Исход (СИ) - Виктория Гетто

— Что вы на меня так смотрите, эрц?

Испуганно произносит девушка. Прихожу в себя. Бросаю короткий взгляд на часы:

— А, ничего такого. Просто мытьё пошло вам на пользу.

Короткая пауза.

— Расчёсывайте волосы. А потом обещаю вам зрелище. Правда, в том, что оно вам понравится, далеко не уверен. До начала — пятнадцать минут…

Снова острый взгляд в мою сторону, потом она подходит к стоящему возле радиатора отопления креслу, усаживается, не забывая придерживать расходящиеся полы халата, распускает пучок волос и начинает их расчёсывать. Ну а я… Не стану врать. Любуюсь этой картинкой. Поскольку есть чем. Рукава всё время спадают к локтям, обнажая нежную кожу рук, плавные, текучие движения, и каскад светлых длинных волос, по которым с лёгким шуршанием скользит самая обыкновенная земная массажная щётка… Время! И тут с площади доносится пушечный выстрел. Девушка вздрагивает, испуганно глядя на меня:

— Что это?

Я встаю:

— Идёмте, Хьяма. Думаю, вам необходимо это увидеть…

Снова беру её под локоть. На этот раз океанка не пытается вырваться, зная по опыту, что это бесполезно. Подвожу её к окну коридора, открываю занавеску. Затем беру с подоконника бинокль, протягиваю ей.

— Вот. Знаете, что это такое?

Она кивает, закусывая нижнюю губу. Продолжаю:

— Это казнь ваших соратников, Хьяма. Мне вы не верите. Так убедитесь сами. Дальше делайте выводы сами.

Отвешиваю ироничный поклон, оставляя её совершенно одну в коридоре. Поскольку сам убираюсь в свой кабинет, куда передаётся изображение со всех ведущих съёмку видеокамер…

Экзекуция длится долго. Несколько часов. Уже смеркается, но колонны смертников не иссякают. Палачи работаю без перерывов. Очередная жертва входит на эшафот, рывок рычага, люк открывается, и только подёргивание верёвки показывает на агонию жертвы. Хоть здесь щадят нервы публики, которой собралось на удивление много. Я думал, в столице куда меньше народа уцелело после всего произошедшего… Переполненные мертвецами грузовики отъезжают один за другим. Похоже, военные решили сразу уничтожить всех, кто уцелел… А я смотрю на застывшие лица конвоя, с ненавистью вглядывающегося в тех, кого казнят. На переполненные злобной радостью лица аристократов, чудом уцелевших после всех ужасов. Мне противно. Уж больно это напоминает недалёкие страницы истории моей бывшей Родины… Вспыхивают костры, освещающие место казни. И, наконец, апофеоз всего происходящего. Большая группа мужчин и женщин в одинаковой одежде. Точно такой, в какой щеголяла Хьяма, когда появилась в моём доме. Я различаю следы побоев на их лицах, женщин явно изнасиловали, потому что некоторых ведут под руки их товарки. Те, что могут идти сами. Двери в кабинет распахиваются, и в комнату врывается залитая слезами океанка:

— Сделайте что-нибудь! Хоть что-нибудь, эрц! Вы же можете, я знаю!

— Закон суров, но это закон.

Она бессильно опускает руки вдоль тела, затем вдруг валится, словно подкошенная. Я перевожу взгляд с распростёртого на полу тела вновь на экран. Грохот барабанов, звон фанфар…

— Злоумышленники, убившие нашего императора, получат сейчас по заслугам. Исполняйте!..

Кто-то зачитывает приговор через жестяной репродуктор. Короткие скупые движения палачей. Куда только делась их усталость. Или их подменили на свежих? Все виселицы заполнены. Теперь только подать сигнал. И он не заставляет себя ждать. Взмах руки офицера, сидящего на лошади. Слитное движение. Всё. Несколько минут ожидания. Затем звучит залп из винтовок в воздух. Нижние стены эшафотов с грохотом отваливаются, обнажая свои внутренности и висящих мертвецов. В отличие от предыдущих казней, сейчас не спешат освободить виселицы, оставляя казнённых висеть на всеобщем обозрении. Противно. Но… Это не моя страна. Отворачиваюсь, глядя на Хьяму. Та по-прежнему в обмороке. Полы халата раскрылись, обнажая белое бедро идеальной формы, словно выточенное из моржовой кости. Встаю, поднимаю её с пола и укладываю на диван. Набрасываю сверху плед. Затем убираю аппаратуру. Всё… Тук-тук.

— Да?

Голос Горна.

— Ваша светлость, ужин подан.

— Ешьте без меня. Нет аппетита.

— Как пожелаете, ваша светлость.

Старик уходит. Я задумчиво смотрю на едва поднимающуюся под толстой тканью грудь девушки. Привести её в чувство? Пожалуй, не стоит. А вот перенести её в другое место необходимо. Тем более, что комнатка для неё уже приготовлена. Сам ощущаю мерзейшее настроение после столь долгой казни. Не меньше тысячи человек. Если не больше. А сколько погибло во время боёв?.. Подхватываю океанку на руки, затем иду по коридору в самый конец, где есть небольшая комната. Туда принесли кровать, как у слуг, шкаф, стол, стул. Достаточно. Она не гость. Заключённая. Я и так слишком добр с ней. Другой бы на моём месте либо отдал бы её властям, чего я теперь точно не сделаю — насмотрелся. Либо сгноил бы в камере в подвале… Укладываю Хьяму на кровать. Накрываю опять тем же пледом. Кладу на тумбочку пакет с одеждой. Очнётся — оденется. А теперь надо как-то расслабиться. Слишком тяжело переносить зрелище, подобное тому, что я видел днём. Одно дело — война. Это как-то легче переносится. Другое — вот такая казнь… Мерзко… Выпить, что ли? Да нет, пожалуй, не стоит… Поднимаюсь с кресла, спускаюсь вниз, сажусь у камина. Из столовой выходят баронесса с дочерью, бросаю на них мрачный взгляд. Аора тянет за собой Юницу, упирающуюся изо всех сил, потому что девочка хочет подойти ко мне.

— Не мешай господину эрцу…

Благодарный кивок. Дамы уходят. Зато выглядывают слуги.

— Сола, мне кофе.

Повариха исчезает, кивнув головой. Остальные, впрочем, тоже. Вскоре мне приносят заказ, и я сижу возле пляшущего огня, медленно делая глоток за глотком и зачарованно глядя на пляшущие языки пламени…

— Ваша светлость?

Голос и незнаком, и знаком одновременно. Рывком разворачиваюсь и сталкиваюсь взглядом с устало улыбающимся Петром Рарогом…

— Боги! Какими судьбами?!

— Я тоже рад вас видеть, эрц!

Он шагает ко мне, сбросив шинель на руки Горну, мы обнимаемся. Этот человеческий обычай Пётр принял сразу. Мне сразу становится легче. Я чуть отстраняю его от себя, осматриваю с ног до головы — Рарог изменился. На плечах погоны штабс-ротмистра, а в ту встречу он был штаб-хорунжим. Скачок через две ступени. Так дойдёт до полного звания, если уцелеет, конечно. Обветренные, с пятнами обморожений лицо, колючие глаза человека, привыкшего убивать и знающего цену смерти. Разношенные, но начищенные сапоги со шпорами.

— Выжил, Пётр?

— Выжил. Но чего мне это стоило…

Машет рукой. Ну, что же, главное — цел!

— У меня новости, Пётр. От твоих родственников. И даже письмо.

— Была почта?

Он словно вспыхивает улыбкой. Киваю. Затем хлопаю его по плечу:

— Идём наверх, в кабинет. Всё там.

Выхватываю взглядом среди слуг Солу:

— Ужин нам наверх!

Женщина кивает, скрывается на кухне. А мы поднимаемся по лестнице…

…Раскиданная посуда. Опрокинутая бутылка из-под вина. Остатки еды в посуде. Всё-таки мы нажрались. Нам обоим надо было прийти в себя. И — после одного и того же. Клубится тяжёлый пьяный разговор…

— Там было полное дерьмо…

Пётр икает, наливает себе очередной стакан водки из бутылки. Вино мы выпили сразу, и он ничуть нам не помогло забыться хотя б на миг.

— Когда пошли центральные губернии — насмотрелись. Трудовики вешали всех подряд. Не щадили никого, ни женщин, ни детей. Ты когда-нибудь видел закопанных заживо младенцев, Михх? Видел?

По его щекам текут слёзы. Я киваю. Потому что видел в своей жизни вещи и куда хуже.

— Наткнулись в одном месте на лагерь для социально чуждых элементов. А по сути — публичный дом для пролетариев. Самые красивые, самые благородные девчонки. От двенадцати лет… Самой старшей — пятнадцать… Было… Знаешь, какого это было? Их глаза? Юных старух?!

Снова стук зубов по стакану, торопливое жевание куска мяса.

— Когда подошли к столице, они сразу начали расстреливать заложников. И не смотрели ни на возраст, ни на пол. Дети, старики. Все в одной куче. Это страшно, Михх. Жутко! Я никогда не мог себе ничего подобного! До какой степени озверения могут дойти люди! И могут ли они после такого называться людьми?! В Сарове согнали дворян в амбар и подожгли его. Тем, кто сумел каким-то чудом выбраться — ломали ноги и швыряли обратно в огонь. В Гердове с предводителя дворянского собрания, старика шестидесяти лет содрали заживо кожу и посыпали солью тело. В Касаве — всех детей дворян утопили в болоте. А здесь…

Он сглатывает, затем выдавливает:

— Тех, кто не мог работать, засунули в прокатный стан… Там кровищи… И мяса… А ещё нашли на сталелитейном заводе горы человеческого пепла… Там жгли людей в доменных печах…