Слепой боец - Юлия Горишняя

Когда соглашаются, любое свое мнение, даже сказанное сперва просто со зла, можно постепенно посчитать справедливым. Поэтому Борлайс совершенно искренне был убежден, что поступает он во благо своей дружине и своему кораблю, а не для того, чтобы дойти до разрыва с предводителем, который ему не нравится, тем более что ему не больше, чем остальным, хотелось толки о невезении вытаскивать наружу. Одним словом, тоном полуугрозы он сказал, что либо Гэвин, «как делали отцы наши и деды», найдет, чья это недобрая филгья вредит походу, и отправит ее искать нового хозяина, чтоб бродить следом больше не могла, либо…

Со смертью своего человека его судьба не умирает — уходит к другому, иной раз к родичу, иной раз к совсем чужому младенцу; но хозяина может филгья переменить только так. Хотя люди и ухитряются верить при этом, что можно одолжить ее на время или часть ее внимания с вещью какой-нибудь украсть или подарить…

— Что «либо»? — сказал Гэвин.

— Либо это не то плавание, ради которого я сменял землю на воду.

— Я, значит, должен устроить из своего похода охоту с трещотками, вроде тех, что были в Зиму Оборотней в Окраинной округе, — сказал Гэвин недовольно. — Лучше уж в Миссе перстни с мертвецов снимать.

— Да уж лучше, — откликнулся Борлайс.

Всем почему-то казалось, что Гэвин должен быть больше всех зол из-за этого пропавшего жемчуга. Даже ему самому так казалось. А на самом деле Чьянвена, когда закончилась, оставила в нем только такое чувство, какое бывает, если прорвался нарыв или застрявший осколок вышел из раны, какое-то мрачное облегчение, и ни на кого он сейчас не мог рассердиться по-настоящему, как и обрадоваться по-настоящему ничему бы не смог.

— Тебе нужен неудачник? — сказал он. — Это мой поход. Любая удача в нем от меня, а стало быть, и злая удача от меня. И никаких поисков устраивать не надо. Все? Так тебе тоже?

— Я тебе не дочка Борна, — возмутился Борлайс. — Это с ней ты, Гэвин, будешь шутки шутить.

— Вот с дочкой Борна я как раз говорю всерьез, — отрезал Гэвин. — А есть такие мужчины, которых глупые страхи делают хуже бабы. Надеюсь, к тебе это не относится.

— Еще бы ты это ко мне относил! — отвечал Борлайс. И ушел человеком, которому нынешний поход уже окончательно перестал нравиться.

Люди говорили, что, ежели бы при том разговоре был Йиррин, сын Ранзи, он и смог бы что-нибудь сделать — не доводить до такого. Он ведь обычно этим и занимался, а не то — как бы сумел без него Гэвин набрать столько народу на свой поход? Но Йиррина там не было. Вышло, что он как раз говорил заклинание — ди-лайзт — над раненным дружинником с «Лося», по имени Рогри, сын Ваки, и даже не над ним — на самом Рогри была защита, как на всех, — а над его повязкой, чтоб рана не загноилась. А заклинание это длинное, на полчаса, его делают с перевязкой одновременно. Рогри потом, когда зажило его плечо, говорил: «Лучше бы ты бросил меня тогда, капитан, — может, тебя как раз у того костра и не хватало…» Но ведь не человек выбирает свою филгью. Это филгья выбирает за него…

А Борлайс отправился прямиком к людям из Многокоровья. (Из Извилистого Фьорда здесь были только его два корабля.) Капитаны из Многокоровья с самого начала кучковались вместе, как это всегда бывает с людьми, если они друг другу хоть и не родственники и не свойственники, но и не враги и оказались вдали от дома среди чужих. Оттого, что их было меньше, вот так и оказалось — эти люди были как бы заодно, настолько заодно, как умеют северяне, а капитаны из Оленьей округи — каждый сам по себе.

Борлайс взбунтовал их сразу, твердя, что не для Похода-с-Неудачей они, мол, сговаривались, и мало этого — еще Гэвин со своими выбрыками, а сегодня он, Борлайс, и вовсе дождался от него обращения, какого не стерпит ни один порядочный человек. Конечно, со своими людьми, мол, Гэвин такого бы себе не позволил, а раз человек не из его округи, он и обходится как попало — чужое к сердцу не лежит. И если они, мол, это дело так оставят, то и себе дождутся обращения не лучше. Все эти разговоры, были у костра Ирвиса, сына Ирвиса, и затянулись на полночи.

Там очень красивые ночи, на острове Силтайн-Гат. Остров кажется точно вырезанным из угля и лежит островерхим кольцом на звездчатой, отраженной небом воде. А темнота там шелестела бы, как шелковая, если бы не стоны раненых и не разговоры — неслышные разговоры — у того костра, единственного, от которого еще мечутся тени на черном берегу.

Поглядывая туда, Йиррин, сын Ранзи, чувствовал себя почти так, как Гэвин, пока смотрел день и полторы ночи снаружи на стены башни Катта и гадал, кто там еще живой, а кто нет. А сам Гэвин только отмахивался:

— Уйдут — легкой им дороги. Зачем они мне теперь нужны? Все кончилось, Рин. Все кончилось.

— Ничего себе кончилось, — отвечал Йиррин. — Еще чистой воды почти два месяца. Сдается мне, теперь все и начинается, Гэвин.

— Не наплавался? Еще покапитанствовать охота?

Трудно вести такие разговоры, когда один из собеседников полусонный. Йиррину только и оставалось, что свести все в шутку.

— А ты еще пожалеешь, что допустил меня до «Лося», — усмехнулся он. — Я с него теперь до весны не слезу, еще и зимовать здесь останусь.

— Попробуй только, — пробурчал Гэвин совсем уже во сне. — Меня дома убьют.

Слухи тем временем прогулялись уже по берегу; когда у всех такое вот тревожное настроение, скорость у слухов — это скорость, с какою можно подойти к соседнему костру, поспрошать, что нового на свете, и вернуться назад.

У догорающего костра Хилса тоже не спали. И Рахт, сын Рахмера, вздохнул:

— Наши деды и отцы — они вправду так делали. Якко мне объясняла.

Хилс к тому времени начал уже проникаться к нему уважением, хоть и поглядывал покровительственно. Первую воду плавает человек или нет, на рассудительность это не влияет, и на порядочность тоже.

— А то как же! — согласился Хилс. — И этим полуночникам, родич, стоило бы на себя как раз оборотиться. Я вот замечаю: как их рядом не было, и добыча приваливала, и по бортам никто своими «змеями» не бил.

«Остроглазая» была в этом походе единственным кораблем, которому везло вовсю. Из-за того, что им приходилось делиться с другими, дохода оставалось меньше, но на это Хилс мог еще не держать зла; а вот за свою однодеревку…

— Вот-вот, — сказал Рахт. — И каждый так скажет. Это, мол, не на моем корабле.

— Но у нас ведь так и есть, — пожал плечами Хилс, сын Хилса.

— У нас-то так и есть. Это верно.

Наутро Борлайс потребовал совета и сделал это уж вовсе угрюмым голосом, как если бы поединка требовал. Пришел в такую рань, будто с трудом сумел дождаться утра. Но все было по правилам, и Гэвин сказал только: