Илька из Закустовки (СИ) - Леденцовская Анна

Пока Илька печалилась, а Гульсия, одобрив про себя Дерека как потенциального кавалера и забраковав Хмышова, размышляла над кандидатурой змеелюда, они подошли к красивой темной двери. Она стояла на небольшом пятачке травы рядом с кустиками и скамейкой в тупичке между кладбищем и общежитием некромантского факультета.

Нарьян, не задумываясь, потянул за серебряную кованую ручку, и дверь легко распахнулась, явив им переливающееся радужное туманное марево. Полугоблин, пожав плечами — приглашали же, — спокойно нырнул туда, а за ним, торопливо семеня лапами, поспешил Шуршегрем. Остальные последовали их примеру. Кто неуверенно, кто с любопытством, Дерек, который успел по дороге забрать у Ильки тяжелую корзинку, взял девушку за руку, а Цас с перебравшимся к нему на плечо починоком, рассуждающим о пользе в лечении той или иной травки, подтолкнул в спину засомневавшуюся перед неощутимой преградой Гульсию.

— Ошмургловеть! — резанули по ушам восторженные вопли Нарьяна. — Такая огромная рыба? Прикиньте, тут рыбы на дереве живут! Интересно, она вкусная? И как ее оттуда достают?

Из кроны толстенного, прямо как крежень кикиморы, дерева, росшего поблизости от входа, свисал вниз золотисто-синий рыбий хвост. Судя по его размеру, рыбка была не меньше Дерека и довольно упитанная.

— Нахал и невежа! — Грудного женского голоса откуда-то сверху никто не ожидал. Хвост с роскошным плавником дернулся и исчез среди резных листьев, резким движением сбросив на землю несколько маленьких твердых плодов. Как потом они узнали, дерево называлось «дуб», а его плоды — «желуди». Было оно из родного мира Марии Спиридоновны, и даже не совсем мира, а конкретно из одной сказки, потому что дерево обвивала толстая сверкающая цепь, которую опытный взгляд Хмышова сразу определил как золотую.

Вот рядом с одним из крупных звеньев этого странного украшения для дерева показалась темноволосая женская голова, а потом дамочка подтянулась на руках и высунулась по пояс, разглядывая пришельцев.

Ее полные губы обиженно надулись, а синие глаза с длинными ресницами остановились на симпатичном Дереке, который все еще держал Ильку за руку.

— Вот так приходят и сразу обидеть норовят, ни «здрасьте», ни «разрешите познакомиться»! Рыбой обзовут, сожрать мечтают. — Она колыхнула немаленьким, едва прикрытым крупными ракушками бюстом и кокетливо склонила голову набок, отчего мужская половина гостей слегка впала в ступор.

— Так хвост висел! — Греме море было по колено. Дамочка на него впечатления не произвела, рыба интересовала больше, поскольку явно была ближе к провианту. — Куда делся-то? Рыбий хвост. А вы кто будете? Здрасьте.

— И ничего не рыбий! — Барышня надулась еще больше и томно вздохнула, отчего ее достоинства всколыхнулись так, что у Нарьяна глазки собрались в кучку и дыхание перехватило, Вольтецкий краснел и отводил взгляд, а Цас смотрел исключительно с целительским интересом, пытаясь прикинуть силу мышц спины и крепость позвоночника, способного удерживать этот роскошный груз в нормальном положении, без перевеса. — Это русалочий хвост, и не из последних, кстати. А плавник вообще шикарный, даже лучше, чем у Поликарпыча! Русалка я, Ульяша.

Дамочка изогнулась и предстала во всей своей красе, качаясь на ветке, хихикая и шевеля роскошным плавником на чешуйчатом, переливающемся синим и золотым упитанном хвосте.

— О как! — Дед Швур почесал шляпку, разглядывая странную девицу на ветках. — И откуда ж ты взялась? Я, помнится, в позатом годе здесь бывал, так не было тебя тут, только болтливая рыбина в прудике у дома обитала, блестящая, как эта цепочка.

— А вот об этом лучше всего рассказали бы два оболтуса Лисовские. — К компании под дубом присоединилась Мальва. Фея с артефакторского факультета небрежно поправила густые каштановые волосы и тряхнула прозрачными, как слюда, крылышками. С них взвился рой искристой пыльцы, моментально обрядивший бесстыжую русалку в белую вышитую рубаху, голубенький сарафан и кокошник. Волосы Ульяши сами заплелись в косу, а на бледном личике с иногда возникающими то тут, то там чешуйками появились на щеках два неровных красных пятна.

— Ну вот. Как девушки из той книги про Лукоморье, — с чувством глубокого удовлетворения заявила фея, извлекая из пространственного кармана книгу и сверяясь с изображением. — Сарафан, рубаха, коса, кокошник, румянец во всю щеку. Все прилично, чтобы не смущать гостей.

— Я не девушка, я русалка! — Ульяша возмущенно закрутила хвостом, на который моментально намотался подол, оставив лишь кончик плавника. — Кто придумал на меня это напялить?

— Марья просила что-нибудь приличное. Все-таки студенты, а ты хуже иных демонесс выпячиваешься. Поликарпыч сказал, что в книге, где Лисовские про тебя вычитали, картинки есть с девушками, — ответила фея. — Могу еще царское платье, но боюсь, ты в нем на дереве не удержишься. Там рукава вон волочатся и мех, еще и расшито золотом и камнями, совсем несгибаемое, скорее всего, платье, как доспех какой.

Она продемонстрировала Ульяше рисунок из книги с жуткой старой каргой на троне. Карга была в богатом платье, шубе и короне и жевала пирог.

— Но там есть нормальная русалка, — попыталась все же качать права рыбохвостая дева. — Почему я не могу просто быть собой?

— Марья сказала — прилично! — скучающе повторила фея и повернулась к студентам, не желая продолжать прения: — А вы чего стоите? Пойдемте в дом, вас там заждались уже, стол накрыт.

Шуршегрема словно ветром сдуло туда, где у небольшой скалы виднелся симпатичный деревянный домик с резными наличниками и расписными ставеньками.

За ним, оставив надутую Ульяшу, подгоняемые Мальвой, отправились остальные.

— Ну Поликарпыч! — Сообразив, кто выдал цветочной фее совет про сарафан и кокошник, русалка, перебирая руками, начала спускаться с дуба. — Я тебе сейчас устрою приличную девушку! Ты у меня еще в кокошнике червяков не ел, карасья морда!

Глава 27. О не том ключе и разных советах

Шуршегрем страдал. Страдал стоически и абсолютно бесшумно, что было вовсе ему не свойственно. Обычно колючая нечисть за словом в карман не лезла, а свои возмущения или расстройства озвучивала громко, с визгами и претензиями. Сейчас у метаршигла имелись сразу два повода для огорчения, столько же претензий, и еще он был совершенно не в состоянии что-либо высказывать, а причиной служил большой кусок орочьей сладости, намертво склеивший ему пасть.

Вкусняшка называлась шаифарах и была куплена Марией Спиридоновной еще на летней ярмарке в Грослинделе по случаю. Женщине она напомнила по виду что-то среднее между арахисовыми козинаками и нугой, которые Марья в свое время очень любила. Не учла комендант некромантского общежития только одного: этот шаифарах надо было есть свежим, тогда он слегка тянулся, таял на языке и похрустывал на зубах кусочками арахиса, оставляя деликатно сладкое карамельно-молочное послевкусие с орехово-фруктовой ноткой.

Зато полежавший шаифарах несомненно являлся мечтой стоматолога: вязкий и липкий, тугой, как старые ириски, он цементом намертво склеивал челюсти и зубы. Все, что оставалось несчастному, это пытаться рассосать во рту ставший приторно-сладким, с ярко выраженным вкусом вяленых фруктов и жженого сахара коварный продукт, завезенный караванщиками.

Разумеется, к столу это залежавшееся чудо-блюдо никто подавать не собирался, кусок шаифараха лежал на тарелочке, стоящей на низеньком подоконнике в кухне, соседствуя с цветочным горшком, и представлял собой приманку. Приманка предназначалась для насекомых, которые даже в лучшем из миров могут допечь кого угодно своей назойливостью и жужжанием, и прекрасно справлялась со своим предназначением. Насекомые летели на сладкий запах, а магическая родственница пеларгонии в цветочном горшке метко ловила их длинными и липкими, как язык ящерицы, усиками, выстреливающими из соцветий. Они отправляли добычу в специальные воронки под нижними листьями, торчавшие из основания ствола, где крылатые паразиты под действием растительных соков распадались на питательные вещества.