Персики для месье кюре - Джоанн Харрис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но все же и в Маро есть дом, где, насколько я знаю, меня воспринимают отнюдь не враждебно. Возможно, из-за персиков, а может, из-за того, что семья Аль-Джерба жила здесь еще в те времена, когда Маро считался частью Ланскне, а не неким «арабским поселением».
К зеленой двери этого дома я и направилась. Сточные канавы у меня под ногами вполне могли заменить собой целый оркестр; водосточные желоба что-то возбужденно декламировали. С волос ручьями текла вода, мокрые пряди так и липли к лицу; рубашка и джинсы, хоть и были прикрыты старым дождевиком Арманды, промокли насквозь. Я постучалась, но дверь — во всяком случае, мне так показалось, — открылась далеко не сразу. Я довольно долго ждала на крыльце, прежде чем Фатима впустила меня в дом. На ней был синий, расшитый блестками кафтан; лицо встревоженное, растерянное. Но при виде меня взгляд у нее сразу стал озабоченным.
— Вианн! Что с тобой? Ты же насквозь промокла…
Не прошло и минуты, как я уже сидела на подушках у горящего огня, Ясмина умчалась за сухими полотенцами, а Захра готовила мятный чай. Рядом со мной возлежала на низенькой кушетке старая Оми; из кухни доносился запах готовящейся еды: кокосовая стружка, семечки тмина, кардамон и почти подошедшее тесто — будут печь хлеб к сегодняшнему ифтару, догадалась я.
Оми, одарив меня улыбкой старой черепахи, с легким упреком заметила:
— Ты обещала принести мне шоколад!
Я улыбнулась.
— Обязательно принесу. Я как раз жду, когда мне доставят все необходимое.
— Ну, так поторопись. Я ведь не буду жить вечно.
— Ну, еще неделю-то вы продержитесь?
Оми засмеялась.
— Уж постараюсь. А чего это ты, Вианн, в проливной дождь по улицам бегаешь?
Я уклончиво заметила, что хотела бы повидаться с Инес Беншарки.
— Пф-ф! — от отвращения Оми даже щелкнула беззубыми челюстями. — А она-то тебе зачем понадобилась?
Я с наслаждением сделала большой глоток горячего чая.
— Просто так. Она, по-моему, очень интересная женщина.
— Интересная? Ты это называешь «интересная»? Да я бы сказала, что эта женщина приносит одни не-счастья!
— Почему вы так считаете?
Оми пожала плечами.
— Такая уж у нее натура. Знаешь, есть одна старая история — о скорпионе, который хотел перебраться через реку и уговорил водяного быка перенести его на спине. А когда они были уже на середине реки, скорпион ужалил быка, и тот, умирая, спросил: «Зачем же ты меня ужалил? Ведь если я сейчас умру, ты попросту утонешь». — «Друг мой, я же скорпион, — ответил ему скорпион. — Я надеялся, что и ты это понимаешь».
Я улыбнулась. Эту историю я знала.
— Значит, по-вашему, Инес — скорпион?
— По-моему, некоторые люди предпочтут скорее умереть, чем откажутся от возможности кого-нибудь ужалить, — сказала Оми. — Поверь, ничего хорошего из твоей попытки подружиться с Инес Беншарки не выйдет.
— Но почему?
— Тот же вопрос и бык задал скорпиону. — Оми снова нетерпеливо пожала плечами. — Я же тебе говорю, Вианн: некоторых людей никак не исправишь. А за некоторыми и вовсе тянется такой ядовитый след, что любого сразу отравит, стоит ему тот след пересечь.
Ах, Оми, поверь, я хорошо знаю, что это за ядовитый след, — сама несколько раз его пересекала. За некоторыми людьми действительно тянется целый шлейф яда, даже когда они изо всех сил стараются быть хорошими. Порой, лежа ночью без сна, я думаю: а что, если я и сама такая? Разве с помощью своего дара я достигла чего-нибудь действительно стоящего? Что я подарила миру? Сладкие мечты и иллюзии, мимолетные радости, обещания в четверть фунта весом? Но мой-то собственный путь был при этом буквально усеян неудачами, болью и разочарованиями. Неужели я и сейчас надеюсь, что мой шоколад способен что-то изменить?
— Оми, мне необходимо ее увидеть, — сказала я.
Она посмотрела на меня.
— Да уж, думаю, что тебе это и впрямь необходимо. Но ты все-таки подожди немного, пусть хоть волосы просохнут. Чайку выпей.
Что я и сделала. Мятный чай был удивительно хорош — ярко-зеленый, пахнущий летом. Пока я им наслаждалась, в комнату вошел черный кот, который тут же устроился у меня на коленях и замурлыкал.
— Хазрату ты явно понравилась, — заметила Оми.
Я погладила кота.
— Ваш?
Она снисходительно улыбнулась и сказала:
— Кошки вообще ничьи; они никому принадлежать не могут. Кошки приходят и уходят, как Черный Отан. Но Дуа дала этому коту имя, и теперь он приходит сюда каждый день, зная, что здесь его всегда накормят. — Оми вытащила из кармана кокосовое печенье, отломила кусочек и протянула коту: — На, Хази. Твое любимое.
Хази протянул изящную лапку и цапнул печенье, а потом с явным удовольствием принялся его есть.
Оми доела остаток и сообщила:
— Хазрат Абу Хурайра был знаменитый sahabi.[48] Его все называли «кошачий человек», уж очень он кошек любил. Маленькая Дуа назвала кота в его честь. Она говорит, что он бродячий, но, по-моему, он домашний, просто ему еда здесь больше всего по вкусу.
— Интересно, кому она может быть не по вкусу? — сказала я с улыбкой.
— Моя невестка и впрямь готовит лучше всех в Маро. Только не говори ей, что я это сказала.
— Вы очень любите Дуа? — спросила я.
Оми кивнула.
— Дуа — очень хорошая девочка. Ну, может, и не очень, зато она всегда может заставить меня улыбнуться. И очень помогает с нашей маленькой Майей.
— Да уж, Майя у вас — сущий сорванец, — улыб-нулась я.
— Она ведь в Тулузе живет, — Оми, судя по всему, считала, что именно этим все и объясняется. — Ясмина приезжает к нам только на рамадан, а в остальное время мы почти не видимся. Ей здесь не нравится. Говорит, что жизнь у нас чересчур спокойная.
— По-моему, она нас недооценивает.
Нас? С чего бы это мне употреблять такое слово? Но Оми, похоже, ничего не заметила. Лишь в нарочитом ужасе всплеснула руками и сказала:
— Да у нас все время что-то случается, какое уж тут спокойствие! Я слышала, и у тебя кое-кто гостит?
Я только рукой махнула, сохраняя на лице полную безмятежность.
— Да у нас постоянно гости! Вчера вот вечером приходила Жозефина, хозяйка кафе «Маро», с сыном. И вообще у нас уже пол-Ланскне перебывало; то и дело кто-то заходит, причем в самое разное время.
Оми пытливо на меня посмотрела. Под редковатыми, но выразительными бровями глаза ее казались бледно-голубыми, как вены на запястье.
— Ты, должно быть, считаешь, что я вчера родилась? Разве в этой деревне может что-то произойти, а я об этом тут же не узнаю? Впрочем, если ты хочешь поиграть в секреты…
— Это не мой секрет. Я не имею права его раскрыть.
Оми пожала плечами.
— А вот это, пожалуй, справедливо. И все же…
— О каких секретах речь? — спросила Фатима, входя в гостиную вместе с Захрой и внося огромное блюдо с марокканскими сластями. — Что, Оми снова вам всякие секреты выбалтывает?
— Как раз наоборот, — сказала я. — Оми всегда ведет себя очень сдержанно.
Фатима рассмеялась.
— Ну, сдержанной Оми я не знаю! А вы, Вианн, попробуйте наше угощение. Тут у меня и халва, и финики, и кокосовое печенье, и леденцы на розовой воде, и хрустящее печенье с кунжутом. Нет, нет, нет, не ты, Оми! — снова засмеялась она, потому что Оми тут же потянулась к блюду. — Сейчас ведь рамадан, ты не забыла?
— Должно быть, забыла, — и Оми подмигнула мне.
Заметив, что Фатима явно чем-то расстроена, я спросила:
— У вас что-то случилось?
Она кивнула:
— Свекор моей Ясмины заболел. Мохаммед Маджуби. Он ведь теперь к нам переехал, пока Исмаил и Ясмина здесь. Может, он здесь и останется — жить с Саидом ему не нравится.
Оми громко хмыкнула:
— Скажи уж честно: ему не нравится жить рядом с этой женщиной!
Фатима попыталась ее утихомирить:
— Оми, пожалуйста…
А я в эту минуту посмотрела на Захру. Захра и Ясмина невероятно похожи внешне, но в то же время они очень разные. Я уже не впервые заметила, как смущается Захра, стоит лишь упомянуть об Инес Беншарки. И я напрямик спросила у нее:
— А что вы, Захра, думаете об Инес?
Было заметно, что этот вопрос ее сильно встревожил. В черном хиджабе, заколотом на традиционный манер, Захра выглядела одновременно и старше, и младше своей сестры. Кроме того, она, похоже, отличалась болезненной застенчивостью и говорила всегда еле слышно и монотонно.
— Я… по-моему, она очень интересный человек, — почти прошептала она.
Оми крякнула:
— Ну еще бы! Если учесть, что ты, можно сказать, сама в том доме почти поселилась…
Захра покраснела:
— Соня — моя лучшая подруга!