Имперские войны: Цена Империи. Легион против Империи - Александр Мазин

– Пусть скажет мне, а я передам, – ответил старший из стражников.

– Нет!

– Нет так нет, – буркнул стражник. – Чтобы я беспокоил принцепса из-за такого вороньего корма, как вы…

Внезапно слух Коршунова потерял остроту: словно в уши вату напихали. Сквозь эту вату до него доносилась перебранка Скулди и охраны, крики ворон, лязг металла откуда-то со стороны римского лагеря…

– Эй, ты, варвар!

Острая боль вспыхнула в раненом боку. Коршунов сдержал стон, с усилием разлепил глаза. Стражник, вознамерившийся еще раз ткнуть древком копья в бок Алексея, остановил движение.

– Ты хотел мне что-то сказать, варвар?

– Я… – Голос стал сиплым, в глотке – будто наждак.

Что-то влажное прижалось к губам Коршунова. Губка, набухшая кисловатой влагой.

– Кто ты?

– Старший кентурион Гай Ингенс. Что ты хотел мне сказать?

Старший кентурион. Блестящий шлем с красным, потускневшим от пыли гребнем.

Пониже шлема – такое же кирпично-красное, со свернутым в сторону носом грубое лицо. Один взгляд – и Алексей понял: надеяться не на что. С этим человеком ему не договориться.

– Я? Тебе – ничего.

– Тогда подыхай молча, варвар! – сердито бросил кентурион. Развернулся и двинулся вниз, лавируя между крестов.

Коршунов закрыл глаза. Нет, ему было не страшно умирать. Обидно немного. И Настю жалко. Как она теперь, без него?

Губка снова прижалась к губам Коршунова. Он жадно втянул кислую влагу, разлепил глаза. Сколько времени прошло? Час? Сутки?

Внизу маячил римский командир. Тот же шлем с красным хвостом, квадратное лицо… или не тот. Алексею было худо. Перед глазами двоилось и троилось. Не разглядеть.

Римлянин рявкнул что-то на латыни. Влажная губка оторвалась от губ Коршунова (он с трудом сдержался, чтобы не потянуться за ней), прошлась по его лицу…

Римлянин некоторое время смотрел на Коршунова, потом резко развернулся, бросил несколько слов и двинулся вниз по склону.

Коршунов снова закрыл глаза… и тут его крест пришел в движение. Коршунов почувствовал, что опрокидывается на спину. Боль стала нестерпимой… Алексей изо всех сил сдерживался, чтобы не застонать… но все-таки застонал. И его тут же накрыла спасительная чернота.

Когда он очнулся, вокруг была ночь. Теплая безветренная южная ночь… запах дыма, знакомый запах большого военного лагеря… Коршунов лежал на спине и смотрел в черное звездное небо. То, откуда они пришли в этот мир. Но Алексей об этом не думал. Он вообще ни о чем не думал. Ему было хорошо. Боль почти ушла.

– Эй, варвар, дать тебе вина?

Коршунов осторожно повернул голову. Рядом – тень. Римлянин. С копьем. Алексей понял сказанное.

– Да, – сказал он по-латыни, но вышел какой-то невнятный сип. – Да, – повторил он погромче. – Дай.

Римлянин встал, отложил копье. Приподняв голову Коршунова, он осторожно поднес к его губам флягу. Во фляге было вино. Кисловатое, разбавленное, невероятно вкусное.

Алексей пил, пока фляга не опустела. Римлянин удовлетворенно хмыкнул и вернулся на свое место.

«Что со мной? Что происходит?» – попытался думать Коршунов. Звезды закружились, и он опять впал в беспамятство.

Разбудил его шум.

Было уже светло, но еще не жарко. Утро. Вокруг громко переговаривались по-латыни. Пахло дымом и еще чем-то вкусным. Алексей понял, что чувствует себя намного лучше. Настолько хорошо, что даже попытался сесть. И у него получилось.

– Ага, ты встал! – Давешний римлянин с копьем сидел напротив, на топчане – раме на ножках, на которую натянули толстый холст, – и достаточно доброжелательно смотрел на Алексея.

Коршунов посмотрел по сторонам. Слева и справа стояли палатки. Шагах в двадцати горел костер. Над ним, на треноге, висел большущий котел. В котле булькало. У котла, на корточках, – римлянин в грязной тунике, с большой деревянной ложкой.

Внезапно Коршунов сообразил, что он – не связан, а в пяти шагах от него сидит враг…

– Даже и не думай, – усмехнувшись, проговорил легионер, покачав головой. Он поймал взгляд Алексея, брошенный на его копье.

Легионер был кряжистый, широкоплечий, черноволосый. Загорелое обветренное лицо обросло черной двух-трехдневной щетиной, нос расплющен, на щеке – старый шрам. Грудь римлянина прикрывал пластинчатый доспех, на ногах – поножи с тиснением, на поясе – короткий меч.

– Ходить можешь? – четко выговаривая слова, произнес легионер.

Коршунов пожал плечами. И сразу заныл оцарапанный бок.

Римлянин встал, перехватил копье в левую руку, правой взял Алексея за плечо и без видимого усилия поставил на ноги. У Коршунова тут же закружилась голова. Римлянин помог. Поддержал.

«Хорош бы я был, если бы попробовал на него напасть», – подумал Коршунов.

– Пошли, – сказал легионер. – Здесь недалеко.

Коршунов не понял, но позволил себя вести. Да он и не смог бы сопротивляться.

Идти и впрямь было недалеко. В соседнюю палатку.

У входа легионер остановился, сказал что-то, изнутри ответили. Легионер откинул полог, втолкнул Коршунова внутрь, усадил на скамью и вышел.

Внутри палатки было просторно и довольно светло. Свет падал сверху, из квадратного продуха. Еще в палатке стояло несколько сундуков и дорожный стол, за которым, сидел римский офицер в шлеме и что-то быстро писал. Шлем у римлянина был роскошный, золоченый, украшенный искусной чеканкой, с длинным красным «хвостом». По хвосту Коршунов его узнал. Тот самый, как его… Ингенс. Тот, что приходил вчера. Тот, что велел его снять.

Лица римлянина Коршунов разглядеть не мог, зато он увидел кое-что другое. На столе, рядом с табличкой, на которой писал римлянин, лежал Коршуновский, вернее, Черепановский талисман: обшарпанный уродец Буратино.

Римлянин писал минут пять. Коршунов ждал. Он уже догадался, что этот римский командир и определит дальнейшую его судьбу. Коршунов понимал: его не просто так сняли с креста. Значит, римлянину от него что-то надо. Что?

Римлянин отложил стило, расстегнул ремешок шлема, снял его и посмотрел прямо на Алексея. Нет, это был не тот римлянин, не Ингенс…

– Ну здравствуй, Леха, – сказал римский командир, он же – подполковник Геннадий Черепанов. – давненько не виделись…

Часть третья

Кентурион

«Aut bibat, aut abeat!»[17]

«…С I по III век материальное положение легионеров неуклонно улучшалось, тогда как жизненный уровень большинства гражданского населения в III веке существенно понизился…

…Реформы Септимия Севера, призванные укрепить армию, ставшую чуть ли не единственной наряду с пограничными провинциями социальной опорой принципата, и радикально улучшить качественный состав новобранцев, по сути дела завершили процесс разрыва армии с гражданским обществом империи. Легионеры превратились в зажиточную и привилегированную социальную группу, неразрывно сросшуюся с обществом пограничных территорий. Благодаря мужеству легионов и стойкости населения лимитрофных провинций Империя была спасена. Однако политика „солдатских“ императоров, опиравшихся на легионы и пограничные провинции, нацеленная на сохранение античных форм жизни, оказалась глубоко чужда жителям внутренних территорий…»[18]

Глава первая

Принцепс одиннадцатого Клавдиева легиона Геннадий Павел Череп

Командир римлян принцепс Геннадий Павел вынырнул из беспамятства через восемнадцать часов. Кружилась голова, руки-ноги – как ватные, но в целом состояние можно было считать удовлетворительным. Черепанов с детства обладал способностью быстро восстанавливаться.

На раскладном дорожном столе горела масляная лампа. Рядом с ложем Черепанова, свернувшись на коврике, как щенок, спала девушка. Племянница старшины из Цекулы.

Черепанов погладил ее по плечу. Девушка тут же проснулась, потерла кул ачками глаза:

– Попить?

– Сам разберусь. Сколько я спал?

– Ночь. И еще день.

– Сейчас вечер?

– Да.

– Тогда живенько найди мне старшего кентуриона Гая Ингенса, знаешь такого? Скажи: командир очнулся, зовет…

Девушка упорхнула.

Черепанов осторожно сел. Налил себе вина, разбавил, выпил – и только тогда понял, насколько хотел пить. В голове тут же прояснилось. Снаружи, за стенами палатки, раздавался привычный шум римского лагеря. Судя по звукам, в подразделении порядок. Чего и следовало ожидать. Черепанов откинулся на ложе, осторожно ощупал раненое бедро. Болело умеренно. У Геннадия был достаточный опыт обращения с ранами, в том числе – своими собственными, чтобы определить: с ногой тоже порядок. Хотя то, что он схлопотал очередную дырку, – это как раз непорядок. Детство в жопе заиграло – полез, блин, в драку, как мальчишка! Ладно, проехали. Все путем, с налетчиками разобрались. Что теперь? Корабли?