Обольщение красотой - Шерри Томас

Хелена неохотно согласилась подождать до завтра, чтобы убедиться, что в визите доктора нет нужды. Но им не пришлось ждать до завтра.

В середине дня, закончив просматривать пачку приглашений, Венеция поднялась из-за своего письменного стола, и ее сознание померкло. Когда она пришла в себя, то обнаружила, что лежит на турецком ковре, а горничная лихорадочно машет перед ее носом флакончиком с нюхательными солями.

И доктор, увы, уже находится на пути к ней.

Добравшись до Лондона, Кристиан отпустил экипаж, ожидавший его на вокзале Ватерлоо. Ему не хотелось возвращаться в свою городскую резиденцию. Ему вообще не следовало сходить с поезда. Надо было договориться, чтобы его личный вагон прицепили к составу, следующему в Эдинбург, чтобы вся Англия отделяла его от правды, вгрызавшейся в его внутренности.

Он пересек Темзу и двинулся дальше, не зная, куда и зачем едет.

Англичанка. Красавица.

Как можно не связать эти два слова? Будь проклят научный подход, требующий, чтобы не осталось ни одного неперевернутого камня. Будь проклято его возмущенное сознание, которое не обретет покоя, пока он не получит ответы на свои вопросы.

Кристиан криво улыбнулся, иронизируя над собой. Он делает выводы, противоречащие логике. Мало ли красивых англичанок? К тому же у миссис Истербрук единственная цель в жизни — быть красивой. Она не стала бы скрывать свое лицо, как королева не отказалась бы от своего трона.

Он вдруг осознал, что проголодался, и зашел в кондитерскую — только для того, чтобы застыть на месте. Одна из стен заведения, которое посещали в основном дамы, была увешана портретами светских красавиц.

Среди них была миссис Истербрук.

На снимке живость и необычность ее красоты в значительной степени терялась. Еще одно красивое лицо в море красивых лиц, и Кристиан не обратил бы на него внимания, если бы она не держала над собой зонтик.

С темными концентрическими восьмиугольниками на белом кружеве.

Мисс Редмейн, получившая образование в Париже, присела на краешек постели Венеции. Милли и Хелена расположились с другой стороны.

— Мисс Фицхью сказала мне, что примерно час назад вы потеряли сознание. И что вы уже несколько дней страдаете от несварения желудка.

— Верно.

Мисс Редмейн потрогала лоб Венеции и взялась за ее запястье.

— Температуры нет, пульс нормальный, хотя немного неровный. Что, по-вашему, могло вызвать обморок?

— Не представляю. Наверное, я до сих пор не оправилась от несвежей рыбы.

— Вы тоже ели рыбу, мисс Фицхью?

— Да.

— Вы почувствовали недомогание?

— Нет, нисколько.

Мисс Редмейн обратилась к Милли и Хелене.

— Леди Фицхью, мисс Фицхью, не могли бы вы оставить нас наедине? Я хотела бы произвести более тщательный осмотр.

— Конечно, — несколько озадаченно отозвалась Милли.

Когда они с Хеленой вышли из комнаты, мисс Редмейн указала на одеяло.

— Можно?

Не дожидаясь ответа, она откинула его в сторону и осторожно нажала на живот Венеции.

— Хм-м, — сказала она. — Миссис Истербрук, когда у вас в последний раз были месячные?

Это был вопрос, которого Венеция страшилась. Она прикусила нижнюю губу и назвала дату почти пятинедельной давности.

Мисс Редмейн устремила на нее задумчивый взгляд.

— Но этого не может быть, — взмолилась Венеция. — Я не могу зачать.

— Вина вполне может лежать на вашем покойном супруге, а не на вас, миссис Истербрук. А теперь, если вы извините мою прямоту, имели ли вы интимные отношения с мужчиной после последних месячных?

Венеция судорожно сглотнула.

— Да.

— Тогда, при всей нежелательности этого диагноза, боюсь, вы ждете ребенка.

Венеция догадывалась об этом с первого случая утреннего недомогания. В ее окружении имелось достаточно замужних дам, чтобы слышать об этом симптоме. Но, пока удавалось уклоняться от официального подтверждения ее состояния, она могла игнорировать то, что пыталось сказать тело.

— Вы уверены, мисс Редмейн, что это не отравление рыбой или что-то в этом роде?

— Вполне, — отозвалась та. Ее голос звучал сочувственно, но тон не оставлял сомнений.

Венеция вцепилась пальцами в простыню.

— Сколько у меня времени, прежде чем мое состояние станет заметным?

— Некоторым дамам с помощью специальных корсетов удается скрывать свою беременность достаточно долго. Но я бы не рекомендовала прибегать к подобным средствам. Это может причинить вред как матери, так и ребенку.

Обычно, когда скрывать беременность становилось невозможным, дамы исчезали из общества. Венеция слышала, что некоторым удавалось прятать растущие животы почти до самых родов.

— Но, как я понимаю, это не то, что вас интересует, — продолжила мисс Редмейн. — Отталкиваясь от ваших последних месячных, можно считать, что вы на втором месяце. В большинстве случаев, беременность становится очевидной не раньше пятого или шестого месяца.

По крайней мере еще есть время.

— Спасибо, мисс Редмейн. Могу я рассчитывать на вашу скромность в этом вопросе?

Та склонила голову.

— Можете быть уверены, миссис Истербрук.

Кристиан помнил времена, когда Британский музей естественной истории закрывался в четыре часа дня. Хорошо бы так и оставалось. Ибо, когда он обнаружил, что стоит перед его терракотовым фасадом, на карманных часах было уже пять минут шестого. Будь музей закрыт, Кристиан пришел бы в себя и ретировался со скоростью антилопы, почуявшей льва. Но музей был открыт для посетителей, и ноги герцога двигались, словно по собственной воле, направляясь в восточное крыло.

Несколько раз он чуть не повернул назад. А однажды даже остановился, как вкопанный, к неудовольствию тщедушного субъекта профессорского типа, которому он преградил путь. Но Кристиан не мог противиться чудовищной силе, которая толкала его вперед, мимо скелета голубого кашалота, мимо экспозиции вымерших млекопитающих, в отдел ископаемых ящеров.

Не в состоянии объяснить почему, он направился прямиком к сетиозавру, перед которым они с миссис Истербрук обменялись несколькими словами — легкомысленными с ее стороны и неприязненными с его.

Когда он не смотрел на ее лицо, он смотрел на ее пальцы, игравшие с завязками сумочки, которую она поставила на край стеклянной витрины. Сумочка была из бледно-серой парчи, вышитая голубями с оливковыми ветвями в клювах.

И там, где она стояла, была табличка.

«Окаменевшие останки сетиозавра, дар мисс Фицхью из Хэмптон-Хауса, Оксфордшир, раскопавшей скелет в Лайм-Реджисе, Девон, в 1883 году».