Предательский кинжал - Джорджетта Хейер

Он был очень недоволен показаниями Стивена; он не доверял лакею; и, несмотря на то, что был не в состоянии что-нибудь доказать, все еще подозревал союз между этими двумя. Держа это в уме, он уже отправил отпечатки пальцев Форда в Лондон и выяснил у него адреса и фамилии двух его предыдущих хозяев. Форд сообщил ему их с такой готовностью, что едва ли было вероятно, что эта линия расследования будет плодотворной, но инспектор был не такой человек, чтобы что-нибудь упустить.

Форд утверждал, что в предыдущий день он запер все окна в комнате Натаниеля на задвижку. Он добавил, что делал это ежедневно. Покойный мистер Хериард не придерживался распространенного мнения о полезном действии ночного воздуха. Это подтвердил Старри, который сообщил, что он не может отчитываться за действия лакея или одной из горничных, но сам он взял себе за правило зимой закрывать все окна в гостиной точно в пять часов вечера.

— Так распорядился покойный мистер Хериард, — сказал он.

Хемингей принял это утверждение к сведению, но учитывая при этом две возможности. Если лакей был сообщником Стивена, на его показания нельзя полагаться; если нет, Стивен, который вышел из гостиной раньше Натаниеля, мог незаметно подняться в комнату своего дяди и открыть одно из окон.

Инспектор уже убедился, что добраться до окна без лестницы невозможно. Осталось выяснить, есть ли в усадьбе лестница.

Он приказал сержанту заняться этим, и к тому времени, как он закончил разговор со Стивеном, Вер был готов сообщить ему о результатах расследования.

— В доме нет ничего похожего, сэр, только пара стремянок для горничных, но они слишком коротки и не достанут. Потом я облазил весь двор, как вы сказали, и нашел еще одну.

— Хорошо! — сказал Хемингей. — Где она?

— В том-то и дело, сэр. Я не могу до нее добраться. Рядом с гаражом есть заброшенная конюшня, шофер мне сказал, садовник хранит в ней свои инструменты и все в таком роде. Только он вчера уехал домой и не вернется до послезавтра, а где он держит ключ, никто не знает. Там есть окошко, но оно заперто. Когда я посмотрел через него, я и увидел эту лестницу.

— Может быть, у него есть специальное место для ключей, так чаще всего и бывает.

— Да, однако я все облазил, но не смог найти. Шофер считает, он носит их с собой, чтобы никто не брал его инструменты и не подобрался к яблокам — он держит их в погребе.

— Где он живет? — спросил Хемингей.

— В деревне, в двух милях к северу отсюда.

— Кажется, мне снова придется поговорить с мистером Высокий стиль.

Правильно заключив, что его начальник имеет в виду дворецкого, сержант Вер сразу же отправился на поиски этой личности. Но Старри, услышав, что инспектору Хемингею по непонятным причинам нужна лестница, не мог помочь ему. Он сказал, что сожалеет, но в доме нет ничего подобного. Его тон выражал не сожаление, а необъяснимое презрение к лестницам.

Инспектор понял, что Старри пытается поставить его на место, но не обратил на это внимания, а только подумал, что на сцене из него вышел бы идеальный дворецкий, он явно не понял своего призвания.

— Я и не думал, что лестница находится в доме, — сказал инспектор, — но я видел фруктовый сад, и мои умственные способности — вы их, по-видимому, явно недооцениваете — позволяют мне предположить, что лестница должна быть в поместье.

— Вы, несомненно, говорите о лестнице мистера Галлоувея, — терпеливо сказал Старри.

— Несомненно! — поддержал инспектор. — Кто такой мистер Галлоувей?

— Мистер Галлоувей, инспектор, — старший садовник, очень уважаемый человек. Покойный мистер Хериард нанимал еще двух помощников садовника и мальчика, но они не в счет.

Судя по тому, что старшего садовника любезно наградили обращением «мистер», он был личностью, с которой надо было считаться, но инспектора не интересовали тонкости социального статуса в среде прислуги, и он невежливо спросил:

— И где этот Галлоувей держит лестницу?

— Мистер Галлоувей, — сказал Старри, изображая айсберг, — держит свои инструменты под замком. Он шотландец, — добавил он в объяснение этой особенности.

— Где он держит ключ?

— Я не могу ответить на этот вопрос с уверенностью, — сдержанно сказал Старри.

— Хорошо, а что вы делаете, когда его нет, а кому-нибудь понадобятся ножницы для обрезки деревьев?

— Именно с этим, — ответил Старри, — мистер Галлоувей и не хочет мириться, он очень аккуратен, а известно, что джентльмены беззаботно обращаются с инструментами.

Глаза инспектора вспыхнули.

— Вы когда-нибудь читали историю о лягушке, которая лопнула? — спросил он зловеще.

— Нет, — ответил Старри, прямо глядя ему в глаза.

— Вам необходимо прочитать, — сказал инспектор.

Старри поклонился.

— Я учту это, если когда-нибудь у меня будет свободное время, — сказал он, и по всем правилам, как вынужден был признать Хемингей, удалился.

— Мне жаль тебя, парень, — сказал Хемингей сержанту. — Похоже на то, что тебе придется поехать к этому Галлоувею и узнать, не держит ли он ключ при себе. Но сначала я посмотрю на это место.

Они вместе вышли из дома и прошли по тающему снегу к конюшне. Рядом с конюшней помещалось современное здание гаража с комнатой наверху для шофера. Довольно развалившаяся постройка, расположенная под прямым углом к гаражу, встретила их закрытыми дверьми с угрожающего размера замком и маленькими окнами, густо покрытыми пылью и паутиной изнутри. Через одно из них видна была комната для упряжи; через другое инспектор смог разглядеть ограниченную часть конюшни и лежащую вдоль стены внушительную лестницу, достаточно длинную, чтобы достать до верхнего этажа особняка.

Пощупав под порогом, поискав тайник под нависающей крышей и даже обыскав два сарая с горшками и теплицу, инспектор отказался от поисков ключа и внимательно осмотрел окно в конюшню. Это было небольшое двустворчатое окно, и хотя не требовалось большого умения, чтобы просунуть острие ножа между двумя его половинами и отодвинуть задвижку, даже самый большой оптимист отказался бы от такого предположения. Было ясно, что окно давно не открывали. Это доказывала не только непотревоженная пыль, но и паутина огромных размеров и глубокой древности, висевшая изнутри.

— Теперь, — сказал Хемингей, — мы обнаружим, что садовник носил при себе ключ со вчерашнего полудня. Хорошенькое это дельце!

Пряча улыбку, сержант сказал:

— Я считал, вы любите запутанные дела.

— Верно, — ответил Хемингей. — Но я люблю, когда есть за что уцепиться! А здесь каждый раз, когда я думаю, наконец-то я что-то нащупал, оно выскальзывает у меня из рук, как в плохом сне. Готов съесть собственную шляпу, если в комнате есть раздвижная панель; готов поспорить, что не было никаких махинаций с ключом; а теперь вроде бы выясняется, что и окна тоже не трогали. Просто колдовство какое-то, или я уже разучился работать.

— Да, дохлое дело, — согласился сержант. — Дымовая труба не подходит, я думаю?

Инспектор бросил на него неприязненный взгляд.

— Или крыша? — предположил сержант. — Над спальнями чердак, есть слуховые окна. Может быть, спустились с чердака над комнатой мистера Хериарда и добрались до его окна?

— Этого не может быть, — сердито сказал Хемингей. — Я уже даже об этом подумал, что свидетельствует о моем состоянии, потому что я никогда не встречал более идиотской идеи. Тебе надо ехать и расспросить этого садовника, но сначала завези меня в участок.

— Хорошо, сэр. Но я не могу отделаться от мысли, что все это время ключ был при нем.

— Разумеется, если это не так, я упаду в обморок, — ответил Хемингей.

Они ехали в участок в подавленном молчании. Хемингей сошел и проследовал в здание. Инспектор Колволл подкреплялся очень крепким чаем, и Хемингей с благодарностью принял чашку этого напитка.

— Как у вас дела? — спросил Колволл.

— Никак, — честно признался Хемингей. — Это напоминает мне лабиринт в Хэмптоне. Неважно, какой путь выбрать: всегда приходишь к тому месту, с которого начал. Мне кажется, я пытаюсь поймать настоящего Гаудини. Наручники и закрытые сундуки — ничто для такой птицы.

— Должен сказать, я с радостью передал вам это дело, — признался Колволл. — Честно говоря, расследования — это не мой хлеб.

— К тому времени, как я прорвусь через это, оно перестанет быть моим тоже, — сказал Хемингей, потягивая чай. — У меня не меньше четырех верных подозреваемых, три возможных, и у всех нет алиби, и почти у всех жизненно важные мотивы, и будь я проклят, если могу обвинить одного из них.

— Четыре верных подозреваемых? — спросил Колволл, прокручивая это в уме.

— Молодой Стивен, его сестра, Мотисфонт и Ройдон, — сказал Хемингей.

— Вы не считаете, что это могла сделать светлая молодая леди?