Запомни, ты моя - Любовь Попова

— Никита сам не понял, как так получилось, — словно оправдываюсь я.

— Это нормально, когда вокруг тебя целый ворох доброжелателей. Мы поэтому и постарались ограничить круг общения. Максим иногда контролирует работу своей компании. Для этого выезжает в город. У меня свой танцевальный зал, но и там свои управляющие. Но при этом мы стараемся ни с кем близко не общаться. Это, как вы понимаете, чревато.

— У вас дети? — имея в виду, как они переносят такую, по сути, изоляцию.

— Ну, у них-то все нормально, — смеется она, забирая поднос, откуда я подцепляю оставшуюся булочку. — Они счастливы и беззаботны.

— Это самое главное.

Только Светлана ушла, у меня заверещал телефон. Никита. Мне хочется убить его, что даже не позвонил семье Одинцовых и выставил меня бедной родственницей. Но сейчас мне просто хочется узнать, что дальше. Может быть, все не так плохо, и я смогу вернуться в свою квартиру?

— Ты как? Поела? — спасибо за заботу, но мне нужно не это. — Короче, все хуже, чем я предполагал. Одинцов прав и тебе действительно лучше уехать.

— Никита… — сипло вырывается у меня. Не хочу возвращаться в Европу. Не хочу становится бездомной снова.

— Она пропала. Никто не знает, где Надя. Никто не знает, что она может выкинуть. Отец ее вроде в адеквате, но предупредил, что прикроет любой ее поступок. И на все закроет глаза.

Какой замечательный отец… Вырастить садистку, которую готов прикрывать.

— Мне бы не хотелось, чтобы из-за всего этого пострадали Одинцовы. Мне бы вообще не хотелось, чтобы кто-то пострадал.

— Именно поэтому с утра тебя отвезут в частный аэропорт и отправят в Лондон к отцу с матерью.

— Ты звонил ему? — не удивлюсь, что Юра такого же мнения, что и Максим. — Он точно не выгонит меня? Потому что в этом случае лучше Иркутск.

— Да что этот город тебе сдался? Отцу я сказал, что ты ждешь моего ребенка. Тем более, он живет у матери. Тебе нечего волноваться.

Отлично. Вранье, которое не вранье. Падаю на кровать, зарываюсь лицом в мягкие подушки. Я не человек, я просто мозоль на теле семьи Самсоновых.

— Алена, не накручивай себя.

— Поздно.

— Тогда помни, что я люблю тебя.

— Лучше бы не любил, всем было бы проще…

Никита еще долго убеждает меня, что все будет хорошо. И я хочу верить, очень хочу. Но еще больше во мне теплится желание оказаться в своей квартире, накрыться одеялом и ощутить себя в безопасности. Там был мой дом. Мой первый дом за много-много лет. Даже больше, за всю жизнь. А теперь я снова приживалка, снова нежданная, снова нужно пускаться в путь. Только теперь не одной, как раньше, совершенно бесстрашно. Теперь с малышом на перевес.

Отключаюсь от Никиты, не могу слушать его заверения, кусаю булку, что все еще зажата в моей руке, и просто закрываю глаза. Глупая попытка представить себя на своем диване оканчивается неудачей, потому что телефон снова разрывает от звонков. Никита. Никита. Потом неожиданный звонок от Васи. Хотя, почему неожиданный. Она наверняка за меня беспокоится. В их доме я не чувствовала себя чужой. И я даже хочу взять трубку, а потом вспоминаю, как сказал Максим о том, что я могу принести беду. Это вынуждает меня написать Васе короткое сообщение

Не звони мне. Это опасно.

После этого блокирую экран и закрываю глаза. Не хочу вопросов. Сейчас вообще ничего не хочу. Даже секс, такой долгожданный, такой феерический стерся из памяти из-за страхов перед будущем. Особенно перед встречей с Юрием Вячеславовичем.

Сон, тревожный, кончается внезапно. Лицо на половину закрывает грубая мужская рука, и я автоматически начинаю сопротивляться.

— Тихо, Алена, — шепчет знакомый голос, и я различаю острые скулы в светлом пятне, льющемся из окна. — За стеной наемники. Они ждут, когда тебя повезут в аэропорт, чтобы схватить.

В горле встает огромный ком, дышать мешает. Так быстро.

— Никто не пострадал?

— Нет, но уйти тебе придется через подвал. Там есть подвал. Но двигаться нужно быстро и собрать все самое необходимое. Что из того, что ты привезла, тебе необходимо? — спрашивает Максим, и я слетаю с кровати. Внутри клокочет паника, но опыт прошлых лет не пропьешь.

— Рюкзак. Там деньги, ноутбук.

— Ноут тебе зачем? Ладно. Картами пользоваться нельзя, в аэропорт тоже. У нас не так много друзей с частными самолетами.

Я помню только одного, собственно, в чьем самолете мы и прилетели.

— Поезд? Другой город?

— Вычислят. Сейчас без паспорта никуда, — подхватывает он мой рюкзак, ждет, когда надену кроссовки, и тянет за собой из комнаты. Оттуда мы идем вниз по лестнице и оказываемся перед темной дверью.

— Тогда куда, — начинаю откровенно паниковать. Как мне попасть в Европу, где в теории я буду в безопасности. Это просто парадокс, потому что полгода назад именно там мне нельзя было находиться. Особенно после того, как Никита взорвал моего сутенера Марсело и его людей. — Тогда как мне быть.

Мне так неудобно перед этим жестким, колючим человеком. Я для него обуза размером с арбуз. Приходит даже мысль, что Никита при всей своей наглости гораздо мягче. И, конечно, гораздо красивее. И это мне в нем нравится. Ублюдков на своем веку я повидала достаточно. И скорее всего еще не раз увижу. Но как же уберечь от этого дите.

Максим смотрит внимательно, словно не решается сказать мне что-то. Но это глупо. Просто скажи, как выбраться незамеченной. Просто скажи, как выжить, пока взбешенная Надя и ее семья приходят в себя.

— Фуры.

— Фуры?

Внутри кто-то зажигает лампочку, благодаря которой в голове начинают мелькать кадры из детства. Сначала отвратительные, они сменяются радостными, когда в моей маленькой жизни появляется Никита, а потом становится буквально мерзкими, когда нас в мешках запихивают в фуры. Цвет лампочки меняется, и вот я уже на трассе рядом с Никитой, Камилем и Артуром, помогаю детям покидать душный грузовик. Запах все еще мерзкий, но мешков нет. Лампочка в голове щелкает, и я в доме Никиты,