Авиатор: назад в СССР 3 (СИ) - Михаил Дорин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А может конкуренты из научной среды подослали верзил разобраться? Кто его знает, какие там у него отношения с другими научными деятелями. Небось, очередную премию не поделили или патент.
— Серёжа! Всё у вас хорошо? — прибежала Женя, еле удерживаясь на своих каблуках. — С тобой всё впорядке? Ты представляешь...
— Не представляю, — сказал я, поднимая с земли свою кепку, которая слетела у меня в период драки.
— Ой, звоню, звоню, а там ни длинных, ни коротких гудков. Ты знаешь...
— Не знаю, — перебил я её.
— Сергей Родин, тебе совсем не интересно, что я говорю?
— Значит, вы всё-таки Сергей? — крикнул нам от подъезда Платов.
Я уже думал, что этот учёный совсем ушёл. Мыслями я продумывал смысл этого нападения.
— Вы не ошиблись. Откуда знали, как меня зовут?
— Слишком хорошо я знал вашего отца и мать. Он рассказывал вам о наших с ней делах?
— Узнал сам. Он погиб в...
— Знаю я. Где и как мне известно. Давайте зайдём внутрь, — пригласил он нас с Женей.
Кажется, контакт с нашим объектом установить получилось. Впрочем, пока не улетучились сомнения по поводу «вялого» нападения на профессора.
В квартире у Платовых всё было заставлено книгами, а каждый элемент интерьера напоминал о научной деятельности этой семьи. Его супруга меня сразу узнала.
— Ой, ну вылитый Серёжа. Стёпа, он же знает, что...
— Знает, что сильно похож на отца. Я ему уже говорил об этом. Зовут тоже Сергеем, — сказал Платов, помогая снять пальто Жене.
— Ну, тогда чай проходите пить. Заодно и обсудите дела ваши.
— Какие дела? — спросил я, но Платов приложил указательный палец к губам.
Супруга учёного оказалась более приветливой, чем он сам в первые минуты знакомства.
— У вас много фотографий, — удивлялась Женя, рассматривая снимки на стенах и полках.
— Да. Много где ездили. В Азии работали. Степа очень много работает над перспективными разработками в области биологии и химии..., — слышал я разговор с участием Жени и супруги Платова.
Сам Степан Степанович в это время курил в открытую форточку на кухне. Очень странная встреча. И вроде он здесь рядом — этот человек, способный выдать мне весь расклад о смерти Валентины Родиной. И в тоже время, чуйка определённой степени опасности не даёт мне покоя.
«Лихие тачанки нас в бой уносил. Легенды расскажут, какими мы были...», — пел с экрана компактного красного телевизора «Электроника» Кобзон.
— Тебе сейчас сколько? — спросил Платов.
— В марте 20 исполнилось, — сказал я, присаживаясь за стол.
— В твои годы, я много где уже побывал. Свою жену встретил. А потом и определился с целью в жизни. У тебя какая цель, Сергей? — спросил Платов, повернувшись ко мне и, затушив, сигарету.
— На данный момент, я учусь в лётном училище. Нужно закончить его и...
— Не про это мы с тобой сейчас говорим. Речь о глобальной цели, о самой важной из тех, что может быть, — перебил он меня. — Понимаешь, о чём я?
Да кто ж тебя поймёт? Какой-то странный оказался этот Платов. Видел я учёных, отличников, профессоров со слегка поехавшей кукухой. Этот, похоже, из таких.
— Понимаю, — соврал я. — Нам с вами нужно поговорить...
— Конечно, — обрадовался Платов, доставая какую-то бутылку с надписью на английском. — Сейчас обговорим. Ты сын своего отца, а значит продолжатель его дела.
А бутылочка с не самым дешёвым напитком. Я бы сказал, с очень редким для этого времени — «Джим Бим» собственной персоны.
— Вы извините, я не часто употребляю. Тем более подобный... а что это за напиток? — сделал я удивлённое лицо.
Этот виски мне был известен. Но в глазах ученого советский курсант, знающий один из самых популярных алкогольных напитков вероятного противника, выглядел бы подозрительным.
— Это оттуда. С родины свободы. Жаль, что ты там ещё не был. Ты бы видел красоту белокаменных стен Эмпайр Стейт, шик и блеск Манхэттена, безмятежность центрального парка. А какие озёра на севере страны!
Платов продолжал восхищаться американским континентом, и это начинало вызывать у меня отвращение. Не имею ничего против горы Рашмор, которую Степан Степанович продолжал восхвалять вот уже несколько минут, но давать положительную оценку демократии «стремительно загнивающего Запада» это перебор.
— Ну что, Сергей, — сказал Платов, допив до дна бокал виски. — Пора. Ты сам-то готов продолжить дело отца?
Какое к чёрту дело ещё? О чём он говорит?
— Готов, — ответил я, сделав уверенный голос.
— Прекрасно. Жди здесь, — тихо сказал Степан Степанович, и вышел из кухни.
Вернулся он уже с интересной книгой. Дядя Жора мне давал такую же читать в школе, буквально заставляя познавать творчество своего любимого писателя Валентина Пикуля. Серая обложка с ещё не выцветшими буквами названия романа «Моонзунд» — именно такой и была одна из моих любимых книг в юности. Одно только здесь отличие — у моего издания переплёт был сорван и несколько страниц истрепались.
— Вот. Храни эту книгу. Она очень важна, — сказал Платов. — Может, выпьешь, всё-таки?
— Нет, спасибо. Теперь мой черёд спрашивать.
— Да, конечно. Чтобы ты хотел узнать?
— Как погибла моя мать? Она же, Валентина Р...
— Понял, понял, — замахал руками Платов. — Дело было через год после гибели твоего отца, как ты уже понял.
Рассказ Степан Степановича был весьма эмоциональным. Он очень хотел донести до меня, что в смерти Валентины виновата советская власть. То, что я слышал на этой кухне, тянуло на пару расстрельных статей.
Платов и Родина занимались исследованиями химической составляющей оружия массового поражения. Во Вьетнаме они много раз выезжали на места американских бомбардировок.
— Ты даже себе не представляешь, сколько было там смертей. Чего только не применяли против Северного Вьетнама, — продолжал Платов.
Мне и без него были известны знаменитые химикаты, например «Агент Оранж». Американцы применяли многочисленные газы, напалм и т.д. Чтобы подорвать экономику и вытравить из джунглей своего противника, вызывали искусственное облакообразование и кислотные дожди, применяя обработку облаков химикатами и закисление атмосферы.
Ещё одной из задач такой «обработки» района боевых действий являлось уничтожение посевов сельскохозяйственной продукции.
