Замурованная. 24 года в аду - Найджел Кауторн

На формирование их речи повлияли и другие факторы. «Чтобы хорошо говорить, нужно иметь приличный слух, умственную и эмоциональную стабильность, и какой-то из этих факторов мог быть запущен», – сказала профессор Эдвардс.

Некоторые исследования дают основания предполагать, что дети, переступившие отметку в 11 – 12 лет и так и не научившиеся разговаривать, уже никогда не смогут в полной мере овладеть языком. «Есть подозрение, что их мозг утратил способность воспринимать грамматику – они могут быть в состоянии обогащать словарь, но все равно не смогут правильно говорить на своем родном языке», – сказала она. Стефан, таким образом, может остаться навсегда недоразвитым. Тем, кому еще не исполнилось одиннадцати, повезло больше. Маленькие дети, такие как Феликс, имеют больше возможностей для выздоровления».

Продолжительный контакт с телевизором как с единственным средством постижения окружающего мира тоже не мог не оставить своего отпечатка. По словам Фрэнка Фуреди, профессора социологии в университете Кента, «в наших обстоятельствах, представляет важность значение всего... Мать (Элизабет) знала, что такое телевидение, еще до попадания в подвал. Находясь там, она понимала, что телевидение – это средство связи и коммуникации, могла даже знать, что мамы используют его в качестве цифровой няни. Но для детей он должен был представляться неким оракулом. Чистым листом, который они могли заполнить своим воображением».

В таких экстремальных условиях это чревато серьезными последствиями. «Если вся ваша жизнь проходила в подвале и вы никогда не были вне его стен, не общались с людьми, то понятие разницы между вашим миром и миром внешним будет очень проблематично осмыслить, – сказал профессор Фуреди. – Сравнение не будет иметь смысла, а следовательно, даже если по телевизору вам покажут людей на улице, вы не сможете этого постичь».

Телевидение оставляло детей неподготовленными к столкновению с жизнью вне подвала. «Мир их несказанно удивит, – сказал клинический психолог Рон Брэйси. – Они привыкли к очень четкой концентрации их жизни и жизни вокруг них. Теперь им нужно учиться расширять горизонты и понимать мир шире. Они неизбежно будут напуганы и сбиты с толку произошедшим с ними – им будет сложно свыкнуться с тем, что произошло».

Многие специалисты согласны в том, что особенные проблемы доставит общение с другими людьми. «Они выключены из общества, поскольку слишком долго находились вдали от людей, им привычнее общаться с игрушками или друг с другом, – сказал доктор Брэйси. – Для детей старшего возраста это особенно тяжело, поскольку их чувство реальности, чувство мира будет полностью перечеркнуто их ровесниками».

Доктор Брэйси также напомнил, что, став свидетелями многократного насилия их отца/деда над матерью, дети также могли расценивать такое поведение как нормальное. «Эти травмирующие события могут представлять для них норму, – сказал он. – Но лица мужского пола теперь могут вызывать у них отвращение».

Однако он верит, что они смогут оставить этот ужас за спиной с течением времени и терапии. «Это возможно, хотя перед их глазами будут постоянные напоминания, – сказал он. – О них всегда будут говорить как о „тех“ детях, они будут вынуждены жить с этими постоянными репортажами, книгами и даже фильмами об этих событиях, но есть шанс, что они смогут привыкнуть и принять это и начать нормальную жизнь».

Вызывало беспокойство и состояние самой Элизабет. Психолог Анна Карпентер, специалист в помощи взрослым, пережившим в детстве насилие, рассматривает ее случай в «Нью Стейтсмэн». Карпентер – судебный консультант по клинической психологии, работающая в судебной комиссии по определению состояния психического здоровья в Глазго и в «Клайд Хелс», она двадцать лет работала с жертвами подобных инцидентов, с оскорбленными женщинами и их психически нездоровыми обидчиками. В Шотландии она была активным членом организации «Помощь жертвам преступности» и являлась членом совета по условно-досрочному освобождению там же, в Шотландии. «История Элизабет Фрицль, 42-летней женщины, которую запер в подвале и насиловал на протяжении 24 лет ее собственный отец, для большинства кажется шокирующей и непостижимой», – писала она. В обращении Фрицля с дочерью она видела пример особого сексуального и эмоционального садизма.

Но детское насилие печально распространено, и общим лечением для всех жертв является поле психического здоровья. В этой области, сообщала Карпентер, был достигнут прогресс. За последние три десятилетия академики и практикующие врачи добились большого понимания сложной психологии людей, переживших такой стресс. «Несомненно, эта женщина нуждается в активной помощи и поддержке, чтобы пережить эту жуткую пытку, – сказала она. – Но те, кто принимает участие в ее восстановлении, должны быть исключительно осторожны и чувствительны, особенно когда она свыкнется со своими эмоциональными и физическими потребностями в стороне от своего насильника. На самом деле она может не суметь высказать или и вовсе не распознать их».

По словам Карпентер, Элизабет Фрицль предстоит испытать череду противоречивых и обескураживающих эмоций: шок, дезориентация, вина, тоска, но также и счастье, облегчение от освобождения от такой продолжительной пытки. Ее может бросать от одной эмоции к другой на ранних стадиях решения проблемы, и ей нужна будет самая внимательная забота от близких ей людей.

«Мисс Фрицль нужно мягко подтолкнуть к тому, чтобы она начала выражать собственные нужды и принимать собственные решения, – сказала Карпентер. – Жизнь в тесном подвале, вдали от обычного общения, лишила ее многих базовых умений в жизни – знакомиться с людьми, ходить по магазинам, звонить по телефону, даже переходить дорогу, – все это станет для нее непривычной и непростой задачей».

Но Карпентер возражает против резкого вмешательства. Она уверена, что интенсивная психотерапия не всегда желательна в случае активного лечения после серьезной травмы, особенно если таковая сопряжена с острым интересом полиции и прессы. Недавние исследования, проведенные по предмету данной консультации, продемонстрировали, что в ближайший период после стресса слишком глубокое и резкое проникновение в чувства человека может вызвать обратный эффект. «Любое обнаружение опыта насилия может привести к личному ощущению того, что насилие продолжается снова и снова, – сказала она. – Люди часто описывают тяжелые воспоминания, когда они чувствовали, как их снова толкают в прошлое и снова совершают насилие».

Никто не хочет сделать этого с Элизабет Фрицль.

«Они могут слышать звуки, запахи, ощущения, которые будут доводить их до состояния, словно они теряют рассудок. Такие ощущения вполне естественны – это способ рационализировать и осознать инцидент. Но они, тем не менее, очень опасны».

Из-за длительной природы сексуального насилия над Элизабет, она должна быть особенно ранима душевно. Ведь всему миру известно, через что ей пришлось пройти, а в таких случаях раскрытие подробностей насилия особенно проблематично, так как жертва не привыкла к уважительному с ней обращению. Она выросла в строгой католической вере, она могла ожидать даже наказания или обвинения. В течение большей части своей жизни Элизабет Фрицль, привыкшая только к насилию, могла ожидать того же от людей, которые заботились о ней.

Проведя столько времени в полном подчинении у своего деспотичного отца, она абсолютно утратила всякую личную инициативу. В каждом отдельном случае она ждала, что ей скажут делать врачи: куда идти, что есть, с кем говорить и когда. Поэтому на предварительной стадии ей нужна была ненавязчивая помощь, которая могла стать решающей, для того чтобы она смогла разобраться прежде всего в своих чувствах, продолжала Карпентер. На этой стадии все, кто окружают ее, должны повторять, что верят ей и знают, что это не ее вина.

Те, кто пережил подобные ситуации, часто говорят, что испытывают непреодолимое чувство вины. Вины за то, что не пресекли насилие, – пусть даже, как в нашем случае, они были и не в том положении, чтобы так поступить. Хотя люди нечасто говорят о таких чувствах, внутри себя они задаются вопросом: «Почему я не остановила это?» И хотя такой вопрос никто никогда не задаст Элизабет напрямую, он всегда будет висеть в воздухе.

Жертвы подобного сексуального насилия также обычно чувствуют вину за то, что позволяли продолжаться этому так долго. Но и это было бы особенно трудно для Элизабет Фрицль. Ей пришлось терпеть насилие семь лет еще даже до того, как она переступила порог подвала. Когда это началось, она была еще в таком возрасте, что даже не понимала, что происходит, не говоря уже о том, чтобы прекратить это. Потом, когда она была уже достаточно взрослой, чтобы понимать, что делает с ней ее отец, и уже была сознательной, чтобы положить этому конец своим бегством, она оказалась в заточении. Годами она могла проклинать себя за глупость, что позволила заманить себя в подвал. И с самого начала, еще сидя в оковах и во мраке, ей пришлось пойти на этот страшный компромисс с самой собой. Как позднее сказала она сама: «Передо мной поставили выбор, умереть с голоду или быть изнасилованной».