Князь С. Н. Трубецкой (Воспоминания сестры) - Ольга Трубецкая

В бумагах С. Н. нам удалось найти письмо к Вановскому, написанное им до решения самому поехать в Петербург для личного доклада по этому делу. Вот что С. Н. пишет:

"Ваше Превосходительство! я позволю себе писать Вам, как человек, посвятивший свою жизнь университетскому делу, глубоко убежденный в важном значении того, что я высказываю.

9 февраля в стенах Московского Университета состоялось безобразное сборище студентов, завлеченных туда агитацией, продолжавшейся несколько месяцев. Все участники этой сходки исключены из тех заведений, где они обучались, и ожидают в тюрьме приговора, который над ними должен состояться.

По моему глубокому убеждению, этот приговор может иметь самые крупные последствия не только для виновных, но и для всей русской учащейся молодежи. И последствия эти будут роковыми, если оправдаются слухи о предполагаемом решении.

Повторяющиеся беспорядки делают невозможным правильное течение академических занятий и требуют строгого подавления. Студенческое движение за последнее время стало, по счастью, терять то сочувствие, которым оно пользовалось в некоторых кругах. Бесчинства 9 февраля возмутили всех, и само студенчество прониклось сознанием того, какою жалкою, глупою и постыдною мальчишеской выходкой была их "политическая демонстрация", которая должна была дать "Основы будущего публичного права России", по словам одной из прокламаций.

Наказание, которое должно постигнуть виновных, будет всего справедливее и разумнее, всего целесообразнее лишь в том случае, если оно усилит, закрепит такое впечатление окончательно. Но, если справедливы распространившиеся слухи, если этих невоспитанных, сбитых с толку мальчишек ожидает ссылка в Сибирь, то такая кара неизбежно вызовет в русском обществе самое потрясающее и, вместе, самое нежелательное впечатление. Она превратит этих юнцов в каких-то политических мучеников, чуть ли не в декабристов, даст им ореол, которого они всего менее заслуживают, она их увенчает и заставит их самих и их товарищей видеть в них борцов за свободу, а в их манифестации не мальчишескую выходку, а чуть ли не подвиг трех сот спартанцев.

Я знаю, что я говорю: для всех пылких, увлекающихся юношей пример этих мнимых "героев" будет сильнее наших увещаний, наших разумных речей.

Ссылка 400 студентов в Сибирь. 400 юношей, почти детей, среди которых есть много просто наивных, обманутых, увлеченных, ссылка без суда, без опроса, ссылка, которая более самих виновных потрясет их отцов, их братьев, товарищей — что будут значить в сравнении с этим все наши слова. Если бы ценой такой жертвы можно было бы еще купить хотя бы замирение высших учебных заведений. Но я не сомневаюсь, что в лучшем случае она вызовет лишь временное ошеломление, под которым будет разгораться непримиримая ненависть и ожесточение.

Сборище 9 февраля кончилось, как оно должно было кончиться — постыдным фиаско; зачем же обращать его в победу, в торжество революционеров. Большего они не могли бы желать — ведь не думали же они в самом деле, что, взмахнув красным флагом, они переменят существующий порядок.

Ваше Превосходительство! Русская молодежь невоспитанна, необузданна, развращена, но, слава Богу, она не подла и не труслива: она лезет в огонь, она способна жертвовать собою за то, чему она верит, и самая опасность ее привлекает. Не раз она это доказывала, и эта черта позволяет надеяться, что при изменившихся условиях воспитания русское общество даст лучшие плоды. Оно не побоялось солдатчины, оно не побоится и ссылки. Не побоятся ее более смелые, пылкие, ищущие подвига, а также поведут за собой других. Ссылка в Сибирь может вызвать лишь новые и новые жертвы, но она не будет иметь успеха устрашающей меры.

Ее станут объяснять не силой и твердостью правительства, а слабостью, испугом перед студентами: она вселит в них ложное, преувеличенное представление о их политической силе, о значении их мальчишеских демонстраций.

Это только ободрит их и парализует деятельность действительно разумной и консервативной части молодежи.

Приговор мирового судьи за буйство и нарушение общественной тишины сделал бы во сто крат больше, для усмирения университета и посрамления буянов. Это был бы действительно отрезвляющий холодный душ, который показал бы студентам, что их никто не боится, что их никто не считает серьезной общественной силой, но что в них видят безобразников, которым в университете нет места, которые будут удалены из него с беспощадной строгостью. Перед таким приговором осталось бы только преклониться: он был бы безусловно справедлив и вместе беспощаден, гуманен и в то же время в высшей степени действителен, вызвав общее одобрение; он не только покарал бы виновных такой тяжкой карой, как исключение из университета, но и действительно судил бы их всех и в глазах всех, не привлекая к ним ничьей симпатии. И, как это ни странно, такая мера, бесконечно более мягкая по виду, могла бы иметь действительно устрашающее значение по своим нравственным последствиям. Она не подорвала бы престижа правительственной власти, а, наоборот, показала бы ее спокойную твердость и нравственную силу. И она, действительно, могла бы иметь исправительное значение: она не превращала бы сбитых с толку мальчишек в серьезных политических преступников и наглядно показала бы им ничтожество их усилий против твердыни русского государства.

Вот, Ваше Превосходительство, что я считал долгом сказать с полнейшей откровенностью, полагая, что люди, ближе стоящие к молодежи высших учебных заведений, обязаны в минуту исключительной важности уведомлять о ее пользах и нуждах те лица, в руках которых находится ее участь, и которые со своей стороны стремятся к ее благу и исправлению".

Интересно, что еще в 1882 г. В. К. Плеве в Комиссии при Министерстве Народного Просвещения, в которой он принимал участие в качестве директора Департамента полиции, высказал следующее:

"Уволенные студенты являют собой главный контингент, из которых крамола вербует своих деятелей: беспорядки в высших учебных заведениях и неминуемо следующие за ними исключения представляют как бы рекрутский набор, производимый крамолою в рядах учащейся молодежи. В бездействии, нужде и лишениях исключенные из учебных заведений молодые люди, жизнь которых оказывается разбитой в самом ее начале, ожесточаются против общественного и государственного строя, и те из них, которые только склонялись прежде к учениям крамолы, теперь вполне проникаются ими, причем подвергшиеся административной ссылке уже в местах своих ссылок начинают оказывать вредное влияние на местное население, а по возвращении своем из ссылки, если успеют снова проникнуть в высшее учебное заведение, становятся деятельными агентами тайных обществ и в духе их действуют среди своих товарищей".