Космонавты живут на земле - Геннадий Семенихин

Леня потрогал узел галстука и, пользуясь ее хорошим настроением, решительно произнес:

-- Победитель требует в знак капитуляции выполнить некоторые условия.

-- Сколько же их, этих условий? -- поинтересовалась Светлова. -Надеюсь, не слишком много?

-- Только одно. Первое и последнее. Сорокаминутная беседа.

-- О чем же я должна беседовать с вами?

-- О своей жизни, Женя.

Светлова поднялась из-за столика и подошла к Рогову.

-- Хорошо, я согласна, -- ответила она коротко, -- но если я потерпела поражение, то хочу в свою очередь знать и его причину. Где вас так научили морзянке?

-- В армии, -- объяснил Рогов, -- я же был стрелком-радистом на бомбардировщике.

-- А медаль "за отвагу"?

-- Тоже в армии.

-- Странно, -- протянула она, нахмурив лоб. -- На вид вам едва ли больше тридцати. Значит, на войне вы быть не могли.

-- В мирное время иногда тоже награждают.

-- Да. Но чтобы получить медаль "За отвагу", эту отвагу надо проявить.

-- Очевидно, те, кто меня награждал, сочли, что я ее проявил, -улыбнулся Леня.

-- Как же это случилось? -- спросила Светлова, садясь напротив.

-- Очень и очень просто. Я летал стрелком-радистом на дальнем бомбардировщике. Гоняли новые машины на предельную дальность. Под крылом -то берега Северного Ледовитого океана, то приамурские степи, то горы Кавказа... А в официальном наградном документе сказано было весьма лаконично: "За освоение новой авиационной техники наградить сержанта Рогова медалью "За отвагу". Вот и все.

-- Боже мой, как вы скучно рассказываете!

-- Что поделаешь, -- вздохнул Леня, -- вероятно, журналисты могут только задавать вопросы, но не отвечать на них. Вот я и приступаю теперь к этому, Женя. Расскажите о своем детстве и о том, как жили вы до приезда в этот городок.

x x x

В детстве женя Светлова очень любила цветы и стихи. После летних каникул она приносила в школу богатые гербарии. Между плотными листами альбомов можно было найти красные лепестки рододендрона, редкие цветки бамбукового дерева, белые листья магнолии, огненные маки, скромные васильки, пышные субтропические гортензии.

Поэзией она увлекалась так же самозабвенно, как и цветами. Наизусть знала многие стихи Блока, Есенина, Маяковского, Пушкина... Когда школьные подружки охотились в десятом классе за тонкими книжечками некоторых модных молодых поэтов, она пожимала плечами и говорила им словами Есенина: "Все пройдет, как с белых яблонь дым".

В небольшой комнатке, где стояла ее кровать, она повесила на стене портреты самых разных поэтов. Маяковский соседствовал с Есениным, Пушкин и Лермонтов попали в окружение Байрона и Гейне. Задумчивый Фет смотрел с противоположной стены на своего "визави" -- Некрасова. Когда Женю спрашивали, почему она не пишет стихи сама, девушка отвечала:

-- Зачем менять прочную позицию читателя на шаткую позицию автора-неудачника? Разве от этого, ребята, что-нибудь выиграешь?

У нее была добрая мать и такой же добрый отец -- Яков Прокофьевич, со спокойным взглядом серых бесхитростных глаз, чуть сутулый оттого, что много времени на своем веку провел за станком. Женя родилась в начале сорок второго, но Яков Прокофьевич увидел ее лишь в августе сорок шестого, когда вернулся в свой маленький домик с войны. Отдохнув, он пошел работать на тот же самый "Красный металлист", с которого уходил на фронт. Снова его имя стало появляться на Досках почета, а иногда и на столбцах городской газеты. И на одном из собраний директор "Красного металлиста" Ветлугин, сам в прошлом кадровый рабочий, сказал, что на таких, как Яков Прокофьевич Светлов, не только завод -- Советская власть держится

После войны Женин отец с десяток лет проработал в цехе. Однажды вызвали его в горком партии, спросили, что делал на фронте. Помялся Яков Прокофьевич и довольно-таки определенно ответил:

-- Все, что приказывали.

-- А что же приказывали? -- заинтересовался первый секретарь.

-- Всякое. Сначала рядовым был. Назначили командиром отделения -отделение принял. Убили в атаке командира взвода -- на его место встал. В сорок третьем послали на шестимесячные курсы политработников. Вернулся с них и до самого конца войны в замполитах командира стрелкового батальона проходил. В смысле опасности -- разница маленькая. В пехоте не спрячешься. Что комбат, что заместитель по политчасти, что боец рядовой -- в наступлении все равно в одной цепи идешь.

-- Вот и останетесь в рабочей цепи, -- серьезно заключил первый секретарь, -- парторгом ЦК на завод пойдете.

В том же месяце перешел Яков Прокофьевич на новую работу. Забот теперь прибавилось, и нередко он возвращался домой в поздний час, даже с Женей не успевал переговорить. Училась девочка прилично, но отца и мать беспокоило какое-то дерзкое выражение в ее глазах, какого они не примечали за ней раньше. Она смеялась, если мать просила ее пораньше возвращаться домой, потому что на их заводской окраине еще не перевелись хулиганы, отмахивалась от родителей, если они убеждали ее не заплывать далеко, когда она купалась в быстром, широком Иртыше.

Яков Прокофьевич в субботние дни и дни получек любил вместе с прежними дружками по цеху забрести иной раз по пути домой к голубому ларьку, выпить одну-другую кружечку янтарного пивца. В один из таких дней его окликнул седой как лунь табельщик Петрович, которого четвертый год не могли всем заводским коллективом уговорить выйти на пенсию. На седых усах Петровича таяла пивная пена.

-- Яша, а Яша, -- поманил он Светлова.

-- Чего тебе Петрович? -- чуть насмешливо спросил Светлов. -- Пену с усов отряхнуть, что ли?

-- Пену я и сам отряхну, -- хмыкнул старик, -- а вот ты бы того... за дочкой своей присматривал.

-- А что? -- встрепенулся Яков Прокофьевич, ощутив неясную тревогу.

-- Мост через Иртыш знаешь?

-- Какой -- железнодорожный или автотранспортный?

-- Железнодорожный охраняется. Я тебе про автотранспортный толкую. Сколько там, по-твоему, от верхних перил и до воды будет?

-- Не считал. Около двадцати, наверное.

-- Так вот прыгала с тех перил твоя Женька в воду. Своими глазами видел.

У Якова Прокофьевича захватило дух.

-- Да я ей!..

Домой он вернулся туча тучей. Женя сидела за письменным столиком над учебником геометрии. Тоненькие свои косички за то, что они плохо отрасли, она отрезала и стянула жидковатые волосы на затылке. Мать это одобряла, отец -- нет: косы ему нравились. Сейчас это ему показалось совсем нетерпимым. Но Яков Прокофьевич сдержался и, насупив лохматые брови, спросил:

-- Ты что же, дочка, в воздушные гимнасты собралась поступать после десятилетки.

-- Нет, папа, -- не отрываясь от тетрадок, кротко ответила Женя, -если не срежусь по геометрии, в пединститут, на физико-математический факультет пойду.

-- Ты мне своими факультетами зубы не заговаривай! -- прикрикнул он. -Мать, пойди-ка сюда! Ты знаешь, какой нам сюрприз доченька преподнесла? Вчера с автодорожного моста в Иртыш пригнула.

-- С этого высоченного? -- всплеснула руками мать.

-- Вот именно, с него. Кто же тебе это разрешил, героиня нашего времени? А?

Женя закрыла лежавшую перед ней тетрадь и, встав со стула, спокойно посмотрела отцу в глаза.

-- Ты, папочка!

-- Я? -- Яков Прокофьевич от такой дерзости даже попятился.

-- Да, ты, -- повторила Женя. -- Помнишь свои три заповеди? Я тебе их напомню. Заповедь первая: если растерялись или дрогнули товарищи и надо показать им пример, будь впереди. Заповедь вторая: никогда на полпути не останавливайся. Заповедь третья: всегда говори правду... Твои слова это или не твои?

-- Кажется, мои.

-- Вот я им и последовала, -- быстро заключила Женя.

На мосту же произошло вот что. Готовясь к очередному экзамену, ребята устроили перерыв и убежали на песчаную речную отмель купаться. Оттуда любовались проплывающими теплоходами, поездами, что с грохотом проносились по железнодорожному мосту. Одноклассники Жени -- Миша и Жора -- заспорили, что прыгнут с такого же высокого, как и железнодорожный, автотранспортного моста в реку. Мост находился поблизости от того места, где они купались. Женя и ее подруга Ленка стали над мальчиками подтрунивать. Тогда ребята, наскоро одевшись, направились к мосту. Жора первым заглянул вниз через перила. Иртыш бурлил и пенился, хотя и был в этом месте несколько поспокойнее.

-- За чем же стало дело? Раздевайся и прыгай, -- предложила Женя, но Жора отпрянул от перил и пробормотал:

-- Пусть Мишка первый.

Однако Мишка отрицательно покачал головой.

-- Эх вы! А еще мужчины! -- сказала Женя презрительно. -- Хвастуны вы и трусы, вот кто!

-- Может быть, ты прыгнешь? -- огрызнулся Жора. -- Храбрая!

-- Я? -- Женя уничтожающе взглянула на них. -- А вот и прыгну.

На глазах у ошеломленных ребят она сбросила с себя ситцевый сарафанчик и туфли. Смело вскарабкалась на перила. Свежий теплый ветер обрадованно плеснул ей в лицо, а высота будто звала.