Семьдесят два градуса ниже нуля. Роман, повести - Владимир Маркович Санин

Отпустил Гаврилов Попова, уверенный, что обойдётся без него. Отпустил, не подумав о том, что все прежние походы совершались в полярный день, когда чуть не круглые сутки светило солнце, и не было у штурмана нужды спрашивать курс у звёздного неба. В голову не приходило бате, что во второй половине апреля поезд ещё не подойдёт к Пионерской.

Звёзды, самые точные на свете ориентиры, ничего не говорили ученикам штурмана Попова, не понимавшим великого смысла небесной механики.

Вот и получилось, что, когда исчезла колея, своё местоположение в пространстве походники могли определять только по солнцу. Оно пока ещё не окончательно покинуло континент, но с каждым днём укорачивало визиты, честно и благородно предупреждая людей о том, что им нужно поторопиться, ибо через считанные недели на Антарктиду опустится полярная ночь.

И каждый день прятавшей солнце пурги воровал у походников шансы на благополучное возвращение домой.

Пурга бушевала четыре дня. С наветренной стороны тягачи занесло по крыши кабин, снегом забило силовые отделения, засыпало сани. Но люди отоспались и отдохнули, и это было хорошо. И холода стали выносимыми для человека: пятьдесят с небольшим — щедрый подарок природы.

Когда пурга наконец затихла, всю ночь авралили, очищали от снега редукторы подогревателей, вытяжные трубы, сани — не столько тяжёлая, сколько нудная и хлопотливая работа, ненавидимая всеми водителями.

Много бед натворила эта пурга.

Первая и главная беда — четыре безвозвратно потерянных дня, за которые Гаврилов планировал оставить позади Пионерскую и пройти часть зоны застругов. Но он хорошо помнил, как в одном из походов пурга целых шестнадцать дней держала поезд на приколе, и потому был даже доволен, что отделался так дёшево.

Другая беда заключалась в том, что пришлось примерно на пятую часть урезать и без того далёкую от нормы закладку в котёл мяса и масла, и основной едой походников стала гречневая каша, сдобренная лишь запахом говяжьей тушёнки. А в походе, как известно, людям следует есть особенно много жиров и мяса, чтобы сохранить работоспособность и возместить организму повышенный расход мускульной энергии.

Третью беду можно было бы и не называть бедой, ибо если люди смеются над своей неудачей, она не очень страшна. В пургу дежурные по нескольку раз в сутки забирались на крышу жилого балка — прочистить от снега вытяжную трубу: не очень приятное занятие, когда ветер пробирает до костей. Одновременно они должны были отбивать от стенок трубы золу, чтобы её выбросило наружу с тёплым воздухом, но, как выяснилось, не делали этого, надеясь один на другого. И под самый конец пурги, когда Петя настежь распахнул дверь тамбура, всю накопившуюся золу сильным сквозняком выбило из трубы в балок. Помещение, личные вещи, постели мгновенно покрылись слоем сажи, и обитатели балка, перемазанные, как черти, стремглав ринулись на свежий воздух. Пошутили, посмеялись, а потом принялись приводить себя и балок в порядок.

И ещё одну большую беду принесла с собой пурга, но о ней походники узнали через сутки.

— Ах ты, сукин сын, — бормотал Гаврилов, натягивая на плечи шлеи штанов. — Ах ты, дохлятина паршивая…

Стал натягивать унты, удивляясь тому, что дрожат пальцы и бешено стучит сердце. Уловил укоризненный взгляд Валеры, перевёл дух и засмеялся.

— Вспомнил, как из госпиталя бегал, — пояснил вопросительно взглянувшему Валере. — У нас на всю палату был один комплект обмундирования, под матрацами прятали. Тот, чья очередь подходила, вечером спускался вниз по пожарной лестнице, прямо из окна. Сейчас, гляди, брюхо опало, можно вдвоём в штаны влезть, а тогда каптёры вечно ругались: что ни надену — лопается по швам.

— Ты мне, батя, зубы не заговаривай, — неодобрительно сказал Валера. — Доктор разрешил вставать?

— Дождёшься от них, дармоедов, — проворчал Гаврилов, застёгивая молнию каэшки. — Перестраховщики они все, слушай их больше. «Куриный бульончик с сухариками!» — передразнил он кого-то.

— Тогда и я встаю. — Валера начал вылезать из мешка.

— Лежать! — прикрикнул Гаврилов. — Не по чину смел, сержант. Как с начальством разговариваешь?

— Виноват, товарищ гвардии капитан.

— То-то. Кроме шуток, сынок, пойду, поколдую с Борькой. Кончились наши шутки.

В одном повезло: ушла пурга, выглянуло солнце. Водители расчищали от снега машины, Петя и Алексей хозяйничали на камбузе, а Борис застыл над теодолитом. Пока батя болел, радист поднаторел в штурманском деле и в общем-то справлялся, но лёгшая на его плечи ответственность очень угнетала его, он до смерти боялся ошибиться; уж слишком велика была бы цена такой ошибки. Ведь бывали случаи, когда из-за неопытности штурмана поезда многие часы, а то и дни блуждали по куполу в поисках станции — роскошь, которую походники никак не могли позволить себе теперь. И Борис не скрывал радости, когда появился батя.

Стали священнодействовать у треноги вдвоём. Засекли точно время по Гринвичу, вычислили угол между горизонтальной прямой и солнцем и по таблице астрономического ежегодника определили точку, в которой находился поезд. Точка эта, однако, являлась приближённой, и дважды, пока солнце не скрылось, её уточняли.

Затем наметили курс. В правом нижнем углу приборной доски «Харьковчанки» за стеклянным кружком светился самолётик. Это и был указатель курса, конец ниточки, по которой поезд тянулся к Мирному. Задан курс — и водитель «Харьковчанки» вместе со штурманом должны поддерживать его, не думая больше ни о чём до остановки. А на остановке следует вновь уточнить курс, так как в пути машину трясёт, сбивает с направления, и отклонение даже на один градус за перегон уводит поезд в сторону на несколько километров.

По проложенному курсу пошли вперёд — днём, впервые за последние полтора месяца: стало теплее, и уже не было необходимости запускать моторы в дневное время, когда температура на несколько градусов выше, и двигаться поэтому ночью. Шли без отдыха шестнадцать часов и ранним утром добрались до Пионерской.

Гаврилов не покидал штурманского кресла и вывел поезд на редкость точно: Игнат чуть не врезался в «раскулаченный» тягач, намертво вросший в сугроб неподалёку от входа в домик. И сама по себе удача была приятна, и времени выиграли целые сутки: караулить солнце не надо — координаты Пионерской имеются на всех картах.

Подошли к домику и, быстро расчистив вход, стали ждать добрых вестей от Бориса. Тот уже бывал в этом жилье, заброшенном людьми много лет назад, и знал, что и где там находится. Обвязавшись капроновым шнуром, он метра два прополз вниз на животе, расчистил снег у внутренней двери и проник на камбуз. Включил фонарик,