Культура имеет значение - Самюэль Хантингтон

Новации, отметившие применение коммерческого права в Юго-Восточной Азии, Корее и на Тайване, означали, что члены бизнес-сообщества этих стран, главным образом китайцы, по-прежнему были вынуждены полагаться на собственные методы обеспечения безопасности трансакций. Рассчитывая друг на друга и на свои ассоциации, китайские предприниматели все активнее налаживали связи с местными правительствами. Причем то были связи такого типа, какой был недостижим в прежнюю эпоху, когда колониальные чиновники старались держать дистанцию в отношении бизнесменов и в особенности китайцев.

Природа этих контактов с властями была довольно разнообразной и во многом определялась совместимостью культуры бизнес-сообщества с культурой и интересами тех, кто сосредоточил в своих руках рычаги управления государством. В таких странах, как Южная Корея и Япония, чиновники происходили из одной и той же этнической группы и зачастую заканчивали одни и те же школы. В этих случаях не всегда легко было разобраться, где заканчивается государственная власть и начинается бизнес. В Таиланде политическое руководство, которое в 1950-е годы подвергало местных китайцев активной дискриминации, постепенно изменило свои подходы, что позволило китайскому меньшинству полностью интегрироваться в тайское общество.

В силу сказанного отношения между местными китайцами и политическими элитами таких стран, как Индонезия и Малайзия, строились на смешанных браках и финансовых соображениях. Поскольку китайцы довольно часто были удачливы в бизнесе, политики не раз обращались к ним за денежной поддержкой, покрывавшей как партийные, так и личные нужды. Несколько индонезийских китайцев, к примеру, стали миллионерами благодаря государственным лицензиям на вырубку тропических лесов; в этом им помогли исключительно деловые связи с членами семьи президента Сухарто. В первые годы своего правления Союзная партия Малайзии большую часть финансирования получала от местных китайцев. Но по мере того, как малайцы в правительстве набирали силу, они добились того, что главным источником финансирования ведущей партии правящей коалиции — Объединенной малайской национальной организации — стали именно малайские предприниматели.

Догматический приверженец неоклассической экономики мог бы сказать, что и конфуцианские семейные устои, и альянсы, налаживаемые китайскими эмигрантами с правительствами приютивших их стран, основываются исключительно на ожидании экономической выгоды, извлекаемой из подобных взаимоотношений. Но даже если ограничивать мотивацию финансовыми факторами, скрепы семьи в конфуцианском сообществе оказываются гораздо прочнее и долговечнее, нежели межэтнические личные связи.

По всей Восточной и Юго-Восточной Азии система ведения бизнеса, обеспечивающая безопасность сделок с помощью семейных и прочих межличностных связей, отличалась одними и теми же особенностями. Предприятия в основном находились в семейной собственности. Даже общества с ограниченной ответственностью, продававшие свои акции на местных биржах, контролировались конкретными семьями. Мелкие держатели акций, да и крупные акционеры, не принадлежавшие к семье, почти не влияли на ход деловых операций, а их права практически не защищались.

Там, где это было возможно, основатель фирмы передавал управление своим сыновьям и, гораздо реже, дочери или зятю. Для китайских компаний смена поколений оказывалась сложным делом, поскольку потомки основателя зачастую не отличались компетентностью или не ладили между собой. Однако еще в конце XX века очень немногие частные фирмы Кореи, Тайваня, Гонконга и Малайзии осмеливались доверять управление профессиональному менеджменту со стороны.

Разумеется, в регионе есть фирмы, руководимые профессиональными менеджерами, но все они контролируются европейскими, японскими и американскими инвесторами или принадлежат государству. Правительства Малайзии, Тайваня и даже Сингапура полагаются на государственную собственность для того, чтобы закрепить за правящей этнической группой определенную долю экономических ресурсов. В результате огосударствления и последующей приватизации некоторых отраслей тяжелой промышленности, проведенных в Малайзии, в выигрыше оказалась именно малайская элита. На Тайване государственные предприятия контролируются китайцами, в 1949 году перебравшимися на остров с материка, в то время как большая часть частного сектора принадлежит местным предпринимателям. В Сингапуре государственными предприятиями также управляет местное чиновничество, в то время как основная доля частного сектора находится в руках зарубежных инвесторов.

Семейные и земляческие связи столь же заметно влияют на взаимоотношения между предприятиями. Причем научная литература, посвященная этому чрезвычайно важному аспекту жизни китайской диаспоры в Юго-Восточной Азии, практически отсутствует.3 Поскольку указанные взаимоотношения носят неформальный характер и нередко поддерживаются во враждебном окружении, подробное их изучение пока не представляется возможным.

В тех местах, где подобные связи еще не сложились, китайские бизнесмены прилагают немалые труды и тратят значительное время на их формирование. Общеизвестно, что американские и европейские предприниматели, занимающиеся бизнесом в Китае, теснейшим образом сотрудничают с адвокатами, стараясь с помощью писаных контрактов предусмотреть все возможные случайности. Их китайские коллеги, напротив, готовы посвятить целые годы обхаживанию иностранцев, которое подготовило бы их к деловому взаимодействию, как формальному, так и неформальному.

В описанных выше взаимоотношениях бизнеса и власти встречаются различные вариации. Однако в основе всех разновидностей лежит одно и то же: стремление обеспечить безопасность и стабильность в условиях, где правовой порядок отсутствует, а правительства активно вмешиваются в экономические процессы. В данном смысле показателен такой, например, факт: более 80 процентов прямых иностранных инвестиций, поступивших в Китай на ранних этапах реформ, имели гонконгское происхождение и направлялись в провинцию Гуандун, откуда происходят многие гонконгские бизнесмены.

Даже к 1997 году, когда правовая система прибрежной зоны Китая значительно окрепла и начала играть конструктивную роль в развитии бизнеса, прямые иностранные инвестиции из Европы и Северной Америки составляли всего 8,4 млрд. долларов США. При этом только Гонконг инвестировал в китайскую экономику 21,55 млрд. долларов. Тайваньские вложения официально составляли 3,3 млрд., но на деле были значительно выше, а маленький Сингапур затратил на эти цели 2,61 млрд.4

Фирмы, которыми владеют китайцы, всегда умели ориентироваться в мире, где официальные контракты не обязательны. Они устанавливали рабочие отношения с местными правительствами и в случае необходимости обращались к ним за помощью. Тесные связи, по меньшей мере, ограждали их от избыточного вмешательства власти в дела предприятия. С другой стороны, американцы и европейцы, не пользовавшиеся благами подобных отношений, прибегали к помощи несовершенной правовой системы.

В тех местах, где персональные связи между чиновниками и предпринимателями основывались на семейных или квази — семейных отношениях (общая школа или общая малая родина), компетенция правительства и компетенция бизнеса смешивались друг с другом. Выпускники Токийского университета воспринимают как должное тот факт, что по завершении учебы им достанутся высокие посты в ключевых экономических министерствах, а после довольно раннего выхода на пенсию — привлекательные места в компаниях, деятельность которых они некогда регулировали. Высокопоставленные корейские чиновники столь же легко пересаживаются в кресла крупных корпораций.

В Малайзии национальное правительство затратило немалые усилия на создание местной элиты миллионеров; ради данной цели использовались государственные инвестиции и лицензии. Как отмечалось выше, со стороны этой элиты ожидалось активное финансирование местных политиков. Тайские политические деятели, среди которых много бывших военных, заседают в советах государственных и частных компаний. И такие отношения совершенно не утаиваются. По крайней мере, элита воспринимает их в качестве нормального способа ведения бизнеса.

Там, где политическая верхушка и бизнес разделены по этническим линиям, в основе взаимоотношений предпринимателей с властью оказывается обмен денег на государственную поддержку. Но при этом и общественность, и сами действующие лица считают подобные трансакции противозаконными.

Описанный выше способ ведения дел прекрасно служил Азии более тридцати лет. Для того чтобы расти и развиваться, Восточной и Юго-Восточной Азии не пришлось дожидаться оформления системы коммерческого права. В большинстве стран региона инвестиции составляли весьма значительную долю ВВП и, за небольшими исключениями, использовались довольно эффективно даже по международным стандартам. Высокий уровень капиталовложений невозможно было бы обеспечить в том случае, если бы инвесторы боялись потерять свои деньги. Не чувствуя себя в безопасности, азиатские инвесторы, подобно своим партнерам в Латинской Америке, переводили бы средства в Нью-Йорк или Цюрих, а экономический рост был бы гораздо медленнее. Они также стремились бы к извлечению прибыли в максимально короткий срок, а долгосрочные вложения, крайне важные для устойчивого развития, игнорировались бы. Но вместо этого они оставляли деньги в регионе, вкладывая их в предприятия и инфраструктуру.