Час новгородской славы - Андрей Посняков

И хваленая московская конница застряла перед непреодолимой преградой! Несколько всадников с ходу налетели на пики… Другие заметались, отъехали немного назад…

Снова прозвучала команда. Пикинеры разомкнулись на два шага. И во всадников полетели стрелы!

А когда разъяренные московиты вновь перешли в наступление – снова напоролись на пики.

Вовремя сообразили – подтащили пушки. Один выстрел, второй – и вот уже в рядах пикинеров проделаны кровавые бреши. С криком, с улюлюканьем, с воплями бросились в брешь московиты:

– Москва! Москва!

Пало одно каре, второе… Остальные держали строй, что их сейчас и спасало.

– Посыльные! – щелкнул пальцами зорко наблюдающий за битвой Игнатий Волк, в легкой английской бригантине из шеффилдской стали, крытой зеленым бархатом. – Скачите на правый фланг! Пусть выпускают лучников и алебардщиков. А те не за конницей должны гоняться. Пусть займутся пушкарями. Ясно?!

– Ясно, господине!

Посыльные умчались.

И вскоре Олег Иваныч ясно увидел, как ситуация стала меняться. Все реже звучали выстрелы московитских орудий. И, кажется, пара их пушек стала стрелять совсем в другую сторону.

Олег Иваныч с уважением взглянул на тысяцкого. Игнатий Волк и выбран-то был недавно, по совету Панфила Селивантова – вон он, бьется на белом коне. Дело свое тысяцкий знал – у Олега Иваныча вполне хватило ума признать это и не вмешиваться в распоряжения командующего, даже если его приказы и казались странными. Например, строгий запрет на преследование врага. А всадники в тегилеях, казалось, этот запрет знали, потому – то отступали, то снова возвращались.

– Батюшка, разреши нашим наступать! Совсем достали, гады! – глотая слезы, бросился к тысяцкому ополченец.

– Откуда? – тысяцкий строго взглянул.

– Пятое каре. Во-он, у лесочка. Московиты попытались прорваться, да не тут-то было! А потом мы их с аркебузов да стрелами. Посланец я! Разреши, батюшка, догнать вражин да разбить!

– Чье каре?

– Командует старший дьяк Григорий Сафонов!

– Старшему дьяку скажи: если только хоть один из каре бросит строй и кинется преследовать московитов, я его пристрелю лично! Все понял?!

– Так как же, батюшка?

– И тебя с ним заодно. Ступай, исполняй, тупое полено!

– Слушаюсь, батюшка…

Ополченец быстренько скрылся в кустах.

Игнатий Волк обернулся к Олегу Иванычу:

– Того не понимают, глупые, что московиты нарочно их выманивают. А рассыплется строй – и конец. Много не навоюешь.

Олег Иваныч глубокомысленно кивнул да посетовал про себя на старшего дьяка, Гришаню. Зря ему командовать каре доверили – молод еще, горяч слишком. А тут холодная голова нужна. Как вот у Игнатия или у него самого.

Роль Олега Иваныча в развернувшейся битве была чисто представительской. Нет, конечно, можно сражаться в первых рядах да сложить со славой буйную голову. Но для того ведь много ума не надо. В трусости никто еще Олега Иваныча не упрекал, но и в глупой отваге тоже. Если бы морской бой – тут еще бы пригодился его пиратский опыт. Но в сухопутье… Да, он хороший фехтовальщик и вполне сносный аркебузир. Ан быть хорошим солдатом – совсем не то, что командовать армией. Лучше уж набраться боевого опыта у стоящего человека. А что Игнатий Волк был полководцем европейского уровня, Олег Иваныч теперь не сомневался.

Над низким болотистым берегом клубился зеленый пороховой дым. Пахло гарью. Внизу, у болота, сталкивались друг с другом полки, звенели мечи, со свистом проносились ядра. Крики ярости и отваги сливались в многоголосый гул. Шум битвы. Приглядеться – можно увидеть воинов. Вон там, на коне, кажется, Олексаха. Ну да, в желтом плаще. Опасное ему досталось местечко, так и убить могут.

А вот теперь можно и наступать! Тысяцкий обернулся к посыльным, всегда стоящим наготове со свежими лошадьми:

– Скачите! Скажите – пора! Но пусть особо не увлекаются, держат строй.

Отразив натиск врага, новгородская пехота перешла в наступление. Шли, как стояли, каре, выставив вперед длинные копья, и болотистая земля гудела под их сапогами. Разносилась удалая песня-былина, и реяло над наступающими синее новгородское знамя. Знаменосец – Демьян Три Весла, старый знакомец и мажордом Олега Иваныча, простой парень с далекого Пашозерского погоста.

– За Святую Софью! За Новгород, Господин Великий!

Рано радовались новгородцы.

Опытный воевода князь Холмский, разгадав маневр врага, приказал готовить пушки и уговорил Ивана бросить в бой левофланговую отборную конницу. Снова зазвучали выстрелы и снова в проделанные кровавые бреши устремились московские всадники в пластинчатых латах.

– Москва! Москва! С нами Великий князь, князь Великий!

Московиты перешли в контрнаступление на левом фланге, у самого озера.

Серые волны лениво бились о низкий берег, копыта коней вязли в желтом песке пляжа.

– Эх, пушки бы туда, Олег Иваныч! – воскликнул тысяцкий. – Ну где наш флот?

Олег Иваныч невозмутимо посмотрел на солнце:

– Судя по времени, уже должен бы подходить… А вон, Игнатий, взгляни-ка на озеро! Видишь, там, на горизонте, белые пятна?!

– Облака?

– Нет, паруса!

Наступающее московское войско, его элитный полк, был сметен одновременным выстрелом сотен тяжелых орудий. От адского грохота приседали кони, а свист пролетающих ядер был настолько сильным, что казалось, это стонет сама мать-земля.

– Пушки? – вздрогнул князь Даниил Холмский. – Но откуда здесь пушки? Тут же озеро!

– Новгородские корабли, княже.

– Но как они подошли?! Ведь ветер с берега?

– Они как-то умеют ходить против ветра, княже.

– А наши лодьи где?

– На дне, господине. Все потоплены разом.

Князь Даниил зашел по колено в озеро, снял шлем и, зачерпнув им воду, долго пил, не обращая внимания на взрывы, крики и смерть. Он давно привык к подобным звукам. Напившись, оглянулся, подозвал боярского сына:

– Трубите отход. Отступаем.

– Но что скажет Государь?

– Государь? Нашел полководца! – неожиданно взорвался князь. – Сейчас главное – сохранить часть войска. Понял, волчий хвост?! – Он с угрозой посмотрел на молодого воина. – Скачи же, не медли, иначе всех потеряем! Ты понял, всех!

Московские трубы гнусаво заиграли отход.

Князь Даниил Холмский нагнал Ивана Васильевича уже за озером. В окружении стольников тот понуро качался в седле.

– Я вижу, надо менять войско, князь… – хмуро произнес московский государь.

– Не только войско, – совсем тихо, про себя, прошептал Холмский. Оглянулся. А ну как услышал кто? Донесет. Затем, устыдясь своего страха, дал шпоры коню и, нагнав государя, дальше поехал рядом.

Пошел дождь – холодный, осенний, гнусный. Растянувшиеся по раскисшей дороге остатки московского войска медленно тонули в грязи.

А в Новгороде звонили колокола. Их радостный перезвон отражался от стен, поднимаясь высоко в небо. Это был звон победы, слух о которой достиг ушей новгородцев гораздо раньше победоносного войска.

Миновав заболоченные берега Ильменя, новгородские полки вошли в город через Славенские ворота.

Ликование народа достигло предела, когда у ворот, на белых конях, показались двое: тысяцкий Игнатий Волк и посадник Олег Иваныч Завойский.

– Слава! – кричали новгородцы, подбрасывая к небу шапки; весело смеялись дети, и девушки украшали воинов венками из желтых осенних листьев. – Слава!

А на Прусской Олега Иваныча ждала Софья. Едва слез с коня, бросилась на шею:

– Милый…

Олег Иваныч обнял невесту, крепко прижимая к себе:

– Ну, теперь уж за свадебку. Время есть!

Вечером к посадничьим палатам, что на вечевой площади, подошла девушка. Поболтала со стражей, пошутила. Потом попросила укрыться от дождя. Те и рады – пустили. Ну, выпивши, конечно, были. А кто в этот день в Новгороде был трезвым, исключая грудных младенцев и мертвецов на городском кладбище?! Да и девчонка, молодец, вина с собой принесла. Красивая такая девочка…

Свадьба получилась шумная. Даже слишком. Увлекшись стрельбой из аркебуз по воронам, гости продырявили крышу колокольни у церкви Ильи на Славне. Там и праздновали, в усадьбе Олега Иваныча. Епифан Власьевич – посажёным отцом. Старый боярин не участвовал в сече, годы не те – командовал стражей на городских стенах. Мало ли, вороги к городу пробьются. Слава Богу, не дошло до того! Рядом с боярином – тысяцкий, Игнатий Волк, в длинном французском плаще ярко-красного цвета с широкими короткими рукавами поверх черной бархатной куртки-вамса. Возле него – лекарь Геронтий, как всегда подтянутый, изящный и немного загадочный. Во время битвы нашлось и ему дело – перевязывал раненых, не один десяток душ спас. Рядом – Панфил Селивантов, друже, Олега Иваныча собутыльник старый. Подмигивал, змей, на вино косясь, мол, продолжим и завтра! А левая рука тряпицей перевязана – задела московская сабля. Ничего, главное жив, бодр и весел, даже чересчур. Супруга Панфила, Марфа Ивановна, женщина нрава строгого, нет-нет да и наступала мужу под столом на ногу: сиди, мол, спокойно, не прыгай да за вином не тянись раньше времени.