Пятая рота - Андрей Семёнов

Во втором взводе связи поверка длилась ровно столько, сколько понадобилось Полтаве, чтобы убедиться — мы замечены дежурным по полку, назавтра замечаний не будет, можно расходиться. Вторая шеренга не успела даже докурить.

— Сейчас в наряд заступают, — Полтава забегал карандашом по списку, — дежурный — Кравцов, дневальные — Куликов и Гулин. Мужики, сейчас заступите, а завтра в шесть сниметесь. Считай, четыре часа вы уже простояли. Вопросы? Нет? Разойдись. Семин останься.

Когда взвод зашел в палатку, я подошел к Полтаве, недоумевая: зачем расправу надо мной нужно проводить прямо перед палаткой на передней линейке непосредственно напротив штаба, если удобней это сделать в самой палатке? Кричать и звать на помощь я не буду, а так никто ничего не увидит и не узнает. Скажу утром, что споткнулся и упал.

— Ты вот что… — Полтава подбирал слова.

Я замер в тихом трепете.

— Мы тут с пацанами посоветовались, — Полтава разглядывал сейчас свои сапоги, будто не я, а он был молодым, — короче, ты — ни в чем не виноват. Служи нормально. Ничего не будет сегодня. Ложись, отдыхай — ты же после караула, спать, поди хочешь? А там посмотрим…

Это было как-то неопределенно. На что посмотрим? На кого посмотрим? Кто именно будет устраивать смотрины? Но было понятно главное — бить меня сегодня не будут, а до завтра еще дожить надо.

— Но смотри… — добавил Полтава напоследок.

16. Духовенство

Взвод «отбивался». Разбирались постели, укладывались хэбэшки, стаскивались сапоги и оборачивались портянками по голенищам. К моему удивлению Женек, минуту назад заступивший в наряд, вместе со всеми спокойно разделся, залез на свой второй ярус и со спокойно совестью укрылся одеялом.

Для меня такое отношение к несению службы в суточном наряде было внове. В учебке после отбоя дневальные начинали шуршать, наводя порядок в туалете, бытовке и умывальнике. К утру краны должны были гореть золотом куполов кафедрального собора, а унитазы и писсуары радовать глаз белизной изящных фарфоровых статуэток. За сутки до этого надраенная прежним нарядом до блеска латунь кранов, под действием раскаленной туркменской атмосферы вступала в естественную химическую реакцию с кислородом и тускнела, а девственная белизна армейской сантехники к отбою была омрачена содержимым двухсот кишечников и мочевых пузырей. Двум курсантам-дневальным за ночь предстояло сделать из этой части казармы маленький филиал Эрмитажа, чтобы пришедший с утра могучий старшина Ахметзянов не проломил голову сержанту-дежурному после ревизии ночных трудов суточного наряда. Сержанты, опасаясь за свою черепную коробку, редко когда бывали довольны работой курсантов и находили все новые и новые недостатки и пятнышки. Поэтому бедным дневальным никогда не удавалось закончить работу раньше двух часов ночи, а оставшиеся до подъема четыре часа сна приходилось разбивать на двоих для того, чтобы, прикорнув всего на пару часов, а то и на двадцать минут, весь следующий день провести либо с тряпкой в руках, либо вытянувшись «на тумбочке». Было видно, что офицеры и старшина роты умышленно и методично, докапываясь до мелочей, делают из сержантов «рексов», чтобы те грызли курсантов.

Ну, а те и рады были стараться…

Идиоты!

Суточный наряд в учебке, когда дневальный мало спит и много работает, выматывал курсантов совершенно.

В линейных войсках, очевидно, к вопросу соотношения работы и сна относились иначе. Человечней.

Женек-дух полез «на пальму» спать, а черпак-Гулин одел бронежилет, подхватил автомат и отправился на улицу: маячить под грибком перед палаткой. Кравцов нацепил на рукав красную повязку, повесил на ремень штык-нож и выключил верхний свет, оставив только тусклое дежурное освещение над письменным столом в углу палатки. На столе аккуратной стопкой лежали газеты и журналы, но Саня, наверное, то ли не любил, то ли не умел читать и чтобы скоротать ночь он решил себя развлечь умной беседой со свежим человеком.

— Младший сержант, — окликнул он меня, — пойдем, чайку попьем.

И ведь не откажешь!

Мало того, что старший призыв приглашает, так сегодня я еще счастливо избежал оплаты счетов, выписанных моими земляками, и не в моем положении было кочевряжиться. Бросив грустный взгляд на свою подушку и подавив в себе неуместный вздох, я набросил на себя снятую уже было хэбэшку и поспешил воспользоваться гостеприимным предложением Кравцова, к которому, как я успел заметить, во взводе прислушивались. Саня успел заварить две кружки чая и приветливо пригласил меня садиться за стол:

— Ну, рассказывай.

Я оторопел:

— Чего рассказывать?

— Все, — приготовился слушать Кравцов, — как водку пил на гражданке, как девок трахал, откуда ты родом, чем до службы занимался, кто родители. Все рассказывай.

До сих пор меня еще не допрашивал следователь, но если включить воображение, то можно представить, что вот так же доброжелательно-покровительственно беседуя, умный следователь выпытывает действительно все.

Я поведал, что родом я из Саранска, что водку я не пил, предпочитая вино, что мои интимные отношения с противоположным полом никого не касаются, что до службы я работал в одной смешной конторе, которая гнала продукцию для оборонки всего Варшавского Договора, что с отличием закончил ашхабадскую учебку связи, что родители мои инженеры и сам я после армии, скорее всего пойду по родительским стопам.

Кравцов слушал внимательно, не перебивал и не задавал отвлекающих вопросов.

— А я со Ставрополья, веришь? — заметил он, когда мой рассказ о себе иссяк.

— Верю, — поддакнул я.

— Мы с Горбачёвым, веришь, — земляки.

Сане было чем гордиться: Горбачев тогда только входил в моду и популярность молодого генсека росла в прогрессии день ото дня. Народ рукоплескал и восхищался. Из великих мира сего у меня в земляках ходил только патриарх Никон, но и тот умер лет за триста до моего призыва на действительную военную службу. Крыть мне было нечем.

— А я СПТУ до армии с отличием закончил, веришь, — продолжал хвалиться Кравцов, — на комбайне работал, как Горбачев в молодости.

Намек был понятен: перед Саней был открыт прямой и широкий путь в генеральные секретари прямо из палатки второго взвода связи. Мне не светило: никто из мордвы до сих пор еще не пробился даже в Председатели Президиума Верховного Совета СССР и протекции оказать мне не мог. Да и на комбайне я работать не умею, чтобы браться страной руководить.

— Ну, ничего, Андрей, — Кравцов удержался от того, чтобы через стол похлопать меня по плечу, — у нас во взводе закалишься, окрепнешь, физически подтянешься.

Я повнимательней осмотрел фигуру Кравцова. Крепкий парень. Ну и что? Фигура напоминает скорее пивной бочонок, нежели торс борца. Ноги коротковаты. Лицо несколько одутловатое. Я мысленно добавил ему лет пять возраста и увидел его в пузырящихся на коленях трениках возле гаражей за банкой пива, также рассудительно беседующего с окрестной алкашней. Если бороться, то, пожалуй он меня повалит. Он здоровей и крепче меня, хоть и ниже ростом. В драке — не знаю кто кого, особенно, если работать на дальней и рассчитывать не на силу его ударов а на мою дыхалку. Пусть он в плечах шире меня. Зато на любом кроссе я его как ребенка сделаю, даже не вспотею. Мне стал неприятен его отеческий тон, который он почему-то решил взять со мной. Всего-то на полгода-год старше меня а уже сидит тут такой степенный и важный. Комбайнер хренов!

Вообще я уже успел заметить, что люди ограниченные, даже глупые, но обладающие наполеоновским апломбом и величавой осанкой, умеют производить впечатление на людей обыкновенных и даже умных. Такой тип с самым значительным видом будет выдавать тривиальные пошлости, даже откровенные глупости так, будто разговаривает о вещах продуманных и великих. В голову собеседнику даже и не подумает закрасться подозрение, что перед ним обыкновенный остолоп с восьмилетним образованием, настолько весомы слова и серьезно лицо вещающего пророка.

«Ты сначала выполни кэмээс, научись бегать быстрее меня на своих коротких лапках, а потом уже напутствуй», — подумал я и передразнил его: ««Окрепнешь, физически подтянешься…».

— У нас, у казаков… — вывел меня из задумчивости Кравцов, но ему не дали закончить.

В палатку зашел Гулин:

— Какого хрена тут сидишь? Все дежурные уже доложились.

— Оба-на! — всполошился Кравцов, — заболтался с молодым. Бегу. А ты давай спать.

Два раза повторять мне было ненужно. Я воспользовался тем, что мой новый опекун побежал докладывать дежурному по полку и залез «на пальму». Сегодня я «оттянул» свой первый в Афгане караул, устал как собака, и слушать разглагольствования ставропольского комбайнера не было больше ни сил, ни желания.