Спасти Москву! Мы грянем громкое Ура! - Герман Романов

Кормили «гостей» как на убой, запахи одуряющие, подтверждая этим рассказы «шкур». И кто тут устоит, ведь недаром считают, что ностальгия, память короче, имеет сильнейшее воздействие на психику?

Так что взрывоопасный материал на стоящих у стенок кораблях, ощетинившихся башнями с длинными орудиями, копился всю зиму. И оказалось достаточно только одной искры, чтобы вспыхнуло восстание.

Ею послужило сообщение о том, что в Петрограде началась всеобщая стачка и большевистские заправилы из Смольного отдали приказ подавить выступления рабочих свинцом и штыком…

— Братишки, что же это мы?! Спокойно смотреть будем, как комиссары юшку рабочим пускают?!

Очередной выкрик лег на уже подготовленную почву, матросы замахали руками, а потом единодушно выкрикнули:

— Долой коммунию!!!

Стравив пар, площадь снова забурлила, как котел с варевом, поставленный на открытый огонь.

Выкрики и предложения летели с разных сторон, сопровождаемые солеными словечками, до которых на флоте всегда находились мастера.

— Мы за советскую власть, мужики!

— Она ныне народная! Но без большевиков!

— К бисовой матери коммунистов!

— На клюз их одеть!

— Гы…

Залезший на тумбу степенный матрос, с бородой, что говорила о том, что сей «пенитель морей» недавно пахал землю.

— Мы все за советскую власть, ибо она народная. Но без коммунистов, что присвоили себе все. За шкварку комиссаров, да об пенек. Не нужны они нам, хватит, наслушались сладких песен! Мы гнилую солому с крыш скоро есть начнем!

— Правильно!

— Верно!

— Но буржуев нам не нать!

— Коммунистам пряники, а нам сухари червивые?! Не надоть такой власти, против хлеборобов она!

— Без царя жить тяжело, — степенный бородач старался перекрыть крики матросской массы. — Вона как на юге или в Сибири — они там все за царя и Советскую власть. Хорошо зажили все, припеваючи! А буржуев там днем с огнем не сыщешь!

— Правильно!

— Мы за царя Миколу! Наш он, мужицкий!

— Не надо царя! Все они добрые, тока прижмет…

— Ты чего драться лезешь, морда!

Как всегда происходит, мнения разделились, а это предвестие доброго мордобоя. Страсти накалились, но тут с немалой сноровкой, что говорило о большой практике старослужащего, на тумбе появился матрос и, сжимая в крепкой ладони бескозырку, стал размахивать рукою, словно грозя засевшим в Смольном большевикам.

— Я с «Петропавловска», и так скажу, братишки! С царем будет советская власть, либо без царя, потом посмотрим. Если Михаил оправдает надежды, то примем его. Вот только коммунисты ни царю, ни советской власти никак не нужны — вражины они, много народной кровушки пролили!

— Гады!

— Собрать в мешок да утопить!

— И Ленина их, картавого…

— Тихо вы, дайте досказать, — матрос драл горло как боцман к побудке в старое время. — Нечего нам болтать, дело нужно вершить! Власть выборным дадим, от каждого корабля, это раз!

— Верно, — поддержали многие голоса, а матрос продолжил, уверенно взмахнув рукою.

— Всех коммунистов, комиссаров, чекистов, трибунальцев и прочих судить нужно, а пока под стражу взять, да посадить, да хоть в погреба «Павла», там все равно снарядов нет, или в форт. Пусть охолонятся да подумают, как грехи свои замолить! Это два! И незачем самосуд вершить, мы не комиссары, чтоб по оговору кровь лить…

— Верно!

— Гы…

— Да тихо вы!

— В Питере народ наш стреляют всякие латыши и китайцы! А мы здесь сидим на что?! Вывести корабли в Неву, те, кто ход дать сможет, да залупить из главного калибра по Смольному, чтоб по кирпичику распался! Нечего нам сидеть, к бою готовиться нужно, пока наших братьев не перебили!

Выкрикнув последние слова, матрос спрыгнул с тумбы, на которую тут же влез солдат в большой, не по росту, гимнастерке и помятой фуражке. По толпе тут же прошли смешки.

— Братцы! — громко крикнул солдат, и матросы засмеялись, посыпались комментарии — «пехтуру сразу видно, у них все братцы, это только матросы братишки». Но перебивать оратора не стали.

— Я из форта «Серая лошадь». Мы давно готовы восстать, и другие форты ждут. Высаживайте десант немедленно, а то коммунисты опомнятся и нас всех перебьют.

Площадь снова взорвалась, забурлила, вот только уже явственно чувствовалась чья-то направляющая воля, ибо матросы стали организованно сбиваться и чего-то ожидать.

Они хорошо знали, что смогут противопоставить петроградским большевикам — два линкора, крейсер, несколько эсминцев и с десяток мелких кораблей представляли собою грозную силу.

— Матросы!

Площадь невольно ахнула, глядя, как на тумбе встал во весь рост моряк в черном кителе, но с золотыми погонами на плечах. И не простой офицер, целый адмирал с тремя черными орлами.

— Те, кто меня помнит по Минной дивизии, знают, что я ставил с вами банки у Мемеля, мы вместе ходили в торпедные атаки, мы глотали соленые воды Балтики! Вы мои боевые товарищи, много раз смотревшие в глаза смерти. Я адмирал Колчак…

Петроград

(1 мая 1920 года)

— Кута итете?! Фы фраги мирофой рефолюции!

С сильным акцентом произнес латышский командир в суконной гимнастерке, уверенно выйдя на брусчатку перед тысячной колонной рабочих Охтенской пороховой фабрики.

Уверенно так вышел «интернационалист», чувствуя за собою немаленькую силу в виде бронеавтомобиля «Остин» с двумя пулеметными башнями и полуроты «латышей». В них стали зачислять уже всех иностранцев от венгров до китайцев, ибо настоящих ландскнехтов революции к этому времени сильно повыбили.

— Стоять, сукины тети!

Латыш выкрикнул и тут же на пулеметном рыльце «максима» заплясал огонек, пули выбили брусчатку прямо перед ногами валящей вперед толпы — закричали раненые, на секунду воцарилась тишина. И неожиданно раздался глухой рык доведенных до отчаяния людей.

— Твари!

— По что народ тираните?!

— Суки красные!

— Мы за советскую власть!

Но свист пуль сделал свое дело — толпа остановилась, да и задние ряды перестали напирать. Не стойкие духом рабочие по одному, потом и кучками стали разбегаться по подворотням, но оставшиеся, а их было во много раз больше, продолжали глухо роптать.

Но все прекрасно понимали, что ничего не выйдет. Коммунисты успели подготовиться — мосты или развели, или поставили на них пулеметы, все главные пути в центр города перекрыли надежными заслонами, кое-где уже была слышна стрельба, злая, но короткая. А это говорило о том, что в других местах уже силою разогнали бунтующий пролетариат.

Здесь будет то же самое — справа темная свинцовая гладь Невы, по которой белыми одинокими островками идут льдины, справа вытянулись дома с предупредительно запертыми дверями парадных. Если начнут палить из пулеметов, то выкосят всех разом.

Так что остается только возвращаться на завод, который моментально окружат преданные большевикам части, а затем проведут «фильтрацию», на предмет выявления «контрреволюционеров» со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Кого поставят к стенке, остальных мобилизуют, ибо Западный фронт, откатывавшийся под ударами рейхсвера к Эльбе, требовал боеприпасов в огромном количестве. А без пороха патронов не бывает…

— Пропускай к Смольному!

— Давай Зиновьева-жида, мы с ним по-рабочему говорить будем!

— Хватит коммунистам от лица советской власти говорить! Пусть народ сам свою волю вершит!

Пролетарии глухо роптали, уходить как побитые собаки с поджатыми хвостами мастеровые не желали из-за гордости и отчаяния перед неизбежной расправой. Все понимали, что вместе они сила, а поодиночке заводчан передушат как курей.

— Всем неметленно ухотить! Или мы путем стрелять!

Комиссары уже давно не уговаривали рабочих не поддаваться на агитацию приспешников мирового империализма, кому ж охота вдругорядь битым быть.

Потому говорил только латыш, с этими никак не поспоришь, лить кровь они мастера, причешут всех из пулемета и не поморщатся, даже улыбок не будет.

Все прекрасно знали, что жалости никому не будет. Наемники относились к карательным акциям как к нужной и неизбежной работе, выполнил которую и забыл.

— Считаю до трех, потом путем стрелять!

Голос латыша был полон спокойной и деловитой жестокости, угроза была настолько явственной, что рабочие попятились. Но задние ряды опять начали напирать на передних, а потому образовалась толчея. От «латышей» фабричных отделяло метров пятьдесят, вроде рядом почти, но не пройти их под стальным ливнем, даже если разом броситься.

— Раз!

Какие тут шутки — первые ряды охтенцев дружно попятились, только отступать было некуда. Навалившийся страх сковал мышцы, хриплая ругань сама вырывалась из глотки.