Дневник Л. (1947–1952) - Кристоф Тизон

Это запишут в моем досье: побег на следующий день после Пасхи, хоть на пасхальной мессе она исполняла ораторию с особым старанием. Но да, теперь я поступаю так, как хочу, живу так, будто это последний день. Кажется, так повелось с тех пор, как Гум приехал за мной в летний лагерь. Жить одним днем. Так не ощущаешь груза будущего, как тот, что знаком тем девочкам, которые боятся что-то не сделать. Не найти мужа, семьи, работы, дома… Я же каждый день нахожу то, что дают. Это одинокое и счастливое утро, например. Или торговца, который только что открыл свой крохотный киоск.

Я возьму клубнично-ванильное мороженое. Других вкусов у него нет, поэтому ничего другого я и не желаю. Я довольна тем, что есть, что реально и красиво. Это безупречное утро.

* * *

Руки ровно сложены на коленях, спина выпрямлена. Я стараюсь улыбаться, но понимаю, что выходит натянуто. Дама в шляпе с перьями, какие давно вышли из моды, говорит обо мне с Миссис Периани. Говорит так, будто меня здесь нет, а Миссис Периани предлагает товар, как будто ничего прекраснее она никогда не продавала. Этакий лосьон от всех бед и пятен. Да я не в обиде на нее за это, она ведь для меня старается:

«Она, несомненно, очень трудолюбива и, к тому же, исключительно опрятна и очень набожна, не так ли, Долорес?»

«Да, мэм».

Меня вызывают в этот кабинет уже во второй раз. Первая пара была ужасной – продавцы из Гарден-Гроув, которые без устали трещали о своем магазине безделушек и жаловались на тяжелую жизнь. Почему же она настолько трудна? Ничего не поделаешь, так устроено… и дальше подобное нытье и вздор. К огромному счастью, Миссис Периани они не понравились, даже если иногда нужно принимать то, что посылает нам Бог. Но этих двух отправил не Бог, нет, они почуяли запах пары-тройки долларов, которые выплатил бы им округ, если бы они взяли на попечение девочку из Пристанища. Ко всему прочему, на нее и работу взвалить можно.

Женщина внимательно изучает меня, пытается понять, вытянет ли она выигрышный билетик, выбрав меня. Ее муж не произносит ни слова. Он столяр и усердно трудится. Она – домохозяйка, заботится о безупречном доме! Женщина выглядит довольной своим положением. Злой она не кажется, скорее, строгой и прямолинейной дамой, которая не выносит пыли и спиртного. У них обоих добрые глаза, и они действительно хотят приютить ребенка, спасти кого-то. Вдруг я представляю себя в их доме: сдержанная и упорядоченная обстановка, обед и ужин в определенные часы. Я жила бы там, где безопасно и где старания вознаграждаются, – я никогда не знала такой жизни, даже в доме у собственной матери. О, Господи, пусть все получится! Сделай так, чтобы я им понравилась, чтобы они выбрали меня, я тоже буду усердно работать, я буду делать все, о чем меня попросят.

Миссис Периани заканчивает свою хвалебную речь на том, что я, ко всему прочему, отменно пою, но этот факт, по-видимому, не трогает строгую и прямолинейную женщину. Она разом сощуривается, и кажется, что не особо верит услышанному. Женщина окидывает меня взглядом и говорит:

«Исключительная во всех отношениях юная особа, если я правильно вас понимаю. Но скажите мне, в чем же все-таки ее недостаток? Потому как хоть один-то у нее должен найтись. Пускай совсем маленький, незначительный. У нас у всех есть недостатки, не так ли? Иначе мы были бы ангелами».

Миссис Периани, натянуто улыбаясь, замолкает на миг. Она знает, что должна сказать правду, ведь Бог слышит ее. В конце концов она отвечает:

«Долорес очень независима».

«Независима, до какой же степени?»

«Ох, наверное, ей у нас не так хорошо, как могло бы быть в стабильной и доброжелательной семье, такой, как ваша. Вот о чем я думала, представляя ее вам…»

Супружеская пара ушла без меня и без кого бы то ни было. Они поблагодарили Миссис Периани за честность, но добавили, что не желают брать в дом беглянку.

Они не хотят тратить больших усилий и надежду без толку. Так сказала чуть позже Миссис Периани. Я разрыдалась у нее в кабинете. Мне было больно и стыдно. Я была ничем, просто нищей, необразованной девчонкой без родителей, не представляющей никакой ценности, и никто и никогда не захочет взять меня к себе. Миссис Периани накрыла мои руки своими: «Так захотел Бог, а значит, это не может быть несправедливым. Не грусти и не гневайся. Ты хорошая девочка, и где-то на божьей ладони записано твое имя».

* * *

Все, я больше не верю в Бога. Мы сделаны из атомов и из пыли. Из пыли, которая способна думать, страдать и получать наслаждение. Это называется быть животным. Однажды мы умрем, наше тело станет разлагаться, и от нас ничего не останется, словно мы никогда и не существовали. Да, вот во что я отныне верю. Это приносит мне облегчение. Вечность давила на меня своим грузом, и взгляд Господа тоже.

Вот о чем я думала сегодня. Эти мысли пришли мне в голову неожиданно, когда я находилась в часовне и рассматривала деревянное изваяние Христа. Я подумала: он сделан из дерева. Все делается из дерева, из камня, из кости, из земли… Эта очевидность так внезапно осенила меня: Христос сделан из дерева! Атомы, связанные между собой и прибитые к кресту, который уже потрескался в нескольких местах и в скором времени сотрется в пыль. Через сто тысяч лет люди, возможно, склонятся над тем, что останется от него, и то если глине удастся сохранить крест, и не будут знать, что сказать о нем. Они не будут знать, что я когда-то преклоняла колени перед этим куском дерева. Они ничего не будут знать обо мне. А что еще вероятнее, ветер все унесет к тому времени. Мы станем землей, скалами, рекой, песком и дымом.

Потом мои мысли вернулись к Гуму и Клэру Я стала думать об их трупах и вечной безнаказанности их злодеяний, об их эгоизме и их злобе.

Вот если бы некоторые люди могли быть наказаны после смерти! Но я больше в это не верю. Нужно наказывать их на земле, в противном случае – это никогда не свершится.

Я найду способ. Они заплатят однажды.

* * *

Прохлада в ночи, наконец-то, после аномальной жары последних дней. Ничто не меняется,