Другая хронология катастрофы 1941. Падение "сталинских соколов" - Марк Солонин

За неимением лучшего придётся опять же обратиться к свидетельствам очевидцев. Свидетельствам, записанным, увы, через десятки лет после события, с неизбежными в подобной ситуации ошибками памяти и «идейным» ретушированием. Начнём с воспоминаний техника, который встретил войну в составе наземного персонала 13-го БАП.

«Наш полк стоял на самой границе в районе Белостока, местечко Россь (базовый аэродром 13-го БАП был именно там, а на аэродром Борисовщизна полк был перебазирован после 17 мая. – М.С.), Волковысского района. Мы были в лагерях.

– А аэродром замаскирован был? Или стояли как по линейке?

По линейке стояли, а персонал в палатках жил на другой стороне аэродрома. И чтобы попасть на стоянку, надо было пересечь взлётное поле. Немецкие самолёты налетели, набросали на аэродром бомбы и обстреливать начали… Стоянка была как по линейке, и у кого прострелили мотор, у кого шасси. Вывели из строя две или три эскадрильи. А четвёртая была на опушке леса, и она сохранилась, немцы, наверно, не видели её – четыре часа было (так в записи, вероятно, имелось в виду «четвёртый час утра». – М.С.), ещё темновато, заходили они со стороны леса…

– А какие самолёты?

– Одномоторные истребители. А потом, часов в одиннадцать или чуть раньше, прилетели двухмоторные… К этому времени наши самолёты уже рассредоточили, закрыли маскировочными сетками… Но всё равно белый самолёт видно. С большой высоты, может быть, маскировка и подействовала бы. Но он заходил на низкой высоте, нагло, ведь сопротивления никакого не было.

– А самолёты по окраске были только белого цвета?

– Ну, разве мы успели бы покрасить, времени-то было несколько часов. Да и все были в состоянии паники…

– А как же приказы командования ещё весной 1941-го о маскировке аэродромов и техники?

– Мы про них ничего не знали.

– 21 июня уже под вечер Жуковым и Тимошенко был подписан приказ о приведении в боевую готовность. До вас он успел дойти?

– Нам непосредственно не объявляли.

– А более ранний приказ о том, чтобы не поддаваться на провокации, был?

– Да, был…

Этот рассказ может считаться образцовым примером того, как в условиях тоталитарного режима реальные события и факты вытесняются из сознания пропагандистскими мифами. От местечка Россь до ближайшей точки границы 41-го года не менее 100 км; если это называется «на самой границе», то тогда надо признать, что в сентябре 1939 г. Варшава была «на самой границе» с Восточной Пруссией, а Прага в марте 1939 г. была и вовсе «за границей» Чехии. Однако уважаемый ветеран провёл на войне 4 года, а перед репродуктором советского радио – 45 послевоенных лет, и поэтому он «точно помнит», что аэродромы были на самой границе, всей череды предвоенных приказов о маскировке аэродромов – не было, а не существующий в природе «более ранний приказ не поддаваться на провокации» – был…

…И вот полетели они на нас. Было видно: немцы каждый самолёт расстреливали, а на наших самолётах уже всё было подготовлено, бомбы были подвешены. И бомбы наши же взрывались, и по аэродрому обломки, бомбы катились. Эскадрилья, про которую я говорил, что она осталась после первого налёта неповреждённой, взлетела, ресурс бензина выработала (странное боевое задание. – М.С.) и как раз перед этим вторым налётом вернулась и села. Но теперь только один самолёт успел взлететь. Улетел, в Орле посадку сделал, но разбился.

В этот момент у нас погибших ещё не было. У нас одна задача осталась – охрана аэродрома. Оружие выдали всем, пулемёты взяли. Потом вечером, часов в одиннадцать, решили сниматься и отходить пешком, взяв с собой минимум – шинель, противогаз…

– В итоге 22 июня полк был уничтожен фактически полностью?

– Полностью.

– Сколько самолётов удалось сохранить?

– Ни одного. Один почти…

– Сопротивление оказывали?

– А некому было, самолёты были не готовы…

– Теоретически, если самолёт стоит на аэродроме, он должен быть заправлен и на нём должно быть вооружение. Можно залезть в кабину [стрелка], стрелять…

– Предварительно, перед тем как заправить самолёт, бензин отправляли на экспертизу. Проверяли качество. А ёмкости с бензином были опечатаны.

– Вооружения тоже не было?

– А вооружение на складах… Оружие только личное – винтовки, и они выдавались только…

– Когда вы уходили со своего аэродрома, вы технику повреждённую бросили как есть или жгли?

– Оставили всё, как было. Самолёты одни уже были сожжены, другие выведены из строя так, что до ночи отремонтировать не успели бы. А сжечь самолёты – команды не было.

– А вы слышали о том, чтобы кто-то погиб или был ранен утром 22 июня?

– Не слышал… Нам не объявляли, что кто-то погиб. Лично я не знаю.

– А где были лётчики в момент нападения?

– 22 июня выходной день был. Вся срочная служба была на территории лагеря. А где офицеры находились, не могу сказать. К обеду все собрались (подчёркнуто мной. – М.С.). И одна эскадрилья, я упоминал, даже поднялась в воздух.

– Вы знали, что происходит на соседних аэродромах? Там за двенадцать километров по прямой, за Неманом, был ещё один полк бомбардировщиков?

– Да, том был мой зять Николай Яковлевич Куракин, сестры муж, 16-й полк, в одной дивизии были (дивизии, конечно, разные. – М.С.). А истребителей у нас не было.

– Что он рассказывал, как война для их полка началась?

– Он при штабе был, начальник аэродрома. Но он не рассказывал. Сестра рассказывала, что муж пришёл и сказал: «Собирай всё самое необходимое, уезжаете в тыл». А у них уже двое ребят было, два сына. Он отправил их. Видимо, он знал, как дела обстоят…» (294)

«Дела обстоят». Для военнослужащих – от рядового техника до «начальника аэродрома» – война представляется неожиданно случившимся «форс-мажором». И всё это происходит в полку, успешно повоевавшем в небе над Финляндией, одним из самых первых в советских ВВС получившем пикирующие бомбардировщики (сначала Ар-2, затем и Пе-2). Оказать сопротивление оказалось «некому», после того как – если верить мемуарам лётчика 13-го БАП подполковника П. Цупко – «с рассвета до темна эскадрильи замаскированных самолётов с подвешенными бомбами и вооружением, с экипажами стояли наготове». (217) Правда, в одном пункте воспоминания двух участников событий полностью совпадают, как пишет Цупко, «вечером в субботу, оставив за старшего начальника оператора штаба капитана Власова, командование авиаполка, многие лётчики и техники уехали к семьям в Россь… Весь авиагарнизон остался на попечении внутренней службы, которую возглавил дежурный по лагерному сбору младший лейтенант Усенко». Ну, если полком в первые часы войны командует младший лейтенант, а старшие командиры «собрались к обеду», то чего же лучшего можно было ожидать?

Почти по такому же сценарию развивались и события на аэродроме 16-го БАП в Черлена. Историк из Гродно Д. Киенко записал рассказ А. Б. Фёдоровой, которая накануне войны работала продавцом в военторге 16-го БАП. Судя по её воспоминаниям, дела обстояли так: «Первый налёт на Черлену был совершён примерно в 4 часа утра, второй в 8 утра. После второго налёта самолётов, годных ко взлёту, не осталось… Первый налёт был непосредственно на стоянки самолётов, а потом на палаточный городок. Его к этому времени успели покинуть и скрыться в лесу…»

И ещё один рассказ, на этот раз – от сына участника событий:

«Я, Сальников Георгий Георгиевич, сын Сальникова Георгия Ивановича, стрелка-радиста 16-го БАП. Где-то в 52 – 53-х годах он мне, мальчишке, рассказал трагическую историю начала войны…. Проснулся он от грохота и стрельбы (но не от сигнала боевой тревоги. – М.С.). На его глазах взлетел его комэск Протасов и пошёл на таран. Как понимаю, он служил в его эскадрилье. Затем через час появились немецкие мотоциклисты, с которыми они вступили в бой, но вскоре появились немецкиебронетраспортёрыс пехотой и пришлось отступать. Где-то в 10 – 11 утра (подчёркнуто мной. – М.С.) нашли брошенную «полуторку», отец вытер мокрый трамблёр и завёл её. На ней человек 20 – 25 из 16-го полка добрались до Лиды, при них было знамя полка и штабные документы. Их всех арестовали, но вскоре выпустили…»

На мой взгляд, самые достоверные сведения изложены в рассказе продавщицы: личный состав полка успел покинуть аэродром и скрыться в лесу. Что же касается «немецких бронетранспортёров с пехотой» (по одной такой роте было лишь в танковых дивизиях вермахта, да и то не во всех), то в районе Черлены их не было вовсе; пешая же пехота вермахта появилась в тех местах не в 11 утра 22 июня, а через три – четыре дня. Почему бежавших с аэродрома лётчиков 16-го БАП арестовали в Лиде – понятно. Почему «вскоре выпустили»? Приведённый выше доклад командира 229-го ОЗАД ПВО даёт вполне убедительный ответ и на этот вопрос.