Кровь звёзд. Мутанты - Натали Хеннеберг

Огромная река пересекала город. В ночи блестела ее черная вода. Вдоль берегов с якорными цепями ветер гнал корабли. Сверкнула молния, и Баодад Анти-Земли (Багдад на Земле) предстал перед беглецом как вычурный рисунок.

Хлестал песчаный дождь. Под пальмами вспыхивали фиолетовые шаровые молнии. Гурфа причалила к галере; Конрад и Искандер взобрались на ее палубу. Землянин увидел скованных цепями гребцов, которые спали, положив головы на чугунные цепи. Некоторые переворачивались и стонали, их исполосованные спины кровоточили; другие шептали во сне какие-то имена. Больше всех страдали те, кто был под бизань-мачтой.

Являясь представителем Воды, Конрад получал дополнительные силы, как только приближался к родной стихии. Его зрение и слух обострились, а полученные в ходе эпического прорыва раны быстро зарубцевались. В полной темноте он различал огоньки на вершинах мачт, слышал потрескивание кораблей, его мысль улавливала безграничное отчаяние пленников. Почти все из них были христианами, многие — из Меропы. Некоторые сидели на галерах уже по двадцать лет; это были живые трупы, чьи раны растравливала соль. Глухой ропот перешел в грустную песню.

Соленая вода! Ветер тело нам ласкает,Кнут на части разрывает!..

Кто-то пел молодым, ломаным голосом, а хор подхватил:

Земля далеко…Поднимай, поднимай же, брат мой, весло!

Соло простонало:

Как далеко теплый берег Феранции,Матери руки и губы любимой!Ну поднимай, поднимай же весло!

Голос певца был поставлен как хорошо настроенная виола; тот, кто говорил, был так же молод и, наверное, недавно попал на галеры. В его речитативе слышалась нежность, но не было покорности судьбе. Он говорил:

Я взял на плечи Тау, положил,Хорошим делом Богу послужил,Любовь моя, ты жди всегда,Я приплыву к Святой Земле,Под нами есть вода!Грехи свои я тотчас замолюИ при священнике женюсь.Но я в аду! В аду я нахожусь!С кем спишь? Я за тебя молюсь.

И хор снова подхватил:

Соленая вода! Ветер тело нам ласкает,Кнут на части разрывает!..Поднимай, поднимай же, брат мой, весло!Зазвучал старый, хриплый голос:У меня были замки, и земли, и хлеб,И к столу сыновья собирались.Руки мне целовали они. Я не слеп:Сейчас хлеб собрали, значит, старались!Я же лучше для Тау хотел и молился в саду!Сыновья! Не молчите, не смейтесь, это грешно!Я в аду! Нахожусь я в аду!Поднимай, поднимай же, брат мой, весло!

И запел третий голос:

Ветер я люблю в открытом море,Его мощь в раздутых парусах;И единственное мое тут горе,Что свобода только на устах.Нет налогов, короля, одежды,У меня лишь ветер за спиной.О свободе все мои надежды,Это скажут волны, пена и прибой.В море, как в небе, ангелы с нами.Кнут полосует нам спины с рубцами,Я и не думал, что вяжут цепями…Да, я молюсь, чтоб не быть под волнами,Только терпенье меня и спасло.Поднимай, поднимай же, брат мой, весло!

Они пели, и Конрад начинал понимать, почему Зубейда, нежная и коварная, влюбленная представительница Земли и Огня, направила его сюда….

А хор продолжал полную отчаяния песню:

До тех лор, пока не потерялиЗубы, волосы, себя,Будем кланяться! Покорными мы сталиБез надежды… ведь она слепа!Спины от побоев волдырями покрываются,Поясницу сгибает кнут.Кнут нам тело изрежет, даже кости ломаются;Весла, цепи и соль руки в кровь изотрут.Не устать бы, мой брат, не упасть,За борт выбросят голых, как кости…От стрелы ослабел я в саду.Но народ я не предал! Грешно!Но в аду я, в аду!Поднимай, поднимай же, брат мой, весло!

Наступила тишина.

— Вставайте, феранки! — сказал не похожий на другие голос, который ничего общего с этой полной отчаяния песней не имел.

Тень перешагнула натянутые бортовые леера. Вторая (голубая) луна осветила блестящий панцирь из неизвестного металла.

У человека в руке был меч, за ним следовал лев. Кое-кто из каторжников выпрямился, а тот, что был ближе всех, сказал на прованском языке:

— Да это один из рыцарей Тау!

— Замолчи, — прошептал другой. — Это всего лишь видение… или еще хуже! Смотри: у него на кольчуге полумесяц!

— Это всего лишь военная хитрость, — сказал Конрад.

— Я оттуда, откуда и вы, родственник Великого Магистра Гуго Монферратского. Братья мои, я решил освободить вас. Много ли среди вас феранков?

— А что мы теряем? — послышался молодой голос, в котором не было никакого смирения. — Умереть под кнутом или от удара ятагана… На этих кораблях нас больше двухсот, мой принц. Но мы скованы цепью, а у тех есть оружие.

Дрожь пробежала по исполосованным спинам. Потом кто-то шепнул:

— Тревога! Надсмотрщик!

Все легли на палубу. Тень в форме бочки поднималась по трапу судна; человек шатался, держа в руках хлыст, он был явно пьян. Он хотел еще раз ударить по нывшим от боли телам, но покачнулся, и узкие ремни хлыста просвистели в пустоте. Конрад сдержал свой гнев: «Не нападать на местных жителей без провоцирующих действий». Тому, кто составлял Устав Свободных Светил было легко написать такое! Но пьяный приближался, ругаясь. Он поднес фонарь к сверкающему силуэту:

— Что это такое? Клянусь Тервагантом, феранк не скован цепями!

Он поднял хлыст. Но длинное тело, золотистое и грациозное, бросилось с бортовых лееров: Искандер раздавил эту скотину. Монферрат вытер щеку, на которую попала кровь. Он чувствовал себя связанным с каторжниками Анти-Земли и скомандовал второму стражнику, остававшемуся в темноте: