Тени в переулке (сборник) - Эдуард Хруцкий

Реальна только заляпанная известкой афиша, лежащая под ногами.

Прощай, «Гранд-отель»

Из гостиницы «Москва», из корпуса, вход в который со стороны памятника загрустившему теоретику коммунизма, выносили вещи. Под колоннаду сваливали картины, диванные валики, полированные столы.

А когда-то здесь был знаменитый кинотеатр «Восток-кино», переименованный потом в «Стереокино». Сколько я себя помню, там шел единственный отечественный стереофильм «Машина 22–12».

Но этот очаг культуры был палочкой-выручалочкой для молодых влюбленных, застигнутых осенней непогодой. Расставаться мучительно не хотелось, а деться было некуда, тогда и вспоминали о «Стереокино», где на кассах я никогда не видел жестокой таблички «Все билеты проданы».

Полтора часа в тепле, без дождя, а главное, в темноте.

Если сегодня мы пойдем от того места, где находилось «Стереокино», то ноги сами вынесут к гостинице и ресторану «Гранд-отель», или на московском сленге – «Гранд».

Рядом с ним была знаменитая парикмахерская. В ней царил мастер Санчес. Нет, не подумайте, что это, как нынче модно, бандитское погоняло. Мастера-художника действительно звали Санчес, и до этой цирюльни он трудился в Мадриде, а, спасаясь от генерала Франко, эмигрировал в СССР.

Заграничный парикмахер – это в Москве сенсация. Имя Санчеса обрастало легендами. Одни говорили, что он куафер из Парижа, другие тайно сообщали, что он был самым модным мастером Мадрида. Все это придавало обычному труженику бритвы и ножниц некий таинственный флер, и записаться к нему можно было только за месяц.

Вообще, все, что было связано с «Гранд-отелем», в Москве обрастало невероятными историями. Впервые я попал туда в 1944 году. Отец вернулся из очередной командировки, оделся в гражданское и объявил, что мужики идут кутить.

Мужиков на тот момент в доме было трое: он сам, дядька и я. Мы сели в раскрашенную зелеными лентами «эмку» и поехали в центр.

Ресторан «Гранд-отель» сразил меня тут же. Пол устлан коврами, зеркала на стенах, отделанные серебром, необычайной красоты люстра, бронзовые фигуры, сжимавшие в руках светильники.

Я осмотрелся и понял, что именно так должны выглядеть дворцы французских королей, о которых я читал в книгах Александра Дюма.

Отцу были выданы какие-то синие талоны, по которым он мог получить выпивку и закуску и даже мороженое для меня.

С той поры, читая, например, о роскошном таинственном дворце Монте-Кристо, я совершенно точно знал, как он выглядел.

Наше поколение военных мальчишек взрослело рано. Мы с детства узнали цену хлеба, денег, дружбы. Мы мало чего боялись и умели за себя постоять. Видимо, поэтому мы начинали жить, как старшие, едва окончив школу.

Мой покойный отец, несмотря на его серьезную работу, был отчаянным гулякой. По сей день до меня доносятся рассказы о его и дядиных похождениях. Я продолжил фамильную традицию, и московские кабаки стали на всю оставшуюся жизнь для меня родным домом.

Я часто бывал в «Авроре», «Национале», «Метрополе», «Астории», но, когда мне надо было пойти с девушкой посидеть, мы шли в «Гранд-отель». У этого ресторана была своеобразная аура, и публика в нем собиралась совсем не такая, как в других ресторанах. Она была более рафинированная, что ли. Там я встречал серьезных тридцатилетних мужчин, чьи фотографии через пятнадцать лет попадались мне уже на страницах журналов. Это были люди, поднявшие нашу науку; туда приходили журналисты «Известий», бывали чиновники МИДа – их можно было сразу же определить по красивой серой форме. В этом ресторане не устраивались купеческие загулы и никогда не было драк.

В конце зала, отгороженный резными дверями, находился бар. И заправлял в нем необыкновенный бармен Николай Сергеевич. Ко мне он относился необыкновенно тепло, так как знал очень хорошо моего дядьку. Он готовил нам очень вкусные, практически без спиртного коктейли, но это нас устраивало, потому что никто из нашей компании тогда не пил водку. Мы ходили в кабаки не выпить, а поесть, почувствовать себя причастными к взрослой жизни.

Когда не было посетителей, Николай Сергеевич присаживался к нам за стол и рассказывал всевозможные истории о «Гранд-отеле». Он пришел служить сюда в 1916 году и проработал в этой гостинице и ресторане практически всю жизнь. Перед его глазами прошло столько людей, что, если их собрать, можно было бы заселить всю Сретенку.

Одну историю я запомнил очень хорошо. Бармен рассказал мне об эстонской банде, сделавшей «Гранд-отель» своим штабом. Через много лет я разыскал следы этого весьма любопытного дела в архиве отдела ГПУ по борьбе с бандитизмом.

Пожалуй, эта банда была первой этнической группировкой в РСФСР. Она уникальна еще и тем, что в нее входило восемьдесят эстонцев, бежавших в 1916 году из Ревельской тюрьмы. Это были не просто уголовники, а настоящие гангстеры. Банда действовала в Петрограде, Москве, Самаре, Оренбурге, Ташкенте с 1918 по 1927 год.

Итак, 1920 год. Город Самара. В городском парке, в синематографе, идет фильма, как тогда говорили, «Разбитое сердце». Выпускница гимназии, а ныне делопроизводительница иностранного отдела губисполкома Лена Творогова пришла посмотреть на своего любимого артиста Мозжухина.

Рвал сердце тапер, извлекая из старенького рояля душещипательные мелодии. На экране любили, изменяли, ревновали – да, совсем другую жизнь показывали на целлулоидной пленке, красивую, романтичную. В ней не было места карточкам, жалованью по седьмой категории, грозных пролетарских лозунгов на стенах губисполкома.

Рядом с Леной в соседнем кресле сидел интересный блондин. Он угостил ее ландрином, вместе с ней переживал перипетии мелодрамы.

После сеанса, когда зажегся свет, Лена как следует разглядела своего соседа. Высокий, в белой гимнастерке, в фасонных бриджах и матово блестящих шевровых сапогах, он был похож на героя кинофильма.

Звали его Альфред Петерсон. Он умел красиво ухаживать. Приглашал Лену в ресторан, дарил подарки, рассказывал о замечательном городке Ревеле, веселой Москве и шикарном Питере. Лена стала его любовницей и ближайшей помощницей.

По просьбе Петерсона она выписывает ему и еще нескольким эстонцам вид на жительство для иностранцев. Творогова уже знала, что Петерсон, он же Карлсон, – главарь крупной банды, состоящей практически из одних эстонцев. Бандиты не гнушались ничем, но основной их специализацией было ограбление товарных поездов.

Часть банды в 1918–1919 годах была разгромлена уголовной секцией МЧК в Петрограде, оставшиеся на свободе бежали в Самару и Оренбург.

Карлсон-Петерсон давно уже хотел осесть в Москве. Столица была местом великих возможностей, тем более что через нее шел огромный железнодорожный грузовой поток.