Капрал Бонапарта, или Неизвестный Фаддей - Константин Вронский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Войска Чичагова атаковали. И спасения от них не было.
Перед ними была Березина, за спиной – армия русского императора. Аки море Красное и фараон египетский. Оставалось и впрямь лишь одно: вскинуть руку к небесам и молиться, чтобы разверзлись воды, отступили в сторону и пропустили армию неудачников, которым так и не суждено обрести свою землю обетованную. Вот только в войске русском не то что в воинстве фараоновом, не на колесницах, чай, вслед несутся, а из пушечек бьют. О сопротивлении и думать не приходилось. Какое уж тут сопротивление, если Наполеон и гвардия его старая первыми через мосты бежали.
Фаддей повернулся к Полине. Ох, до чего же права-то она оказалась! День наступивший жесток к ним сверх всякой меры. Как мирно спит она! И будить-то не хочется, покоя ее лишать. Но им спасаться надобно. Фаддей осторожно потряс Полину за плечо:
– Надобно к мосту пробираться, Полинушка, – заволновался Булгарин. – Иначе не сдобровать нам.
Полина вздрогнула, видя, как рвутся снаряды, в гущу людскую попадая. А потом кивнула головой. Откинула попону.
Как страшно в толпу кидаться, где всяк лишь о спасении своей собственной шкуры помышляет. Если упадешь в чущине сей людской, вмиг стопчут; вобьют в месиво грязищи береговой.
– Держись меня и ни на шаг не отходи! – выкрикнул Фаддей, хватая Полину за руку.
И потянул ее вслед за собой в море человеческое, в котором на каждом шагу опасность смертная грозила. Бородатые морды, преисполненные ужаса, окружали их со всех сторон, ноги вместо сапог у многих в оборвыши ковров замотаны, салопы бабьи на плечи накинуты да головы в платки замотаны. Лошади ржали отчаянно, вставали на дыбки да били копытами по месиву человеческих тел. И бабы с детишками в толпе той попадались, с криком истошным мчались, пока не гибли под ногами солдат и бивших без перерыва снарядов.
Фаддей тянул Полину за собой сквозь толпу. У моря человеческого свое движение, не подчиняется оно воле одной душонки живой. Словно волны накатывали, кружили, уносили в глубину бездонную, под сапоги бегущих в панике, и не было спасения из моря сего.
Только не выпускать ее руку из своей, только не выпускать. Если их здесь друг с другом разлучат, более уж не свидятся.
– Бежим! – кричал он.
– Бежим! – отзывалась Полина, изо всех сил сжимая его руку.
Встала на дыбки лошадь какая-то, копыто задело его по боку правому. Боль страшная, боль неимоверная из глаз вместе со слезами в мир безумный вырвалась, скрючила вдвое. Но руки Полининой Фаддей все равно не выпустил.
Еще одна волна человеческая накатила.
Смертельная волна: многие в Березину попадали. Лишь самая малость до берега противоположного доберется.
Если и их в воду снесет, Полина не выплывет, слаба слишком.
Где-то рядом ядро пушечное землю взгрызло. Счастье-то какое! Никак в рядах бегущих поредело? Да так они скоренько до моста доберутся.
– Быстрее, туда! – закричал Фаддей и потянул ее по останкам тел окровавленных, искореженных. – Глаза закрой! Я и так тебя выведу!
У него самого глаза от ужаса закрывались, да нельзя ему взора отводить от зрелища кровавого, ему дорогу видеть надобно. Ох, как же после сражения того Бородинского надеялся Булгарин, что никогда более не увидит тел искореженных, снарядами изорванных. Господи, да сделай же ты так, чтоб никогда не бежать, сапогами дырявыми чавкая, по реке крови человеческой! Чтоб никогда более не слышать этих воплей боли и страха, аки из преисподней!
Полина подскользнулась, упала в лужу кровавую. Едва руку ему не вырвала, но он все равно не отпустил ее, к себе волоком подтянул.
– Ты в порядке? – спросил испуганно.
Она лишь кивнула в ответ молча, размазывая слезы по испачканному чужой кровью лицу.
– Бежать сможешь?
Полина с трудом разлепила губы:
– Да… смогу…
Они уж совсем близко до моста добрались. Но смогут ли на него взойти, чтоб в воду не скинули их, еще под вопросом большим. Эвон как продвижение-то застопорилось. Гора тел человеческих, что уже мертвы, дорогу преграждала. Смердело кровью, потом да тем, что из кишок сапоги солдатские повылавливали безжалостно.
– Нам придется карабкаться туда, Полина! Иначе и на мост не попасть! Я первым полезу! Рядом держись, – прокричал Фаддей.
Ее ответ во взрыве гранаты погас.
А крики все громче становились. Потом вдруг все вокруг них замерли на мгновение.
– L'autre pont est casse! – в ужасе воскликнул какой-то солдат.
– Господи, второй мост взорвали, – ахнула Полина.
– Быстрее! – подхватился Булгарин. – Лезем! А иначе нас точно стопчут!
И они полезли по горе мертвых тел человеческих.
Взобравшись на верхотуру холма смерти жуткого, Фаддей охнул сдавленно. Мост второй и впрямь обрушился, а в воде захлебывались гибелью ледяной люди. И несть им числа.
Полина! Кричит! Его зовет!
– Что? Что такое?!
– Фаддей! Там внизу ребенок! Девочка!
Он сначала и не понял даже, что говорит она ему.
– Бежим, Полиночка, прошу тебя, бежим!
– Девочка плачет, Фаддей! Мы помочь ей должны!
И только сейчас Булгарин увидел маленькую девчушку, годка два всего, не больше. Плача отчаянно, она стояла у тела убитой лошади, что единственное ее спасало от безжалостных сапог ищущих избавления из ада взрослых.
Господи, не дай бог, Полина к девчушке обреченной побежит!
– Полина-а, мы не можем помочь ей ничем! Это – невозможно!
– Мы должны! – выкрикнула Полина в отчаянии. Оглянулась по сторонам. И поползла вниз к девчушке.
И ведь добралась, добралась! Вон с улыбкой на руки берет, слезы с грязненькой мордашки утирает. Шепчет что-то успокаивающее.
Только он к ним повернуть хотел, взорвалось в воздухе что-то со свистом.
– Полина! – крик его грохот взрыва перекрыл. Граната.
Фаддей скатился по горухе тел. Чей-то сапог по лицу его пришелся, он крови вкус на губах почувствовал.
Вокруг него по земле катались люди в агонии. Полина! Господи, где же Полина? Фаддей спотыкался о тела разорванные, к ней рвался. Где же она, господи?!
…Она лежала навзничь. Глаза широко раскрыты, кричат глаза о боли невыносимой.
И губы дрожат слабо-слабо.
– Полинушка… Полинушка, что же ты наделала… Полинушка, – нежно прошептал Фаддей, ласково поглаживая ее слипшиеся от крови волосы. – Не могли же мы взять с собой девчушку-то.
– Фаддей… прости меня, Фаддей, – стон в ответ, стон виноватый. – Но она… мне так жаль ее…
– Все хорошо… Все хорошо, Полинушка, – прошептал Булгарин, сглатывая комок, злобно его душивший. – Ты… добрая… ты очень добрая у меня, Полинушка…
Она закашлялась, дернулась, пытаясь подняться. А он дрожал всем телом, чувствуя, как льется по рукам ее такая горячая, такая живая кровь.
