Доблестная шпага, или Против всех, вопреки всему - Амеде Ашар

И после того, как Давид Жоа снова бросил взгляд на линию горизонта, добавил:

— Мы живем в опасное время, когда, кажется, всеми душами завладела злая сила.

— Так что, этот парус, будь он английский или датский, вам внушает опасение?

— Он не внушает мне никакого доверия. К тому же, сударь, перечислив вам только что врагов, которые могут нам угрожать, я не сказал о врагах неизвестных.

— Неизвестные? Такие тоже могут быть?

— Эти — самые опасные.

— Ах, дьявол!

— И самые многочисленные!

Арман-Луи взглянул на подозрительный корабль. Только что похожий на снежинку, он напоминал теперь лебедя, скользящего по волнам.

— Это хитрый парусник, — хладнокровно констатировал голландский капитан. — Если мрак быстро не сгустится, он настигнет нас меньше чем через час.

— Что же делать?

— То же, что делают его собратья, морские пираты: они поднимают какой-нибудь флаг, любого цвета, и посылают пушечный выстрел — первый, что на профессиональном языке означает, что надо ложиться в дрейф.

— А если выстрел не услышать?

— Повторят.

— А если ответить?

— Рассердятся.

— А если остановиться?

— Они пошлют шлюпку с кучей негодяев, вооруженных до зубов: у них острое зрение и цепкие кошачьи когти, и все, что они найдут, захватят.

— Ну ладно, допустим, корабль ограблен с палубы до трюмов. Что дальше?

— Они посылают пару пушечных ядер в корпус судна ниже ватерлинии — и прощайте, корабль будет спать на дне моря.

— Вместе с пассажирами?

— Разве если часть экипажа не погибнет в сражении, а другая, испорченная дурным примером, не завербуется под кровавый пиратский флаг.

— Так, выходит, что ни делай, все напрасно?

— Как правило. Если только не нарвутся на более сильного.

— А это иногда случается?

— Никогда.

— Спасибо.

Капитан закурил трубку. Опустилась ночь. Уже почти не различим был вражеский парус — он белел ещё какое-то время над волнами, как чаечье крыло, потом исчез. И не стало видно вообще ничего.

Продолжая курить, капитан отдал приказ закрепить попрочнее грузы на палубе и зарядить все четыре каронады — короткоствольные пушки, имеющиеся на борту, после чего снова изменил скорость судна.

— Вы умеете плавать? — спросил он у г-на де ла Герш.

— Да. А что?

— А то, что, возможно, уже завтра вам придется удирать вплавь. Вот что может произойти. Если на рассвете окажется, что пиратское судно, упрямо преследующее нас, исчезнет в открытом море, и у меня не останется сомнений, что я допустил грех, увлекая его за собой, я на всех парусах помчусь в ближайший порт и буду заниматься лишь тем, что стану благодарить Господа, который вытащил нас из рук разбойников.

— А если напротив — он нападет на нас?

— Тогда пушки начнут диалог, порох заговорит с порохом. Когда-то я носил шпагу, поэтому мысль о том, чтобы сдаваться, мне не приятна.

— Я очень одобряю эту антипатию.

— Следовательно, я отвечаю им своими короткоствольными каронадами, убегая. И вот мы оказываемся между огнем и водой.

— Если огонь не убьет нас — то поглотит вода.

— Верно. Поэтому я и спрашиваю вас, умеете ли вы плавать… Спокойной ночи и молитесь Богу!

Через десять минут Давид Жоан спал сном праведника.

С рассветом он вышел на палубу, куда тотчас же поднялся и г-н де ла Герш. Их окутывал густой туман. Даже пены, которая вздымалась на гребнях волн вокруг корабля, невозможно было увидеть.

— Хорошо это или плохо, мы узнаем, когда выглянет солнце! — сказал капитан. — Хорошо в том случае, если пират пройдет хотя бы в десяти саженях от нас, не видя нас; плохо — потому что мы можем, не подозревая о том, налететь на риф.

— Хорошо то путешествие, которое хорошо заканчивается! — сказал Арман-Луи.

— Жизнь — это путешествие, — сурово проговорил Давид Жоан. — Если человек честно исполнил свой долг, его путь всегда заканчивается хорошо.

Голландец шел теперь только под нижними парусами. Каждую минуту за борт опускали лот.

Наконец, налетевший ветер разогнал туман, и солнце осветило все вокруг. Все взгляды обрати лись в море, где кипела пенная вода.

Большие белые паруса показались над горизонтом. Пират был в пределах досягаемости голландских пушек. Давид Жоан взглянул на Армана-Луи и указал ему на темную линию вдали над волнами.

— Это берег, — сказал он. — Если мы приблизимся к нему, плывите уверенно, если мы не подойдем — вручите свою душу Богу.

Преследование возобновилось. Пиратское судно уверенно набирало скорость, но берег увеличивался в размерах на глазах, и уже можно было различить его холмы.

На вершину мачты пирата вдруг взлетел флаг, белое облако окутало его целиком, и почти тотчас пушечное ядро прорвало паруса голландца.

— Он хочет побеседовать, — хладнокровно сказал Давид Жоан. — Это сигнал к тому.

Он сам навел пушку, долго прицеливался и выстрелил.

— Попал! — крикнул довольный капитан.

Сломанная рея и лоскут паруса упали на борт корсара, и один человек, сраженный снарядом, свалился в море.

— Ах, если бы у меня было с десяток хороших пищалей! — вздохнул Давид Жоан с сожалением.

Пират только что повернулся другим бортом и дождь из железа обрушился на голландца, ломая и круша все: мачты, реи, ванты, бортовые решетки. Три или четыре человека барахтались на палубе в лужах крови.

— Беглый огонь! И курс на берег! — крикнул свой приказ кальвинист.

Четыре каронады выстрелили четырьмя ядрами в пирата, и голландец, уносимый ветром, устремился к берегу.

Морской прилив бушевал на белой от пены линии подводных скал. Уже слышен был шум прибоя, накатывающегося на рифы.

Энергичным жестом капитан указал г-ну де ла Герш на корсара и на берег.

— Вот огонь, вот вода! — сказал он. — Помолитесь! Не протянет ли нам Бог руку помощи!

Ядра все время преследовали голландца, разрывая его паруса, громя такелаж и разнося в клочья обшивку. Несколько зарядов картечи угодили в борт. Каронады отвечали выстрел за выстрелом. Голландец спасался бегством.

В этот момент черная линия рифов была лишь в нескольких кабельтовых от корабля. Каждый накат волны то скрывал их под водой, то обнажал их страшные зубчатые края.

Все члены экипажа понимали намерения капитана, и никто не роптал.

— На колени! — вскрикнул Давид Жоан громовым голосом. На палубе все стали на колени. — Смерть близка! Призовем же Бога! — сказал он.

Все головы склонились в молитве. Железный вихрь смел вместе с обрывками пеньки и деревянными обломками несколько изуродованных тел. Давид Жоан обхватил руками свою седую голову.