История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1 - Святополк-Мирский (Мирский) Дмитрий Петрович

в прозе, и одно из самых сложных: это одновременно пародия на

мнимоученую претенциозную Историю русского народа Полевого,

свифтовская сатира на весь социальный порядок, основанный на

крепостничестве, и, кроме того, портрет одного из самых прелестных

персонажей во всей русской литературе – простодушного, наивного и

застенчиво-честолюбивого Ивана Петровича Белкина.

После 1831 г. Пушкин писал больше прозы, чем стихов. Только

три произведения (в том числе Капитанская дочка и Пиковая дама)

были закончены и опубликованы. Но сохранилось много фрагментов

разной степени завершенности, и они были опубликованы посмертно.

Среди них несколько зачинов того, что должно было стать введением

в поэму Клеопатра (в одном их них находится очень интересный

набросок характера Чарского, поэта, который из светского тщеславия

и сдержанности не хочет, чтобы на него смотрели как на поэта), – и

Дубровский, почти законченный «роман о разбойнике» с социальной

основой. Если бы он был закончен, это был бы лучший русский

роман действия. Он освежающе (и очень сознательно)

мелодраматичен, со своим благородным дворянином Робин Гудом и

идеальной героиней. Там, как и в Горюхине, много сатиры. Фигуры

двух вельмож, Троекурова и Верейского – наглого старосветского

самодура и офранцуженного утонченного эгоиста, – украшение

портретной галереи русской литературы.

Единственный полновесный и законченный роман Пушкина,

опубликованный при жизни, это Капитанская дочка (1836), история

из времен Пугачевского бунта (восстания низших классов на востоке

России в 1773 г.). Это школа Вальтера Скотта по изображению

прошлого, но роман странно непохож на другие «веверлеевские»

романы. По размеру он не более чем одна пятая среднего романа

Вальтера Скотта. Манера рассказа сжатая, точная, экономная, хотя и

более просторная и неторопливая, чем в пушкинских повестях.

В ней, как и в Дубровском, есть изюминка настоящей мелодрамы – и

в образе предводителя бунтовщиков, и в откровенно условном

характере негодяя (единственный у Пушкина негодяй) Швабрина.

Роман полон восхитительного юмора; чего стоит сцена дуэли героя с

Швабриным и отказ старого гарнизонного офицера, выслужившегося

из солдат, понять, зачем нужны дуэли. Но всего лучше в романе

характеры: капитан Миронов и его жена, в мирное время милые

персонажи идиллической комедии, которые, когда приходят

бунтовщики, неожиданно проявляют естественное, скромное и

будничное мужество и умирают героями. И Савельич, старый слуга

героя, искренний в холопстве, непоколебимый в деспотизме. Не

считая Евгения Онегина, Капитанская дочка была единственным

произведением Пушкина, имевшим огромное влияние на

последующую эпоху, – в ней содержится квинтэссенция того, чем

стал русский реализм, хотя эта история рассказана в самой обычной

манере, как и должна быть рассказана история. Ее реализм,

экономный в средствах, сдержанно юмористичный, лишенный

всякого нажима, поражает своим контрастом с другим замечательным

историческим романом, появившимся два года спустя, – с

риторичным, выходящим из берегов, великолепным Тарасом Бульбой

Гоголя. Капитанская дочка из всех вещей Пушкина имела самое

большое влияние на литературу, но не она является лучшим и

характернейшим для него произведением в прозе – эта честь

принадлежит Пиковой даме (1834). Изложить ее вкратце невозможно:

это шедевр сжатости. Как и Повести Белкина, это произведение

чистого искусства, занимательное только как целое. По силе

воображения она превосходит все, что написал Пушкин в прозе: по

напряженности она похожа на сжатую пружину. По неистовому

своему романтизму она близка к Гимну Чуме и к стихотворению Не

дай мне Бог сойти с ума. Но фантастический романтический сюжет

влит в безукоризненную классическую форму, такую экономную и

сжатую в своей благородной наготе, что даже Проспер Мериме,

самый изощренно-экономный из французских писателей, не решился

перевести ее точно и приделал к своему французскому переводу

всякие украшения и пояснения, думая, вероятно, что наращивает

мясо на сухом скелете.

Пушкин был первоклассным критиком; его серьезные

критические статьи и рецензии замечательныздравой взвешенностью

суждений и точной ясностью выражения. Его полемика (в

Литературной газете) тоже в своем роде непревзойденна. Его

тонкая, острая и меткая ирония жалила так, что враги не могли ее

забыть. Его нападки на Булгарина, продажного журналиста на

жалованье у тайной полиции, восхитительны спокойной

жестокостью. Они способствовали скорому закрытию Литературной

газеты, доведя до белого каления подлого, но влиятельного

соперника.

Начиная с 1832 г. основным занятием Пушкина, во всяком случае

официально, стала история. Его план истории Петра Великого так и

не созрел, но в 1834 г. он напечатал Историю Пугачевского бунта

1773 года. Это шедевр повествовательной литературы, сравнимый с

Галльской войной Юлия Цезаря. Ее недостаток – недостаток

сведений: Пушкин не мог знать многого, что было чрезвычайно

важно для его темы. Он был слишком классицистом XVIII века,

чтобы рассматривать историю с позиции «движения масс» и

«классовой борьбы», но он очень хорошо видел и отлично показал

социальные истоки великого восстания. В 1836 г. он напечатал

Путешествие в Арзрум – отчет о поездке на Кавказский фронт в

1829 г., в котором он достиг последних пределов благородной

обнаженной сжатости.

14. РАЗВИТИЕ ЖУРНАЛИСТИКИ

Десятилетие 1825–1835 гг. кроме всего прочего, чем оно

выделяется в истории литературы, замечательно и тем, что в это

время начинается непрерывающаяся история русской журналистики.

Несмотря на то что это была эпоха сурового цензурного давления,

журналисты этого и двух последующих десятилетий совершили

смелый прорыв к независимости, если не политической, то по

крайней мере в общекультурных вопросах. Благодаря их усилиям

стало складываться общественное мнение. Партия поэтов и дворян не

слишкомпреуспевала в своих журналистских начинаниях.

Литературная газета Дельвига (1830–1831) была блистательным

предприятием, но цензура ее закрыла. Та же судьба постигла

Европейца Ивана Киреевского (1832). Когда в 1836 г. Пушкин затеял

Современник, он был уже не современным и не мог собрать нужное

количество платных подписчиков.

Профессиональных журналистов «дворяне», не слишком

разбиравшиеся в различиях между этими плебеями, недолюбливали и

презирали. Между тем эти различия существовали: москов ские

журналы, иногда неряшливые, но независимые и воодушевленные

энтузиазмом, были непохожи на сервильную и жалкую

петербургскую прессу. В Петербурге монополия на политическую

информацию принадлежала газете Северная пчела, основанной в

1825 г. Фаддеем Булгариным (1789–1859). Булгарин был поляк,

побывавший в Москве с наполеоновской армией; потом он

дезертировал и вел какое-то неясное авантюрное существование,

пока в начале двадцатых годов не стал заметным в литературном

мире. Он был дружен со многими декабристами, но помощь, которую

он оказал правительству, доставляя улики против вчерашних друзей,

снискала ему особое покровительство тайной полиции.

В царствование Николая I Булгарин приобрел репутацию подлого

подхалима, которого терпеть не могли порядочные люди. Он был

ловкий, хотя и вульгарнейший журналист. Его газета продавалась