Пустота внутри. Что значит быть нарциссом? - Зигмунд Фрейд

Фрейд (SE 22: 105) возвращается к обсуждению слияния (fusion) эротического инстинкта и инстинкта смерти. Он прибавляет, что «[эти] слияния (fusions) могут тоже распадаться, и такой распад может иметь самые тяжелые последствия для функции. Но эти взгляды еще слишком новы, никто до сих пор не пытался использовать их в работе». Он доказывает, что обычно инстинкты жизни и смерти смешаны или слиты в той или иной степени, и вряд ли какой-либо из них может наблюдаться в «чистом виде». Многие аналитики возражали против теории инстинкта смерти и поддавались соблазну игнорировать ее как совершенно спекулятивную и абстрактную. Однако и сам Фрейд, и другие аналитики, в том числе и Мелани Кляйн, вскоре продемонстрировали грандиозную клиническую значимость этой теории – привлекая ее для понимания мазохизма, бессознательного чувства вины, негативных терапевтических реакций и сопротивления лечению86.

Обсуждая такой психоаналитический подход к нарциссическому неврозу, Фрейд (Freud, 1916) подчеркивал, что наткнулся на непреодолимую стену. Однако когда в 1937-м году он описывал глубоко укорененные сопротивления аналитическому лечению, то не соотносил явным образом сопротивления при нарциссизме с сопротивлениями в инертных состояниях и при негативных терапевтических реакциях: и те, и другие он приписывал инстинкту смерти. Тем не менее в его работах просматривается отчетливая связь между нарциссизмом, нарциссическим уходом в себя и инстинктом смерти87. Младенец должен развить самость или Эго, средство справляться с импульсами и тревогами, исходящими от инстинктов жизни и смерти, и найти способ устанавливать связь с объектами и выражать любовь и ненависть. В этом контексте предложенная Фрейдом теория слияния и разделения инстинктов жизни и смерти выглядит решающе важной. Он доказывает, что развитие внутренней психической структуры включает в себя «связывание» производных от инстинктов жизни и смерти так, чтобы они не переполняли человека. Тогда как при нормальном развитии инстинктивные импульсы, переживаемые в объектных отношениях, постепенно распознаются и направляются на соответствующие внешние объекты (импульсы агрессии, любви, ненависти, деструктивности и т. д.), в патологических ситуациях, когда существует значительное разложение, вполне может развиться деструктивная нарциссическая организация. Эти, как правило всемогущественные, формы организации оказывают иногда открытым, но чаще скрытым образом мощное деструктивное воздействие; они направлены против жизни и разрушают связи между объектами и самостью, атакуя или убивая части самости, но они также деструктивны по отношению к любым хорошим объектам и пытаются обесценить и устранить их как объекты значимые.

Я полагаю, что возникновение и сохранение во взрослом возрасте нарциссических всемогущественных объектных отношений обычно обнаруживается у пациентов, которые оказывают сильное сопротивление аналитическому лечению. Они зачастую реагируют на анализ глубоким и настойчивым саморазрушением. У этих пациентов деструктивные импульсы стали разделенными (несвязанными) и активно преобладают в личности в целом и всех взаимоотношениях пациента. В анализе такие пациенты выражают свои чувства лишь слегка замаскировано, обесценивая работу аналитика посредством упорного безразличия, искусно однообразного поведения, а иногда – посредством открытого умаления. Так они утверждают свое превосходство над аналитиком (репрезентирующим жизнь и созидательность), растрачивая впустую или разрушая его работу, понимание и удовольствие. Они чувствуют свое превосходство в том, что способны контролировать и удерживать при себе те свои части, которые хотят зависеть от аналитика как человека, оказывающего помощь. Они ведут себя так, словно утрата всякого объекта любви, включая аналитика, оставляет их холодными или даже возбуждает у них чувство триумфа. Такие пациенты время от времени испытывают стыд и некоторую персекуторную тревогу, но лишь минимальную вину, поскольку слишком малая часть их либидинозной самости поддерживается в живых, чтобы ощущать заботу [о другом]. Похоже, эти пациенты прекратили борьбу между своими деструктивными и либидинозными импульсами, попытавшись избавиться от своей заботы и любви к своим объектам путем убийства своей любящей зависимой самости и идентификации себя почти целиком с деструктивной нарциссической частью самости, обеспечивающей их чувством превосходства и самообожания. Анализируя клинические симптомы, такие как желание умереть или замкнуться в состоянии небытия или безжизненности, которое на первый взгляд можно принять за манифестации инстинкта смерти, описанного Фрейдом как первичное влечение к смерти, я в общем и целом при более подробном исследовании обнаружил, что здесь задействована некая активная деструктивность, направляемая самостью не только против объектов, но и против частей самости. В 1971-м году я назвал данное явление «деструктивным нарциссизмом», подразумевая, что при этом происходит идеализация деструктивных аспектов самости и подчинение им; они захватывают и удерживают позитивные зависимые аспекты самости (Rosenfeld, 1971). Они противостоят всяким либидинозным отношениям между пациентом и аналитиком.

Пример такого явления наблюдался у одного из моих нарциссических пациентов, Саймона. Долгое время он ухитрялся поддерживать все свои отношения к внешним объектам и аналитику мертвыми и пустыми путем постоянного умерщвления всякой части своей самости, пытающейся установить объектные отношения. В одном случае он проиллюстрировал это посредством сновидения. Там маленький мальчик находился в коматозном состоянии, умирая от некоего вида отравления. Он лежал на кровати во дворе, и ему угрожало жаркое полуденное солнце, начинавшее на него светить. Саймон стоял рядом с ним, но не сделал ничего, чтобы передвинуть или защитить его. Он только чувствовал свое неодобрение и превосходство над доктором, лечащим ребенка, поскольку именно тот должен был следить, чтобы мальчика передвинули в тень. Предшествовавшие поведение и ассоциации Саймона указывали на то, что умирающий мальчик символизировал его зависимую либидинозную самость, которую он поддерживал в состоянии умирания, препятствуя получению ей помощи и питания от меня, аналитика. Я продемонстрировал ему, что, даже когда он приближался к пониманию серьезности своего психического состояния, переживаемого как положение умирания, он и пальцем не шевелил, чтобы помочь себе или помочь мне предпринять шаги по его спасению, поскольку использовал убивание своей инфантильной зависимой самости, чтобы торжествовать надо мной или выставлять напоказ мои неудачи. Сон показал, что деструктивное нарциссическое состояние сохраняется в силе путем удержания либидинозной инфантильной самости в положении смерти или умирания. Однако после огромной работы иногда оказывалось возможным обнаружить такую часть Саймона, которая не чувствовала себя самодостаточной и мертвой, и общаться с ним так, чтобы он чувствовал себя более живым. Тогда он признавал, что хотел бы поправиться, но вскоре чувствовал, что его душа уносится из моего кабинета. Он становился настолько отстраненным и сонным, что едва не засыпал. Это было колоссальное сопротивление, почти каменная стена, мешавшее всякому изучению ситуации. Лишь постепенно выяснилось, что Саймон чувствовал отторжение от всякого близкого контакта со мной, поскольку как только он ощущал помощь, возникала не только опасность того, что он может испытать бoльшую потребность во мне, но также и страх, что он атакует меня насмешливыми и умаляющими мыслями88.

Случай Саймона иллюстрирует то мое