Книга песчинок: Фантастическая проза Латинской Америки - Всеволод Багно

Вначале Амаливак, и его сыновья, и внуки, и правнуки, и праправнуки пытались, ухая и упираясь в палубу широко расставленными ногами, хоть как-то управлять судном. Тщетно. Лавируя среди гор, Огромное Каноэ летело вниз, исхлестанное молниями, несомое то одним потоком, то другим, сворачивало то туда, то сюда, минуя рифы, ни на что не натыкаясь как раз потому, что сдалось на милость обезумевших вод. Когда старик глядел за борт, то убеждался, что судно несется неудержимо и вслепую неведомо куда (где тут разглядеть звезды?) по морю из жидкой грязи, средь которого горы и вулканы кажутся совсем крохотными. Ибо можно было взглянуть с совсем близкого расстояния на невеликое жерло, недавно еще извергавшее пламя. Зев, обведенный лавой, размякшей от дождя, не внушал особого ужаса. Горы становились все ниже и ниже, ибо отроги их исчезали под водою. И Огромное Каноэ держало путь неведомо куда, дрейфовало в неизвестном направлении, иногда крутилось волчком, а потом уносилось в стремнину, переходившую в водопад, который затихал в принимавших его нижних потоках. Так плыло Огромное Каноэ средь неведомых ущелий, покуда наконец ливни — а по приблизительным подсчетам Амаливака они бушевали дней двадцать, и все дни так вот грозно — не прекратились. Настало великое затишье, вокруг было великое спокойное море, над которым выступали только лишь самые высокие вершины, прежде вздымавшиеся на тысячи футов, а теперь превратившиеся в расписанные грязью островки, и Огромное Каноэ перестало метаться по водам. Казалось, Великий Глас Того, Кто Сотворил Все Сущее, повелел ему отдохнуть. Женщины снова принялись молоть маис. Животные внизу вели себя спокойно: все они со дня Откровения смирились с ежедневной порцией маиса и маниоки, даже хищники. Амаливак, уставший до крайности, высосал добрый кувшин чичи и завалился спать у себя в гамаке.

На третьи сутки он проснулся от удара: судно его на что-то налетело. Но не на скалу, не на риф, не на окаменелый ствол дерева из тех древних деревьев, что лежат, неприкосновенные, на прогалинах в сельве. От толчка кое-что попадало: кувшины, посуда, оружие — сильный был толчок. Но мягкий, как бывает, когда одна мокрая доска столкнется с другою, одно плывущее бревно с другим, а затем, поцарапав кору друг на друге, плывут они рядком, словно супружеская чета. Амаливак вышел на верхнюю палубу. Оказывается, его Каноэ столкнулось с диковиннейшей штуковиной. Без всяких поломок оно притерлось к борту огромного судна, остов которого был весь на виду, шпангоуты же выдавались за борта; судно сделано было как будто из бамбука, из тростника и дивило взор в высшей степени странным приспособлением: вокруг мачты вращались, повинуясь бризу — сильные ветры давно улеглись,— четыре паруса под прямым углом друг к другу, и они подхватывали ветер, дувший снизу, как дым из очага подхватывается дымоходом. При виде этого непонятного судна, на котором не заметно было ни одной живой души, ветхий годами Амаливак вздумал определить на глазок его размеры: глазок-то у него был наметанный, наметан на кувшины — с чичей внутри, само собою. В длину было в судне локтей триста, в ширину локтей пятьдесят да локтей тридцать в высоту. «Примерно как мое каноэ,— подумал он,— хоть я и увеличил до предела размеры, что были мне продиктованы в миг Откровения. Боги так привыкли разгуливать по небесам, что мало смыслят в мореплавании». Люк странного судна открылся, оттуда вылез малорослый старичок в красном колпаке, с виду раздраженный до крайности. «Так что? Счаливаться не будем?» — прокричал он на причудливом языке, тональность которого прыгала от слова к слову; но Амаливак все понял, потому что в те времена сведущие люди знали все языки, наречия и говоры прочих человеческих существ. Амаливак распорядился бросить чалки, суда стали борт о борт, и старый Амаливак обнял малорослого старичка, лицо у которого было желтоватое; старичок сказал, что плывет из страны Чжэцзян и во внутренней части своего Великого Судна везет животных из этой страны. Отрыв люк, он показал Амаливаку мир неведомых зверей, которые меж деревянными переборками, ограничивавшими их свободу, являли взорам образы, для Амаливака диковинные, ибо он и не подозревал о существовании подобных тварей. Он испугался при виде карабкавшегося им навстречу бурого медведя весьма свирепого обличья; а‘ ниже были существа вроде оленей, но с горбами на спине. И звери из кошачьих, прыгучие и беспокойные, они именовались ягуарами. «Что вы здесь делаете?» — спросил человек из страны Чжэцзян Амаливака. «А вы?» — спросил старик вместо ответа. «Спасаю род человеческий и всех животных по роду их»,— сказал человек из страны Чжэцзян. «Спасаю род человеческий и всех животных по роду их»,— сказал ветхий годами Амаливак. И поскольку жены человека из страны Чжэцзян принесли рисовое вино, трудноразрешимые вопросы больше не обсуждались в тот вечер. И под хмельком были человек из страны Чжэцзян и ветхий годами Амаливак, когда перед самым рассветом оба судна содрогнулись от мощного удара. Прямоугольная махина — локтей триста в длину, локтей пятьдесят в ширину да в высоту тридцать (на деле и все пятьдесят), а сверху жилье — столкнулась с двумя счаленными судами. На носу махины был старик, очень древний, долгобородый, и он читал то, что было начертано на шкурах каких-то животных,— никто не успел даже попенять ему за то, что так скверно сманеврировал. И читал он на крик, чтобы все слушали и никто не стал бы пенять ему за то, что сманеврировал так скверно. Возглашал: «Рек мне Иегова: „Сделай себе ковчег из дерева гофер; отделения сделай в ковчеге и осмоли его смолою внутри и снаружи... устрой в нем нижнее, второе и третье жилье" [133]». «Здесь вот тоже три палубы»,— молвил Амаливак. Но тот продолжал: «И вот, я наведу на землю поток водный, чтобы истребить всякую плоть, в которой есть дух жизни, под небесами; все, что есть на земле, лишится жизни. Но с тобою я поставлю завет мой, и войдешь в ковчег ты, и сыновья твои, и жена твоя, и жены сынов твоих с тобою» [134]. «А разве я не содеял то же самое?» — сказал ветхий годами Амаливак. Но вновь прибывший все пересказывал Откровение, что было ему: «Введи также в ковчег из всех животных и от всякой плоти по паре, чтобы они остались с тобою в живых: мужеского пола и женского пусть они будут. Из птиц по роду их и из скотов по роду их, и из всех пресмыкающихся по земле по роду их, из всех по паре войдут к тебе, чтобы остались в живых» [135]. «Разве не содеял я то же самое?» — спрашивал себя ветхий годами Амаливак; и он пришел к выводу, что этот чужеземец слишком уж тщеславится своими Откровениями, такими же точно, как и у остальных.

Но когда каждый из них побывал на борту чужого судна, они стали испытывать приязнь друг ко другу. Как человек из страны Чжэцзян, так и ветхий годами Амаливак и вновь прибывший Ной были большими любителями выпить. От действия вина, которое привез последний, чичи старика и рисовой водки, которою запасся первый, все они постепенно смягчились духом. Принялись друг друга расспрашивать, вначале несмело, о народе, к которому принадлежал каждый, о женщинах этого народа, о том, как добывается еда. Теперь дождь шел только временами, и то словно бы для того лишь, чтобы небо еще немного прояснилось. Ной, тот, что приплыл в огромном ковчеге, предложил сделать что-нибудь, дабы узнать, все ли растения исчезли с лица земли. Он послал голубя, тот полетел над водами, тихими, хоть и несказанно мутными. После долгого ожидания голубь возвратился, в клюве у него был свежий масличный лист. Тогда ветхий годами Амаливак бросил в воду мышь. После долгого ожидания мышь возвратилась, держа в передних лапах маисовый початок. Человек из страны Чжэцзян тогда отправил в путь попугая, и тот возвратился, и под крылом у него был рисовый колос. Жизнь входила в свою колею. Теперь оставалось лишь получить какое-то повеление от тех, кто неотрывно следит за каждым шагом людей из капищ своих и пещер. Уровень вод все понижался.

Дни шли за днями, и молчали Великие Голоса: глас Того, Кто Сотворил Все Сущее; глас Иеговы, с которым Ной, судя по всему, вел в свое время долгие беседы и получил от него указания гораздо точнее тех, которые были даны Амаливаку; глас Того, Кто Создал Мир и пребывает в надмирном пространстве, невесомый и парящий, словно пузырек воздуха,— ему внимал человек из страны Чжэцзян.

Суда стояли борт о борт, а капитаны были растеряны и не знали, что делать. Воды опускались; горы становились все выше; на горизонте, на фоне небес, очистившихся от туч, снова вырисовывались кряжи. И как-то после полудня, когда капитаны пили, чтобы отвлечься от своих дум и тревог, им возвестили о прибытии четвертого судна. Было оно почти белое, поразительно изящных обводов, с отшлифованными бортами и парусами невиданных в этих краях очертаний. Судно подошло поближе, на палубе появился капитан, закутанный в черный шерстяной плащ. «Я Девкалион [136],— были его слова.— Оттуда, где вздымается гора, что зовется Олимпом. Бог Неба и Света повелел мне вновь заселить мир, когда кончится этот ужасный потоп».— «А где вы разместили животных на таком тесном суденышке? — спросил Амаливак. «Про животных мне ничего не было сказано,— отвечал вновь прибывший.— Когда все это кончится, мы соберем камушки — они ведь кости земли,— и жена моя Пирра будет бросать их через плечо».— «Моя жена должна сделать то же самое с семенами пальмы»,— сказал Амаливак. Тут из тумана, поднявшегося над берегами, которые придвигались все ближе, возникла, словно стремясь в атаку, громада судна, почти точь-в-точь такого же, как у Ноя. Умелым маневром члены экипажа накренили судно, переведя его в дрейф. «Я — Утнапиштим [137] — сказал новый Капитан, перескочив на парусник Девкалиона,— от Властителя Вод я узнал, что случится. Тогда соорудил я ковчег и взял на борт, кроме членов моего семейства, образцы всех животных, какие есть на свете. По-моему, худшее уже позади. Вначале я выпустил на волю голубя, но он вернулся, не принеся ничего, что для меня было бы признаком жизни. То же самое произошло и с ласточкой. Но ворон не возвратился; стало быть, нашел еду. Я уверен, что в моих краях, в стране, что зовется Междуречье, остались люди. Уровень воды непрерывно понижается. Пора нам разъезжаться по родным землям. На полях осело много наносной земли, которую воды пригнали из разных краев, и урожаи будут хороши». И сказал человек из страны Чжэцзян: «Скоро откроем мы люки, и животные вернутся на пастбища свои, покрытые жидкой грязью, и возобновится война меж ними, и вновь начнут они пожирать друг друга. Не удостоился я чести спасти род драконов и печалюсь об этом, ибо теперь род сей угаснет. Я отыскал одного лишь дракона, и то самца, без самки, отыскал в северном краю, где пасутся слоны с изогнутыми бивнями, где огромные ящеры откладывают яйца, похожие на туго набитые кунжутные мешки».— «Самое главное — выяснить, сделались ли люди лучше после этой передряги,— молвил Ной.— Немало их, должно быть, спаслось на вершинах гор».