Стальной волосок - Владислав Крапивин

Росита Линда сидела, подтянув коленки и смотрела в бесцветное пламя. Платьице у нее сбилось, открыв ноги. По ноге, от коленки к подолу, шел черный блестящий жук, почти неразличимый на девочкиной коже. Гриша смотрел на этого большого усача, убеждая себя, что интересует его именно жук, а не голая девчоночья нога, хотя на нее, такую черную, глядеть тоже было интересно.

Гриша думал, как это глупо и несправедливо: Росита Линда — невольница. То есть рабыня. Если захотят, могут ее продать, а то и загубить до смерти!.. Ну, пока что ей такая участь не грозила, да и мать Роситы Линды, тетушка Исабель, вела себя в доме вдовца Санчеса не как робкая прислуга, а по-хозяйски. Шумно командовала, иногда покрикивала на хозяина, а юному Пако однажды влепила крепкого шлепка… Да, но что будет дальше? Женитьба белого сеньора на рабыне (да и на свободной, но черной девушке) была немыслима. Это не поймут, этого не простят… А Пако и Росита Линда давно уже поклялись друг другу стать мужем и женой, когда вырастут. Иное даже не обсуждалось. И, чтобы им не помешали, решено было — едва подрастут, бежать на остров Гваделупа, где пять лет назад отменили рабство. Их-то, Пако и Роситу Линду, этот остров ничем не пугал, до злобного духа Матубы им не было дела…

Гриша и Павлушка уже знали об этих планах. И очень даже сочувствовали. Понятно же — здесь взрослые равнодушные люди хотели устроить еще одну разлуку для ребят, и надо было сопротивляться!

…Кстати, у автора этой повести есть сведения (правда, не очень точные, «косвенные»), что план Пако и Роситы Линды удался и они жили в Пуэнт-а-Питре долго и счастливо, народив полдюжины ребятишек… А почему бы и нет? Ведь не обязательно же всякая история о ранней любви должна кончаться, как у Ромео с Джульеттой. Бывают счастливые исключения…

Пако предложил искупаться. Гриша заволновался (внутри, конечно). Подумал: а будет ли купаться с ними Росита Линда? Если будет, то не в платье же, конечно… И не то чтобы его одолевало какое-то запретное любопытство, а просто было интересно: она вся такая черная или все же есть места посветлее. Застыдившись самого себя, он стал казаться очень беззаботным… и зря старался. Росита Линда купаться отказалась, пошла наводить порядок в логове бестолковых мальчишек (ла мадригуэра дель мучачос торпес). Стали бултыхаться втроем…

Наконец Пако и Росита Линда ушли, пообещав навестить беглецов завтра. А если случится что-то важное, то и раньше…

4

Видимо, ничего важного не случилось, поскольку в тот день друзья не появились. Гриша старался не беспокоиться (чего волноваться — ведь жизнь шла, как задумано). А Павлушка — тот и вообще был как беззаботная пичуга. «Г’ри-ша» рядом, солнце светит, никто не грозит пленом и разлукой… К тому же он нашел занятие: приносил из чащи толстые сухие ветки, ломал их на кусочки и вырезал из этих кругляшек разные фигурки: головастых человечков, зверьков непонятной породы — смешных и добродушных, птичек со сложенными крыльями и даже головки длинных, полураспустившихся цветов.

— Г’ри-ша… Смо-три…

— Молодец, — вздыхал Гриша. Павлушка и в самом деле был молодец…

И опять пришла ночь. Еще более темная, чем накануне, без светляков. И душная. А потом грянула гроза.

Ну, надо знать, что такое тропические грозы. Гриша, хотя и хлебнувший урагана, все равно корчился от страха. Даже сквозь лавину ливня видно было из-под моста, как рубят пространство многожильные синие молнии. А грохот стоял такой, будто рушится… нет, не только этот мост, а все мосты на свете…

Они сидели, закутавшись в лоскутное одеяло, и казалось, что Павлушка старается не просто прилепиться к Грише, а как бы слиться с ним воедино — и тогда будет не страшно. Ведь если Гриша и боится безобидных «серпент» (потому что не знает), то больше-то ничего не боится. Вон как старается прикрыть его, Поля, всем телом от чудовищного грохота проснувшегося Матубы…

Надо было как-то подтвердить эту Павлушкину уверенность, сделать что-то более сильное, чем страх. И Гриша… стал читать «Конька-горбунка».

…Вот въезжают на поляну

Прямо к морю-окияну;

Посреди его лежит

Чудо-юдо рыба-кит…

Похоже, что Матуба опешил от такой дерзости. Или его заворожила ритмика незнакомой русской сказки. Или просто начал выдыхаться. Грохот ослаб, ливень приутих, сверкать стало слабее. И наконец гроза откатилась куда-то за границу ночи…

Гриша замолчал.

— Г’ри-ша… ищо…

— Горюшко ты мое, — сказал он совсем как Арина в доме на Ляминской. — Ну еще так еще…

Утро было сверкающее от миллионов повисших капель. Свистели и картаво кричали какие-то птицы. Утренний поезд уронил с моста в траву клочья тяжелого пара… Пако и Росита Линда пришли мокрые — пробирались через сырые заросли. Впрочем, скоро солнце высушило и ребят, и ветви…

Новостей друзья не принесли. По их словам, сеньор Педро вел себя спокойно, вопросами не досаждал и надолго уходил из дома. А бриг по-прежнему стоял на рейде.

«Когда же это кончится?» — с растущей досадой думал Гриша.

Кончилось, когда миновали еще трое суток.

Ясным, свистящим сотнями птиц утром Пако разбудил мальчишек раньше обычного. Не толчками, как прежде, а громким криком снаружи, от ручья:

— Грегорьо! Паулито!

Они сунулись наружу, и… Между Пако и Роситой Линдой стоял доктор. Он был похож на путешественника — в твердой шляпе, с футляром подзорной трубы через плечо, в крагах и широком ремне поверх белой куртки. Пако и Росита Линда выглядели слегка виновато, а доктор сказал, блестя очками:

— Выходите, бездельники. Бриг «Артемида» ушел из Гаваны. Никто не станет вас разлучать.

Это была радость. Но смешанная с недоверием.

— А вы? — сказал Гриша издалека.

Доктор сказал в ответ:

— По-твоему, я окончательный злодей?

Нет, Гриша так не думал. И все же…

— А… что теперь будет? — спросил он, делая к доктору несколько шагов.

Тот, видимо, понимал, что важно сразу рассеять все тревоги. И отвечал кратко:

— Через десять дней в Европу пойдет испанский пакетбот. Отправимся на нем. В Германию. Оттуда сушей в Петербург. Но уже сегодня ты напишешь в Турень письмо, оно уйдет завтра с американским пароходом — для того, чтобы мы как можно скорее дождались в Петербурге ответа. Захотят Максаровы принять мальчика — слава Богу. Не захотят — я позабочусь о нем. По крайней мере, все равно будете в одной стране, сможете иногда видеться…

— Петр Афанасьевич!.. — Гриша чуть не крикнул «родненький мой», но сдержался. — Они захотят! Я знаю! Ну, не прогонят же!..

— Муй бьен, как говорят наши друзья… Однако поспешим, «Артемида» еще недалеко, и ты сможешь хотя бы издалека помахать ей рукой. Николай Константинович, кстати, просил передать, что не держит обиды…

Гора с плеч!

— Петр Афанасьич, а как он узнал, где мы? И вы… как узнали?

— Благодаря твоим друзьям. Они выложили секрет в первый же вечер… Не вздумай обвинять их в измене! Пако рассказал про ваши планы лишь тогда, когда я обещал, что не стану стараться разлучать вас, а наоборот… Я поклялся в этом перед испанской гравюрой, изображающей снятие Иисуса с креста…

Гриша и не думал обвинять. Он обнял Пако и, если был бы девчонкой, расцеловал бы! А Павлушка обнял Роситу Линду — конечно, он обо всем догадался! И Росита Линда чмокнула его в щеку…

Дорога к дому

1

Бриг уходил. Он был уже далеко за маяком крепости эль Морро, но еще не у горизонта. Дуло с берега, и стояли все паруса. Белый с косым синим крестом флаг был различим под гафелем. Не простым глазом, конечно, а в трубу.

Доктор и ребята стояли на каменной площадке набережной и передавали трубу друг другу. Гриша держал ее дольше всех (его не торопили). Он поставил локти на парапет, чтобы изображение не прыгало в объективе. В трубу казалось, что судно совсем недалеко. Можно было даже различить на корме, под окнами надстройки фигурные буквы: «Артемида».

На кормовой палубе, на юте, видны были люди. Один из них — в треуголке. Ясно, что капитан. Он тоже держал трубу. Поднял ее к глазу, глянул назад, на гавань… На берег… Видимо, поймал в объектив каменную площадку. Две трубы как бы столкнулись объективами… Гриша… он не выдержал, робко поднял ладонь, помахал над плечом. Капитан, не опуская трубу, встал очень прямо и помахал треуголкой.

У Гриши в горле застрял комок, в один миг. Он отдал трубу Пако, положил локти на парапет и лег на них щекой.

— Г’ри-ша… ты че-во?

Господи, как же хорошо, что он есть…

— Павлушка, все в порядке… Муй бьен…

Гриша еще раз, уже без трубы, глянул на белые пятнышки парусов.

«Вот и все…»

Теперь — признание автора. Он увлекся и слегка приврал. Ну, хотелось сочинить поинтереснее. На самом же деле Гриша и Павлушка провели под мостом только сутки. На следующее утро, после купания, Пако и Росита Линда привели их обратно в город, на окраину, которая называлась Ведадо. То есть «Запретная». До недавнего времени власти не разрешали строить здесь никаких домов, и лишь недавно город не удержался в прежних границах, они «лопнули». Сейчас на западном краю Гаваны, у моря, рос поселок из рыбачьих домиков и хибар, а кое-где уже вставали респектабельные особняки.