Прокаженный из приюта Святого Жиля - Эллис Питерс

— Раз уж ты столь о многом догадался относительно сегодняшних событий, то не один ли ты такой догадливый? — вымолвил наконец Лазарь.

— Никто не видел того, что заметил я, — сказал Кадфаэль. — А теперь и не увидит. Только я да еще тот, чьи руки совершили это, знаем кое-что об этих руках. На левой имеется лишь два пальца да половинка третьего.

В складках черного плаща послышалось короткое движение, глаза сверкнули ясным, ледяным блеском. Лазарь вытянул руки и поднес их к свету. Правая рука была здоровой и сильной, на левой же не хватало указательного и среднего пальцев, а также верхней фаланги безымянного. Покрытая шрамами пораженная кожа была сухой и белой.

— Ты, брат, по столь малым признакам догадался о столь многом, — спокойно сказал Лазарь. — Тебе осталось лишь одно, назвать имя этого человека. Мне кажется, тебе оно известно.

— Мне тоже так кажется, — заметил Кадфаэль. — Его имя Гимар де Массар.

Над Форгейтом и Меолом стояла тихая ночь. Зорким глазам Лазаря был отчетливо виден лес, где днем люди шерифа занимались бесплодной охотой за беглецом и мелькавшая между деревьями ярко-красная шляпа Пикара ясно обозначала путь, по которому вечером он будет возвращаться домой. В противоположность царившему внизу покою, в поднебесье влачились облака, словно странники, которых неверная судьба вырвала из течения обычной жизни и понесла в неизвестность, в никуда…

— Откуда мне знать это имя? — невозмутимо спросил Лазарь.

— Милорд, я ведь тоже принимал участие в штурме Иерусалима. При взятии этого города мне было всего двадцать лет. Я видел, как вы ворвались в ворота. Я был и в битве при Аскалоне, когда египетские Фатимиды одолели нас. И должен сказать, что после учиненной нами резни в Иерусалиме и убийства многих из тех, что стояли подле Пророка, они заслуживали большей удачи, чем добились. Однако Фатимиды поступили с Гимаром де Массаром воистину по-рыцарски. Куда вы исчезли после битвы? Почему вы всех нас, кто любил вас, вашу жену и сына, оставшихся в Англии, заставили оплакивать вашу смерть? Разве мы заслужили это?

— А разве мои жена и сын, вернись я, заслужили наказание, которое свалилось на мою голову? — спросил Лазарь, повысив голос и запинаясь при этих словах. — Брат, полагаю, ты спрашиваешь о том, что знаешь и без того.

Да, Кадфаэль знал. Раненный и попавший в плен после битвы при Аскалоне Гимар де Массар от лекарей, которые пользовали его в плену, узнал, что заразился проказой.

— У Фатимидов были хорошие врачеватели, — снова заговорил Лазарь, тихо и спокойно. — Таких надо еще поискать. Кому как не им было знать первые признаки страшной болезни? Они сказали мне правду. И сделали все, как я просил: послали известие, что я умер от ран. И даже больше. Они предоставили мне убежище, где я мог бы жить среди своих врагов, покуда окончательно не стану мертвым для своих друзей и не смогу держаться в этой битве с недугом, равно как держался в иных битвах с оружием в руках. Как я и просил, они отослали в Иерусалим мои шлем и меч.

— Они у Иветы, — сказал Кадфаэль. — Это ее сокровища. Вы не были забыты и после смерти. Я всегда считал, что лучшие из сарацин могут поступать куда как более по-христиански, нежели многие из нас, христиан.

— Да, люди, к которым я попал в плен, оказались настоящими рыцарями. Все эти годы моего искупления они относились ко мне с почтением и поддерживали меня во всем.

Кадфаэль подумал, что все благородные люди находятся в известном родстве. Существуют некие узы, которые связывают людей независимо от кровного родства, государственных границ и даже преодолевают, казалось, непреодолимые барьеры веры. И нет ничего удивительного в том, что калифы Фатимидов оказались Гимару де Массару куда ближе, нежели Бомон, Болдуин и Танкред, словно злые дети спорившие из-за завоеванных земель.

— И как долго вы возвращались в Англию? — спросил Кадфаэль, ибо путь этот был очень долгий: через всю Европу от Средиземного моря, на больных ногах, с колотушкой и деревянной чашкой для подаяния.

— Восемь лет. С тех самых пор, как от английских пленников до меня дошли известия о смерти моего сына, который оставил ребенка, дочь, и о том, что после смерти своей матери она осталась сиротой на попечении родственников со стороны матери. Она последняя в моем роду.

Поэтому Гимар де Массар покинул свое убежище, в котором скрывался много лет, и в плаще прокаженного, с закрытым лицом и с чашкой для подаяния в руках пустился в бесконечное странствие домой, в Англию, чтобы своими глазами, хотя бы со стороны, увидеть, что его внучка благоденствует в своих владениях и наслаждается счастливой жизнью. Но вместо этого он обнаружил, что дела ее совсем плохи, и посему своими искалеченными руками решился поправить их и сделать ее свободной.

— Теперь она счастлива, — сказал Кадфаэль. — И все-таки я полагаю, что она была бы счастлива променять свой титул на великую честь увидеть своего деда живым.

Наступило долгое ледяное молчание, словно он переступил запретную черту. Однако Кадфаэль продолжал настаивать.

— Болезнь угасла в вас. Прошло столько лет, я же могу судить об этом. Не отмахивайтесь, я вижу верные признаки. Ведь то, что Господь налагает по ведомой одному Ему доброй воле, по той же доброй воле Он может и снять. Вы понимаете меня? Вы больше не опасны для других людей. И под каким бы именем вы ни скрывались все эти годы, вы были и остаетесь Гимаром де Массаром. Если уж ваша внучка с таким благоговением хранит ваш меч, можете себе представить, с каким почетом и восторгом она встретит вас. Зачем лишать ее столь могущественного защитника? Зачем лишать себя радости увидеть ее счастье, радости отдать ее руку любимому человеку?

— Брат, ты говоришь о вещах, которые плохо понимаешь, — сказал Гимар де Массар, покачав покрытой капюшоном головой. — Я мертвец. Оставь в покое мою могилу, мои кости и всю эту историю.

— Но ведь некогда один Лазарь восстал из могилы к радости своих родственников, — очень осторожно заметил Кадфаэль.

Наступило продолжительное молчание, и казалось, лишь обрывки облаков движутся под небесами в этом мире. Затем старик выпростал из плаща свою правую, неподвижную, руку и откинул капюшон.

— Разве такое лицо обрадовало бы сестер того Лазаря? — спросил Гимар де Массар.

Он снял с лица прикрывавшую ее тряпку и показал монаху все, что осталось от него: губ почти не было, одна щека провалилась, вместо ноздрей зияли большие бесцветные дыры, — лишь ясные, живые глаза напоминали еще о великом паладине, отличившемся некогда в битвах при Иерусалиме и Аскалоне. Кадфаэль смолк.

Лазарь закрыл тряпкой изъеденное проказой лицо и вновь обрел спокойствие и просветление.

— Не трогай лежачий камень, — сказал он тихим, глухим голосом. — Мне хорошо под ним, не тревожь меня.

— Я должен вам сообщить, — вымолвил Кадфаэль, помолчав, — что Йоселин рассказал о вас Ивете и она просила его привести ее к вам, поскольку вы не можете прийти к ней. Она, видимо, хочет поблагодарить вас за доброе отношение к ее возлюбленному. А так как он ни в чем не может отказать ей, думаю, утром они будут здесь.

— Они поймут, что у нас, прокаженных-пилигримов, нет ничего постоянного. Мы неисправимые бродяги. Чуть что, и ветер уносит нас прочь, словно пылинку. Живые мощи, мы вершим свой путь туда, где святые мощи приносят нам утешение. Скажи им, что со мной все в порядке. — Лазарь спустил свои больные, изуродованные ноги со скамьи, медленно и осторожно, затем прикрыл их полами плаща. — Ибо с мертвыми всегда все в порядке, — вымолвил он.

Он встал, и Кадфаэль встал вместе с ним.

— Помолись за меня, брат, если хочешь.

Лазарь повернулся и пошел в дом, не обернувшись и не вымолвив более ни слова. Его деревянные башмаки громко стучали по доскам крыльца и затем более глухо — внутри дома. Кадфаэль сошел с крыльца и оказался под открытым небом.

Облака, казалось, плыли не по воле ветра, но следовали неким предназначенным им курсом, неторопливо и неуклонно, как смерть.

На обратном пути в обитель Кадфаэль размышлял, что с мертвыми и впрямь всегда все в порядке. И наверное, Ивета с Йоселином найдут выход своей благодарности, обратив всю ее на Брана. И раз уж мертвый сам себя похоронил, пусть они обратятся к живому. И как знать, быть может, когда-нибудь этот золотушный сын нищенки, как следует откормленный, ухоженный и обученный, и впрямь станет пажом и оруженосцем сэра Йоселина Люси? Удивительные вещи случаются порой в этом самом удивительном, ужасном и самом прекрасном из миров!

На следующее утро, после мессы, Ивета с Йоселином, получив дозволение аббата, приехали в приют Святого Жиля, полные благодарности ко всем его обитателям, но в особенности к двоим из них. Мальчика нашли сразу, однако выяснилось, что старый прокаженный по имени Лазарь ночью ушел, не попрощавшись и не сказав никому ни единого слова, куда уходит. Его искали по всем дорогам в окрестностях Шрусбери, посылали гонцов по всем приютам для странников еще в три графства, однако даже на своих искалеченных ногах Лазарь ушел от погони одному ему ведомыми тропами. И в Шрусбери его никогда больше не видели.