Джек-Фауст - Майкл Суэнвик

А теперь правду.

- От них я никаких достижений не ожидал. Их назначением было стать стимулом для тебя.

Дженкинс обернулся так резко, что все его старания подавить непроизвольно всколыхнувшиеся в нем чувства ни к чему не привели. Хотя его губы искривились в отрицающей все ухмылке, глаза широко раскрылись в надежде. Он наконец склонился над бумагами, что читал Фауст, и ткнул пальцем в один из пассажей, который, судя по всему, дался ему нелегкими усилиями.

- Неужели вы… Неужели вы способны следовать моим рассуждениям? Понимаете, если к скорости света добавить любую скорость, в результате получится та же самая скорость света. Без приращения. И следовательно…

Похвали его.

Фауст прервал его:

- Да. Ты оправдал мою веру в тебя. Твоя работа - исключительная. Отличная работа.

Вагнер дожидался в офисе его возвращения. Клерки покинули свои столы и собрались за его спиной, нервно кивая головами, выглядя как сборище абсолютных кретинов и круглоглазых сов. Вагнер метнул в долговязого механика ревнивый взгляд и своим самым казенным тоном промолвил:

- Учитель, лорд Сэндвич просит вас посетить адмиралтейство, Сомерсет-Хаус, чтобы оказать помощь при совещании.

- Передай Сэндвичу, что у меня есть лучший способ убить время. - Фауст указал в сторону двери. - У этого парня диссертация. Опубликуй ее и проследи, чтобы ее добавили в список для изучения во всех колледжах. Подыщи ему письменный стол. Пусть работает.

- Но вы должны приезжать, если они вас зовут, - визгливо произнес Вагнер. - Вы необходимы, чтобы…

- Я сделал для них уже все, что мог. Остальное вне моей компетенции. Я буду у себя в конторе. Не беспокойте меня ни по какому поводу.

И он закрыл за собой дверь.

Мефистофель уже ждал его внутри. Он выглядел костлявым карикатурным адмиралом с выдающимся вперед подбородком и крючковатым носом; волосы забраны в косицу на затылке, на ногах - шелковые чулки. Короткий пенис торчал, четко проступая сквозь тонкую ткань.

- Улыбнись, - произнес он. - Ты же почти делаешь историю.

- Историю, - повторил Фауст, тяжело усаживаясь на кушетку, которую он держал в конторе на случай, если заработается допоздна. - Что означает это слово? Мне было это известно, когда я начинал… но теперь? Я ощущаю страшную пустоту. Так много работы! И все ради чего? Только чтобы завершить то, над чем долго и тяжко трудился? - Он посмотрел на дьявола с усталой ненавистью. - Ну?

- Скажи мне точно, о чем ты хочешь услышать, - проговорил Мефистофель, аккуратно расправляя кружева на рукавах, - и я клянусь, что уложу тебе в ухо каждое слово до последнего слога.

- Мне в общем-то не надо ничего, кроме правды. Правды! И на этот раз не набивай меня, как индейку, фактами, цифрами, схемами, таблицами и диаграммами. Я хочу видеть перспективу! Я хочу ощущать ход великих событий незамутненными чувствами и ощущениями юности.

- Это будет не так уж легко. - Мефистофель пожевал губу, словно размышляя. - Но ладно, хорошо - ложись и устраивайся поудобнее. Смотри в потолок и расслабься.

Фауст лег. Он позволил взгляду расфокусироваться и увидел океан, широкий, бескрайний, а на нем - тысячи кораблей. Затем все исказилось, небо стало дальше, а море ближе, и корабли, такие крошечные, выросли до чудовищных размеров и поглотили его. И он стал не Фаустом.

Он был молодым каталонцем по имени Хуан Мигель Обрион-и?-Руис. Металлическая палуба бронированного « Cor Mariae » [23] под его ногами была раскалена, однако это не волновало его, ибо наконец-то с его головы сняли парусиновый капюшон. Разинув рот, он смотрел в небо, такое ослепительно голубое, что резало глаза и кружилась голова. Еще он глядел на огромную наклонную дымовую трубу, на которой свежей краской была изображена Скорбящая Мать и нарисовано сердце, пронзенное семью мечами. Солдат, от которого всегда пахло чесноком, в данный момент снимал с него оковы.

После трех месяцев, проведенных в бараке для преступников, свобода передвижения опьяняла. Хуан тряхнул головой, избавляясь от пота, стекающего с кончиков волос, и резко подвигал руками, чтобы размяться. Свежий соленый воздух наполнял его легкие, и он осознал, что может здесь короткое время пожить в свое удовольствие.

- Эта рыжая сука - моя!

Он осмотрелся. Ряд моряков, стоящих у поручней, разглядывали новоприбывших. Некоторые ухмылялись, другие - нет. Лысый гигант в рваной рубахе поджал губы и тихо причмокнул. У Хуана сердце ушло в пятки.

Во всем ряду только у него были рыжие волосы.

Сержант Чеснок хрюкнул - возможно, он так смеялся - и двинулся к следующему человеку в веренице связанных друг с другом людей. Офицер, наблюдающий за пересадкой, подергал ус и намеренно отвернулся. Солдаты с утомленно-самодовольными лицами без дела слонялись по палубе. Найти союзников ему было негде.

Затем все оковы были сняты, и шкипер спустился к людям, чтобы огласить назначения. Хуана передали португальскому мулату по прозвищу Гавилан - вероятно из-за того, что розовый яркий шрам у него на руке смахивал на нечто похожее на ястреба-перепелятника - и отослали вниз чистить конюшни.

В конюшни был переделан носовой трюм - когда они доберутся до Лондона, на полях сражений потребуется кавалерия.

- Добро пожаловать в лошадиный ад, - проговорил Гавилан, пока они спускались в тускло освещенную, зловонную часть корабля. - Здесь они ненавидят всё. Ненавидят толпу, металл, темноту, запахи, электрический свет и то, что корабль под ними движется. Следи за копытами. Берегись зубов. Они все бешеные. Вот вилы для навоза. Над ними - парусиновый мешок. Наполняешь его навозом, потом опорожняешь за борт. С подветренной стороны. Всегда по ветру, никогда не против него. Усвоил?

Хуан кивнул.

- Отлично. - Гавилан похлопал его по спине. - Работа тяжелая, малыш. Очень тяжелая, и вскоре ты выдохнешься. Кто-нибудь напортачит, и дон Себастьян отправит его сюда же.

С этими словами он ушел.

Работа действительно оказалась очень тяжелой. Лошади стояли в грязи по щетку над копытами. Несчастных созданий нервировало окружение, и запаниковать они могли по самому незначительному поводу. Их облепляли мухи, кусающие нещадно. Вонища стояла невероятная. Но еще хуже были солдаты, которые, спускаясь в трюм приласкать своих любимцев и обнаруживая их в свежей грязи, нещадно ругались и били Хуана за леность. Он пытался объяснить, что здесь работы намного больше, чем для одного человека, но они все равно костерили его на чем свет стоит за наглость.

Он трудился до тех пор, пока не ощутил, что вот-вот свалится в обморок, но и тогда, вспомнив предостережение Гавилана, через силу продолжал работать.

Наконец пришел кто-то и принес сухую галету, заодно сообщив, что его вахта кончилась. Поев, он поднялся на палубу - все каюты были заняты солдатами, которые собирались завоевать Англию для Его Католического Величества, и поэтому отношение к ним было очень почтительным - и отыскал свободный от других моряков кусок места под открытым небом.

Он засыпал, прислушиваясь к разнообразным голосам моря: что-то с бульканьем ударялось о бронированный корпус, издавая причудливый рев и гогот. Еще он слышал мягкие удары далекой волны. Порывы свежего ветерка, пробегающие по водной глади. Такие звуки человек никогда не устанет слушать.

На четвертый день его сделали помощником артиллериста. Это означало, что ему предстояло подносить снаряды для вспыльчивого голландца по имени Румбардт Якорбсон.

- Фу! Фу! - презрительно промычал тот, когда Хуан впервые предстал перед ним. И помахал рукой перед своим круглым лицом. - Ты сейчас идешь стирать им одежду, парень. Постирай и себе. Вон туда, где помпа со шлангом.

Ему показали, как следует осторожно поднимать снаряд, как задвигать его внутрь пушки. Казалось, что этого для обучения вполне достаточно, но тут началась муштра. Три часа он носил к пушке пятидесятифунтовые снаряды. Они вдвоем прикладывали свой груз к дулу пушки, тренируясь, как будут заряжать ее.

Голландец приложил к уху наушник, выслушивая едко-шутливые доклады наблюдателей, и сверился с воображаемой баллистической таблицей в свободной руке. Затем он немного повозился с винтами, регулирующими угол наклона орудия, похлопал по гандшпугу и торжественно провозгласил:

- Бум!

После чего пошла рутина: откатить орудие, открыть специальную брешь и вытащить снаряд, как будто пушка уже выстрелила. Взять щетку, сунуть головку в ведро с водой, долго и утомительно очищать от последствий выстрела, затем вернуть инструмент в его стойку.

Потом все это повторить.

На корабле « Cor Mariae » было 74 пушки. На всем пространстве пушечной палубы сейчас пушки выезжали и откатывались, и при этом артиллеристы сыпали проклятия на своих помощников на голландском, немецком и португальском - по какой-то причине артиллеристов-испанцев на корабле не было, - поскольку все везде действовали несогласованно. Хуан работал добросовестно, но все равно голландец чуть ли не постоянно бранил его и даже несколько раз ударил.