Путешествие в молодость, или Время красной морошки - Юрий Рытхэу

— Вот те на! — удивленно и вроде бы обрадованно воскликнул старший. — Оказывается, тут люди! Эй, мальчик! Твоя кто?

Видимо, он считал, что, если коверкать слова, Токо будет понятнее.

— Твоя чукча? Оленевод? Луоравэтльан? Не понимай или понимай?

Токо с удивлением смотрел на человека, странно и смешно говорящего по-русски, пока не догадался, что он так говорит специально для него.

Токо решил сначала поздороваться.

— Здравствуйте, — сказал он.

— Здорово! — радостно воскликнул приезжий, — По-русски говоришь?

— Говорю, — ответил Токо.

— А ты твоя-моя понимай, — с укоризной сказал Другой.

— Да откуда я знал, что он разумеет язык, — виновато произнес старший. — А что ты тут делаешь?

— Живу, — ответил Токо.

— Живешь? Один или с родителями?

— Тут мои родители живут.

— Оленеводы?

— Оленеводы.

— А где они сейчас?

— Папа в стаде, а мама с бабушкой в яранге…

— Слышь, Андрей, оказывается, тут и яранги есть… А ты говорил, пустыня, край света, там, где начинается утро…

Тот, кого назвали Андреем, поглядел на товарища и ответил:

— Ну что же, Кузьма, может быть, это и хорошо, что тут есть люди… Мальчик, иди-ка сюда!

Токо прошел чуть выше по речке, туда, где вода катилась по крупным, словно нарочно набросанным валунам, образующим естественный мост. Осторожно ступая по склизким камням, кое-где перехлестываемым серебристыми струями громко журчащей воды, Токо перебрался на другой берег и ступил на мягкую тундровую землю.

— Ну, будем знакомиться, — сказал Кузьма и первым подал руку. Она у него была большой, тяжелой, внешняя сторона ладони покрыта рыжими волосами и веснушками. Андрей все время улыбался, щуря свои темные глаза.

Токо помог прибывшим распаковать палатку. Сначала Кузьма намеревался поставить временное жилье на галечном берегу, поближе к воде.

— Здесь сухо и комарья меньше, — сказал он в защиту своего выбора.

— Когда дождь, — объяснил Токо, — речка разливается и может затопить косу. Лучше вот это место.

Токо поднялся чуть выше по тундровому берегу и показал на едва заметную полянку, где виднелись бело-синие, покрытые копотью камни. Когда-то оленеводы останавливались здесь на летовку, пока не выбрали другое место.

— И впрямь здесь получше, — одобрительно заметил Кузьма.

Палатка была небольшая, и поставили ее быстро.

Потом разожгли костер, вскипятили чай и угостили Токо.

Но мальчик уже с беспокойством посматривал на другой берег речки. По времени он должен быть дома, и бабушка, наверное, беспокоится. Ей почему-то всегда кажется, что Токо еще маленький, слабый, несмышленый, что он может заблудиться в тундре, ненароком упасть в воду и утонуть, что на него нападет волк или бурый медведь. Слушая опасения бабушки, Токо только внутренне улыбался, но, чтобы не огорчать ее, старался возвращаться в ярангу в назначенный час.

Перейдя речку по знакомым замшелым камням и прежде чем скрыться за пригорком, за которым на сухом, каменистом берегу стояли яранги, Токо оглянулся: Кузьма и Андреи махали ему кепками.

В яранге горел костер, и теплый синий дым стлался под шатром из оленьей замши, медленно выходя через верхнее дымовое отверстие, обрамленное концами закопченных деревянных жердей.

Бабушка сидела у костра, на небольшом пятачке, где никогда не бывало дыма, как бы плохо ни горели дрова. Она мяла олений камус, руки ее привычно двигались. Токо посмотрел на них и невольно подумал, что почти никогда не видел бабушкины руки спокойными. Они всегда были при деле: то мяли шкуры, как вот сейчас, то подкладывали в костер ветки стланика, готовили еду, кроили шкуры на зимние кухлянки, шили торбаза… Они походили на узловатые корни полярной ивы, крепко вцепившейся в тундровую кочку. Такие ветки, чтобы отодрать от земли, приходилось обрубать острым топориком…

Было время обеда, и ждали только отца Токо, старшего пастуха Папо. Стадо паслось недалеко от яранг, и отец вот уже целую неделю приходил в середине дня. Но скоро, когда олени уйдут к подножию гор, он будет возвращаться домой только после дежурства.

Отец вошел в назначенный час, когда из транзисторного радиоприемника раздались сигналы точного времени.

— Как «Красная стрела»! — произнес он знакомые слова.

Отец бывал в Ленинграде и рассказывал, что там ходит самый точный в мире поезд, по которому можно проверять часы. А с тех пор, как он купил новые электронные часы, он старался все делать с точностью до секунд, но прежним эталоном времени у него оставалась «Красная стрела». Токо видел поезда только в кино и но телевидению, и среди многих еще неосуществленных мечтаний у него была такая: проехать на самом точном в мире поезде от Москвы до Ленинграда, утром выйти из вагона вместе с сигналами точного времени.

Мама уже приготовила низкий столик в глубине холодной части яранги, в чоттагине. Она поставила на него длинное деревянное блюдо-кэмэны, сливочное масло, молоко в банке, сахар и чай.

У матери Токо было два имени. Одно, чукотское, звучало Вээмнэй, что значило — Речная женщина, а другое — Вера. Токо звал ее просто мамой, бабушка пользовалась чукотским именем в отличие от отца, который называл маму по-русски.

За обедом Токо рассказал о прилетевшем вертолете, о тех двух мужчинах, с которыми он успел познакомиться. Отец и мать слушали молча, только бабушка время от времени задавала вопросы. Ее интересовало, что собираются делать эти люди на берегу озера.

— Наверное, они геологи или какие-то другие исследователи, — предположил Токо.

Чаще всего именно геологи проходили мимо стойбища по направлению к синеющим на горизонте горам. Приезжали в прошлом году и ботаники. Они бродили по тундре все лето, до поздней осени, собирали разные растения, и бабушка каждый раз оказывалась самым главным их консультантом, потому что она одна в стойбище знала названия всех растений, знала, какие из них можно есть, какие заготавливать на зиму, какими лечиться и при каких болезнях.

— Может быть, на берегу нашего озера откроют какие-нибудь полезные ископаемые или драгоценные камни? — мечтательно проговорил Токо.

— Лучше бы ничего не открывали, — почему-то сердито заметил отец.

Токо вопросительно посмотрел на него. Как же так? Открывать полезные ископаемые казалось Токо делом самым важным и нужным. Поэтому-то эти ископаемые и назывались полезными, что приносили всем пользу. Как, например, нефть, газ на другом Севере, который раза в три был ближе к Москве, чем Чукотка… И на Чукотке, как знал Токо, тоже были свои полезные ископаемые, но, правда, в иных местах. А там, где стояло стойбище, в окрестностях, пока ничего особенного не обнаружили, и редкие геологические экспедиции проходили мимо, к синеющим вдали горам.

Токо показалось, что отец что-то скрывает, что-то держит внутри себя. Сын его хорошо понимал, иной раз даже чувствовал невысказанное. И сейчас он огорчился от мысли, что отец не хочет делиться с ним своей заботой.

— А может быть, и вправду что-то откроют? — на помощь внуку пришла бабушка. — Хорошо, когда открывают что-то новое, интересное. Когда я пошла в школу, мы еще ничего не знали про телевидение, а сейчас хочу, чтобы это чудо пришло и в нашу тундру… Не было вертолётов. Когда впервые летела на этой странной машине, чуть не померла со страху. А сейчас привыкла. Могу летать хоть каждый день!

После обеда Токо пошел провожать отца. Стадо паслось на другой стороне озера, и надо было, спустившись по крутому склону, переходить речку.

Отец молча отгонял комаров веточкой ивы. Он шел Вроде бы не спеша, но шаг у него был такой, что Токо, чтобы не отстать, почти бежал за ним. Сначала шли молча. В этом ничего необычного не было. И сын и отец могли вот так часами шагать по тундре, не проронив ни слова, и им было хорошо. Токо смотрел на широкую отцовскую спину, видел, как постепенно темнела клетчатая рубаха сначала под лопатками, а потом больше. На привале пот высыхал, оставляя на ткани белесую соль. Маленькие оленята подходили к отцу и лизали рубашку.

Отец оглядывался, искоса смотрел на сына и, если видел, что Токо уставал, умерял свой шаг и ободряюще улыбался.

Вдали показалось стадо. Олеин паслись у подножия снежника, оставшегося от зимней поры у северного склона сопки.

Отец остановился и сказал:

— Ну, здесь мы с тобой попрощаемся. Иди домой.

На летовке Токо жил в стойбище, так как там оставались одни женщины. Считалось, что его присутствие необходимо для их спокойствия и на тот случай, если потребуются мужские руки и деятельный, ответственный мужской ум. Так, во всяком случае, говорил отец, хотя Токо очень хотелось в стадо, к оленям, хотелось следить, чтобы они не расходились по тундре в, поисках лакомых трав и съедобных грибов, догонять откалывающихся телят и возвращать их обратно к общему стаду. Это настоящая мужская работа, и уж тогда-то рубашки становились совсем белыми от соли.