Избранные эссе - Мария Скобцова

Во временном.

В историческом раскрытии Богочеловечества, в приближении к состоянию, когда все будут едино, — есть эпохи, стоящие под различными знаками, как бы исключительно посвященные одному из начал, входящих в единое человеческое лицо.

Часто в чередовании их противоположной значимости они как бы отрицают друг друга. И истины, найденные на других путях, тогда объявляются ложью. Тут опять утверждение реальности зла путем отрицания истинности одного из путей к человеческому преображению.

Эпохи, стремящиеся к утверждению человеческих начал в постепенно преображающемся Богочеловечестве, часто кощунственно отрекаются от предшествующих эпох, когда человеческая мысль была устремлена к постижению своей причастности Богу.

А эпохи устремленные к Богу, как бы отрекаются от своего человеческого естества и предают его.

Надо иметь любовь, чтобы видеть в пределе преображения святость обеих естеств.

И может быть человечество в течении и восхождении своем было бы рассыпано, раздроблено на части, вечно бы отрекалось от своего вчерашнего дня и этим самым предавало бы себя злу не могло бы иметь единого лица и единого пути, — если бы при всех муках этих попыток отречься, предать, раздробиться и рассыпаться, если бы при всевременном предавании себя вольной смерти, — человеческому роду не предстояла бы Мать.

Земля не отречется от человечества и не предаст своего материнства. Земля объединит разрозненные временем муки. Земля оправдает и минуты исканий своих человеческих путей, и минуты когда дух человеческий приближается к слиянию с Богом.

Потому что минута даже величайшего подвига звенит в духе матери как вопль:

— Боже мой, Боже мой, вскую оставил меня?

Родина и народ.

Родина — родившая — Мать — родная земля. Народ — народившийся, — Сын. Для нас мать, — из всех земель самая Земля, из всех матерей наша мать, Россия.

И сыновен путь русского народа по отношению к ней.

Надо только понять, что каждый отдельный человек может быть корнями своими более причастен русскому народу или более причастен России. Русский народ вольно выбрал сыновнюю гибель свою и взошел на Голгофу. Можно отдельному человеку вместе с ним восходит на Голгофу и вместе с ним вольно избирать крест свой

Материнский путь России, страны, земли, мука не вольно избранная, а претерпеваемая. И вместе с ней можно отдельным людям разделять меч Голгофского креста, пронзающий сердце. Материнская мука России, путь ее преображения. И в ней она как бы утверждает себя, как исконно материнский путь, путь по преимуществу материнский.

Среди миpa Poccии, — всего более земля, Святая Земля, мать, удел Богородицы.

Народам даны разные пути.

Poccии же дан материнский путь и в этом нельзя не видеть конечную цель ее служения.

Россия сопутствует сострадает миру. Россия не вольным хотением берет, и отрекается, и вновь берет свой крест, а силой своего материнства влекома за миром, за народом своим, пронзена мечом крестной муки человечества. И силой материнства своего может она покрыть сильного.

И вместе с тем мир, народ, не может пощадить матери.

Должное.

Уже века познается истинное имя Poccии и истинное имя ее народа.

Исторически чередуются различные эпохи.

Они могут быть эпохами, стоящими под знаком материнства. Или эпохами, стоящими под знаком сыновства.

А в сыновстве, — в пути не родины а народа, — есть всегда воплощаемое Богочеловечество.

Другими словами, соборно–единый русский народ в пределе своем может быть переображен в подлинное Богочеловечество.

Но эпохи дробятся и дальше. Иногда народ со всей страстью и мукой посылает своих детей на смерть и на гибель, в тюрьмы, и на виселицы, для утверждения и раскрытия полноты своего человеческого лика.

Дерзновенность человеческого начала определяет себя, как должное. Человеческая справедливость говорит о человеческом равенстве и бьется до смерти против рабства.

Материнство, Родина, Россия сопутствует человеческому пути своего народа, благословляет его, и стоит у его креста.

И путь этот человеческий в пределах преображенности свят, не отрицаем, необходим, как один из частей преображенного Богочеловечества.

И если в чередовании эпох за таким поколением идет другое, отрицающее его, и избирает муки духа, очищение миpa личной углубленностью, то в отречении народ раскалывает себя, теряет единый путь, утверждает хаос, зло, отсутствие цельности.

В самом себе каждый истинно сущий путь ведет к полноте Божества. И поэтому тут вопрос только в том, к какому пути «талантливо» данное поколение.

Но синтез всех путей, цельность раз–родных частей народа, собирание всех подвигов в единый народный подвиг, дает материнство.

Родина, родившая, Святая Земля, Россия — влеклась раньше за сыновним путем своего народа, когда он утверждал свою человеческую свободу. Она же влечется и сейчас за ним, когда, отрекаясь от человеческой борьбы, от боя за свое человеческое право на равенство и на хлеб, начинает народ мукой воплощать заложенную в нем божественную Ипостась.

В пути матери соприкоснутся пути народа. Единой материнской мукой сольются в единый лик две ипостаси народа.

И вместе с тем только жертвой народа может быть искуплена мать.

К этому надо только еще добавить, что в историческом процессе эпохи, отрицающие друг друга, конечно, не единственные.

Есть еще эпохи полноты синтеза.

В конечном счете только они определяют степень воплощенности Богочеловечества.

И эта степень воплощенности для каждого исторического момента определяется сочетанием всех творческих достижений в области человеческой, с полнотой неподвижной божественной истины.

Да оно и не может быть иначе, потому что в Богочеловечестве элемент Божественный неподвижен и в приближении к нему происходит только его раскрытие.

Человеческий же элемент всегда творим, в человеческом элементе нет данной заранее полноты, а преображение его идет через творение новых ценностей.

Так оно и в церкви: церковь вечно должна сочетать в единое соборное Богочеловечество полноту неподвижной божественной истины с текучим и вечно творимым началом человечества.

Е. Скобцова.

Журнал"Путь"№6 (1927)

Социальные сдвиги в эмиграции

Источник - http://agios.org.ua

Нет ничего ошибочнее, чем, сделав десять лет тому назад известные выводы о характере русской эмиграции, думать, что эти выводы применимыи к тому положению, в котором она находится сейчас.

За это время не только новое поколение вошло в жизнь, — и людям прежним пришлось пере лицеваться, перемениться, приспособиться к окружающей новой обстановка, почувствовать себя колесиком в совершено иной машине, нежели та, в которой они были раньше. 8–10 лет тому назад на французский берег ступили воины, галлиполийцы, казаки, — осели, вросли в новую землю, колонизовали и ее, — к обернулись фермерами, таксистами, грузчиками, ажюстерами, персерами и т. д. И не нужно быть особенно догадливым, чтобы предположить, что десятилетний срок несколько изменил их прошлую психологию: померкли старые идеалы, мечта задернулась мглой, а реальная жизнь изо дня в день настойчиво твердит новую песнь, приучает к себе.

Мы все привыкли говорить, что дальнейшая судьба России определится от того или иного разрешения социального вопроса, и не замечаем, что это положение относится не только к России, — оно имеет точно такую же силу и для эмиграции. Судьба эмиграции до конца определяется социальным вопросом. И в попытках разрешения его происходят сдвиги, которых может не замечать только очень близорукий или предвзятый наблюдатель. Иногда эти сдвиги поражают своей прихотливостью и неожиданностью. Можно было бы разбить на дне категории отношение эмигрантов к социальному вопросу. Наименее тронуты им, наиболее сохранили свои старые взгляды и навыки те из эмигрантов, кто борется с жизнью в одиночку. Для таких людей все, происшедшее с ними, — некая личная катастрофа. Они выброшены во враждебный мир, они противополагают себя, иностранцев, русских, одинаково чуждому миру работодателей и рабочих, местных людей, французов. Эксплуатация работодателей идет параллельно с конкуренцией французских рабочих. И при таких условиях социальные трудности воспринимаются скорее, как национальные трудности. Вся острота сознания обращена на эту свою национальную униженность. Французы эксплуатируют меня, русского, французы конкурируют со мной, русским. И те и другие противостоят мне, объединенные национальным признаком. Незнание языка, не смешиваемость в быте еще больше углубляет эту национальную пропасть и не дает возможности угадать ее несколько иную природу. Далее, такой одиночка, общаясь вне своей работы с другими русскими одиночками, несмотря на огромное разнообразие их социального положения, чувствует с ними только известную общность — общая церковь, общий язык, общие воспоминания, общая организация, общая столовая, общая библиотека, общие газеты. И деление на «мы» и «они» строго придерживается лишь национальной линии. Можно сделать абсолютно точный вывод, — чем более работа эмигранта идет в одиночку, тем менее ощутительны в нем социальные сдвиги, тем лучше он сохранился.