь такую власть, — заговорила Мейбел.
— Зачем, мама? Какой от этого толк?
— Я могла бы запретить тебе.
— Что? Уехать?
— Потеряться. Сбиться с пути.
— Я иду своим путем, мама. Тем, что выбрала сама. У меня есть единственная вещь, которой у тебя никогда не было, — выбор. И теперь я намерена им воспользоваться. Я хочу жить своей жизнью, а не твоей. Завтра я уезжаю.
Потрясенное лицо Мейбел — отражение ее собственного — стояло перед ней сейчас. Не уходило из памяти.
Неужели именно так поступил Гриффин? Как я тогда?
Я хочу жить своей жизнью, а не твоей. Он тоже так говорит?
Но что это может значить — в случае Гриффа?
Джейн выпила еще вина.
Ну вот. Что ж…
Мы так стремимся в дикую голубую даль…
Да.
И вот она, эта даль. Прямо над головой.
К двери подошла Мерси:
— Как насчет того, чтобы воссоединиться с родом человеческим?
— С удовольствием, — откликнулась Джейн. — Каким бы он ни был.
Мерси рассмеялась:
— Один его представитель стоит прямо здесь. А другой — на кухне: мальчик по имени Уилл. Уж он-то, по-моему, настоящий человек.
Да. А послезавтра еще и Милош.
Еще один представитель рода человеческого. Только не вполне настоящий, подумала Джейн, вспомнив его ангельскую внешность.
Добыча
Все в жизни по плану: солгав, ты покаяться сразу спешишьИ нервный подъем ощущаешь, добычу в силке увидав.
У. Х. Оден «Детективная история» 1Среда, 5 августа 1998 г.
Они договорились встретиться у реки.
Подъезжая на «субару», Джейн заметила, что Милош поставил фургон компании «Белл» на площадке Театра Тома Паттерсона.
Тоже не хочет все это афишировать… Конечно, да и не может, как и я…
— Привет.
— Привет.
На нем были те же самые выцветшие почти до белизны джинсы — разодранные на обеих коленках и на одном бедре.
— Как жизнь?
— Нормально. А у вас?
— Замечательно.
Он забрался на сиденье рядом с ней.
Джейн почувствовала запах мыла, с которым Милош принимал ванну или душ. Запах шампуня, которым мыл волосы. Запах порошка, в котором стирали его рубашку. Дыхание — смесь корицы и сигарет. И запах от рук, видимо, недавно державших тост.
Джейн тронулась с места и свернула на юг по Эри-стрит.
— Куда мы едем? — спросил Милош, опуская стекло.
— За город.
— В деревню?
— Почти.
— Нас никто не увидит?
— Нет. Это уединенное место. Заброшенная ферма.
— О!
Джейн покосилась на него.
— Вы как будто нервничаете?
— Просто не хочется, чтобы узнала жена.
— Не узнает.
Город остался позади, и взгляду предстал сельский пейзаж: пастбища, на которых пасся скот, поля с зерновыми в человеческий рост, живописные луга, где проводили второй за лето покос. Тракторы, косилки и даже мужчины с вилами, грузившие сено на конные повозки.
— Здесь очень много людей, — заметил Милош.
— Поверь, там, куда мы едем, никого нет, — улыбнулась Джейн. — Расскажи мне о себе.
— Я поляк.
— Об этом я догадалась.
Милош посмотрел на нее с подозрением, словно засомневавшись, не сделал ли ошибки, сказав ей о своей национальности.
— По имени, — снова улыбнулась Джейн. — Такое имя вряд ли могло бы принадлежать итальянцу.
— Да уж… — Он тоже наконец ухмыльнулся. — Имя чисто польское.
— У тебя есть дети?
— Сын.
— И у меня тоже.
— Понятно.
— Сколько ему… твоему сыну?
— Около шести недель.
— А моему — семь. Лет.
— О!
— Да, да. Я старше.
— Заведете еще?
— Хотела бы. Но не знаю. А ты?
— Думаю, что нет.
— Нет? А почему?
— Мой мальчик нездоров. Жена не… Судя по всему, он не поправится. Жена очень несчастна. Наверное, она больше не захочет иметь детей. Я беспокоюсь. Может, мне не следовало это говорить. Мы еще плохо друг друга знаем. Но он болеет. И я беспокоюсь.
— Сочувствую.
Некоторое время они ехали молча.
— Что говорят врачи? — наконец спросила Джейн.
Милош отвернулся.
— Трудная ситуация, — ответил он.
— Понятно.
— Моя жена не любит врачей — медицину — больницы. Она очень расстроена.
Джейн вспомнила, что рассказывала ей Мерси. — А разве ты не можешь сам отвезти его в больницу?
— Нет.
Они проехали еще одно поле, где убирали урожай.
И следующие десять минут ни один из них не произнес ни слова. Пока Джейн не нарушила молчание:
— Здесь мы повернем.
От шоссе отходила боковая дорога, но въезд на нее почти совершенно скрывали деревья и кустарники. На углу среди самбука и боярышника сохранились развалины известняковой стены.
Господи, подумала она, мы говорим о наших детях. Как я могу?
То ли три, то ли четыре года назад — точно она не помнила — Джейн начала заниматься в классе пожилого местного художника Джей Ти Уатерби, которого сейчас уже не было в живых. И вместе с другими учениками выезжала с ним на пленэр. Один случай ей запомнился особенно: требовалось нарисовать какое-нибудь старое, заброшенное здание, которое сначала предстояло найти, — дом, амбар, сарай, пусть даже туалет во дворе.
У них было три машины: два фургона и «субару». Все ученики так или иначе работали художниками — в торговле, в архитектуре, журнальными оформителями, дизайнерами или, как Джейн, декораторами. Джей Ти был превосходным педагогом, и заниматься у него, особенно если человек уже являлся профессионалом, считалось большой привилегией.
— На этот раз я собираюсь вывезти вас за город, — заявил он, пока они перед отправлением в путь подкреплялись вином и сэндвичами. — Не хочу демонстрировать вам старые муниципальные дома и общественные здания. Намереваюсь присмотреться к текстуре развалин.
Текстура развалин. Это словосочетание Джейн с тех пор не забывала.
— А когда дело дойдет до людей, когда мы обратимся к живым существам, я попрошу вас сосредоточиться на том же. Не на красоте юности, а на красоте старости. Нашим моделям будет за шестьдесят пять. Я нашел мужчину и женщину — супругов, — которые называют себя «натуристами». Иными словами, нудистов. Им восемьдесят четыре и восемьдесят пять.
Джейн вспоминала о них с теплотой. Они позировали сидя, держась за руки.
— Но сегодня наш объект — красота видавшего виды дерева и кирпича, красота известняка покосившихся амбаров и разваливающихся домов. Брошенных комнат и гниющих балок. Я не собираюсь вам указывать, что рисовать. Вы прекрасно знаете: я никогда так не поступаю. Пусть предмет сам привлечет ваше внимание — и никаких объяснений, никаких словесных интерпретаций. Только вы, ваше зрение, перья и карандаши.
Они приехали туда, куда Джейн везла теперь Милоша — к заброшенному дому, пустому амбару, заросшим дорожкам и запущенному саду.
Когда-то за этим местом заботливо ухаживали пять или шесть поколений одного семейства. Но вот последние умерли, и за тридцать лет здесь не сохранилось ничего от былой жизни. Окна выбиты, двери слетели с петель, по комнатам разгуливает ветер. Оба крыльца завалились, печные трубы раскрошились, обои выцвели, привидения разбежались, осталась только память о криках и шепоте, голосах в коридорах и смехе на лестнице. Даже мыши как будто ушли. Словно когда-то давным-давно всех срочно эвакуировали.
В амбаре и сарае забытая, гниющая утварь, остатки конских волос, коровий и свиной навоз, лестницы сломаны, все в паутине, окна от времени заросли толстым слоем грязи, упряжь и недоуздки разбросаны беззаботными шаловливыми детьми, которые забегали сюда поглазеть, как жили «тогда», «раньше», «сто лет назад».
Джейн проехала по дорожке и дальше во двор, где росли клены и рушились заборы.
И почувствовала, как со всех сторон ее обступают призраки — мужчины, женщины, дети, собаки, кошки, лошади, коровы: все хотели посмотреть, кто посмел потревожить их развалины…